— Судя по вашему виду, вам бы сейчас не помешали горячая ванна и бокал теплого бренди.
— Я промокла до нитки, — сказала Кэрол. — Но сейчас я почти высохла. Как девочка?
— Порезы, ушибы, царапины.
— А внутреннего кровотечения нет?
— Осмотр ничего не показал.
— Переломы?
— Ни одной трещины. Она удивительно хорошо отделалась. Вы, видимо, ехали очень медленно, когда сшибли ее.
— Медленно. Но, глядя на то, как она упала на капот, а затем скатилась в канаву, я думала, что...
Кэрол вздрогнула, не желая высказать свои мысли до конца.
— С девочкой сейчас все хорошо. В машине «Скорой помощи» она пришла в себя, и, когда я увидел ее, она уже ясно мыслила.
— Слава Богу.
— У нее нет ни малейших признаков сотрясения мозга. И я не жду каких-либо продолжительных последствий случившегося.
Несколько успокоенная, Кэрол откинулась на спинку красного стула.
— Я бы хотела повидать ее, поговорить с ней.
— Она сейчас отдыхает, — сказал доктор Хэннапорт. — Не стоит ее беспокоить. Но, если хотите, можете прийти сегодня вечером, в специально отведенное для посещений время.
— Да-да, конечно. — Поморгав глазами, она как бы спохватилась: — Боже мой, ведь я даже не спросила, как ее зовут.
Он вновь поднял свои мохнатые брови.
— А вот тут у нас есть небольшая загвоздка.
— Загвоздка? — Кэрол вновь напряглась. — Что вы имеете в виду? Она не может вспомнить, как ее зовут?
— Пока еще не вспомнила, однако...
— О Господи!
— ...она, конечно, вспомнит.
— Вы же говорили, что обошлось без сотрясений...
— Могу поклясться, что это не связано ни с чем серьезным, — заверил Хэннапорт. Он взял ее левую руку в свои большие крепкие ладони и держал ее так, будто она в любой момент могла треснуть и рассыпаться. — Пожалуйста, не мучьте себя лишними волнениями. С девочкой все будет хорошо. То, что она не может сейчас вспомнить своего имени, вовсе не говорит о сильном сотрясении или о какой-либо серьезной травме головы. Это не тот случай. Она ясно мыслит и не потеряла ощущения реальности. У нее прекрасная реакция и нормальное восприятие всего окружающего. Мы проверяли ее при помощи математических задач — на сложение, вычитание, умножение, — и она давала абсолютно правильные решения. Мы проверяли, как она пишет, и все продиктованные слова она написала без единой ошибки. У нее нет серьезного сотрясения. У нее лишь легкая амнезия. Частичная потеря памяти, а не утрата навыков или целых систем каких-либо понятий. Она, слава Богу, не разучилась писать и читать; она забыла лишь, кто она, откуда и как она сюда попала. Это воспринимается гораздо серьезнее, чем есть на самом деле. Разумеется, она еще встревожена и находится в некотором замешательстве. Но частичная потеря памяти восстанавливается быстрее всего.
— Я знаю, — кивнула Кэрол. — Но из-за этого мне как-то очень не по себе.
Хэннапорт крепко и бережно сжал ее руку.
— Амнезия такого рода очень и очень редко бывает продолжительной и тем более постоянной. Скорее всего бедняжка вспомнит, кто она, уже к ужину.
— А если нет?
— Тогда полиция узнает, как ее зовут и откуда она, и, как только девочка услышит собственное имя, туман рассеется.
— У нее не было с собой никаких документов.
— Знаю, — сказал он. — Я разговаривал с полицией.
— Так что же будет, если им не удастся узнать, кто она?
— Они все выяснят. — Хэннапорт слегка похлопал Кэрол по руке.
— Не понимаю, откуда у вас такая уверенность.
— Родители заявят об ее исчезновении. Они принесут в полицию ее фотографию, и все выяснится. Ничего сложного.
Она нахмурилась.
— А если родители не заявят об ее исчезновении?
— Почему?
— А вдруг она не из этого штата? Даже если ее родители и заявят об исчезновении дочери у себя в городе, вовсе не обязательно, что об этом станет известно и здешней полиции.
— Насколько мне известно из прежнего опыта, подростки-беглецы предпочитали Нью-Йорк, Калифорнию, Флориду — любое место, кроме Гаррисберга в Пенсильвании.
— Всегда есть какие-то исключения.
Рассмеявшись, Хэннапорт покачал головой.
— Если бы проводились соревнования по пессимизму, вы были бы многократной чемпионкой.
Удивленно моргнув, она улыбнулась.
— Простите. Наверное, я слишком сгущаю краски.
Взглянув на часы, он поднялся со стула.
— Да, пожалуй. Особенно учитывая то, что девочка так удачно отделалась. Все могло быть гораздо хуже.
Кэрол тоже встала. Несколько сбивчивой скороговоркой она произнесла:
— Может быть, причина такого моего беспокойства связана с тем, что мне изо дня в день приходится иметь дело с психическими расстройствами у детей, и я должна им как-то помогать, именно этим я стремилась заниматься, окончив университет, — работать с больными детьми лечить их, а сейчас я оказалась в ответе за страдания этой бедной девочки.
— Вам не следует казнить себя. Вы сделали это непреднамеренно.
Кэрол кивнула.
— Я понимаю, что, видимо, с моей стороны несколько глупо вести себя подобным образом, но я ничего не могу с собой поделать.
— Мне необходимо поговорить еще с некоторыми родителями, — сказал Хэннапорт, вновь взглянув на часы. — Но мне все же хотелось бы оставить вас с мыслью, которая помогла бы справиться вам со своим состоянием.
— Интересно.
— Физически девочка пострадала минимально. Я не хочу сказать, что у нее совсем ничтожные травмы, но что-то близкое к этому. Поэтому вам на сей счет нечего мучиться. Что же до ее амнезии... не исключено, что она не имеет никакого отношения к несчастному случаю.
— Никакого отношения? Но, как мне показалось, она ударилась головой об асфальт и...
— Уверен, вам известно, что удар головой не единственная потенциальная причина амнезии, — сказал Хэннапорт. — Это даже не самая частая причина. Стресс, эмоциональный шок — вот что вызывает потерю памяти. Откровенно говоря, мы еще слишком плохо знаем человеческий мозг, чтобы с уверенностью говорить о причинах, вызывающих амнезию. Что же до этой девочки, то все говорит о том, что она уже пребывала в данном состоянии еще до того, как выскочила на дорогу. — Для пущей убедительности, называя очередной аргумент, подтверждающий правоту его теории, он разгибал пальцы правой руки. — Во-первых, у нее не было никаких документов. Во-вторых, она разгуливала под проливным дождем без плаща и зонтика, как в забытьи. В-третьих, насколько я могу судить по показаниям свидетелей, она вела себя довольно странно еще до вашего появления на той улице. — Он потряс тремя разогнутыми пальцами. — Три убедительные причины, по которым вам вовсе не стоит так отчаянно винить себя в случившемся с этой девочкой.
— Возможно, вы и правы, но я все-таки...
— Я абсолютно прав, — отрезал он. — Без всяких «возможно». И перестаньте терзать себя, доктор Трейси.
Резкий и гнусавый женский голос, раздавшийся по селектору, вызывал доктора Хэннапорта.
— Благодарю вас за уделенное мне время, — сказала Кэрол. — Вы очень любезны.
— Приходите вечером и поговорите с девочкой. Уверен, вы поймете, что она вас ни в чем нисколько не винит.
Повернувшись, он торопливо пошел по пестрому вестибюлю на вызов селектора; полы его белого халата развевались у него за спиной.
Кэрол подошла к телефонам-автоматам и позвонила к себе в офис. Объяснив ситуацию своей секретарше Тельме, она попросила ее изменить расписание приема пациентов, которых намеревалась принять сегодня. Потом она набрала свой домашний номер, и после третьего гудка подошел Пол.
— Я был уже в дверях, — сказал он. — Мне нужно съездить в офис к О'Брайену и взять новые бланки заявлений. Наши куда-то подевались во вчерашней кутерьме. А пока у меня денек складывается так, что лучше было бы спать и не просыпаться.
— Здесь я с тобой согласна, — ответила она.
— У тебя что-то случилось?
Она рассказала ему о несчастном случае и коротко пересказала свой разговор с доктором Хэннапортом.
— Могло быть и хуже, — заметил Пол. — Надо сказать спасибо, что никто не погиб и не покалечился.
— Все мне это и говорят: «Могло быть и хуже». Но мне и так уже плохо.
— Ты в порядке?
— Да. Я же говорю: ни малейшей царапины.
— Я имею в виду не физически, а эмоционально. У тебя что-то голос дрожит.
— Да, есть немного.
— Я приеду в больницу, — предложил он.
— Нет-нет. В этом нет необходимости.
— Ты уверена, что сможешь вести машину?
— Я же нормально добралась сюда после происшествия, а сейчас мне уже лучше. Со мной все в порядке. Я, пожалуй, съезжу к Грейс. Она живет всего лишь в миле отсюда; это будет проще, чем возвращаться домой. Мне надо выжать одежду, высушить и погладить ее. И душ неплохо бы принять. Я, наверное, поужинаю с Грейс, если она не против раннего ужина, и вернусь в больницу.
— Когда будешь дома?
— Думаю, не раньше восьми — восьми тридцати.
— Когда будешь дома?
— Думаю, не раньше восьми — восьми тридцати.
— Буду тебя ждать.
— Я постараюсь побыстрее.
— Передавай привет Грейс. Скажи, что ей суждено стать очередным Нострадамусом.
— Что сие означает?
— Грейс звонила некоторое время назад. Сказала, что ей приснились два кошмара и ты фигурировала в обоих. Она опасалась, что с тобой может что-то случиться.
— Ты серьезно?
— Да. Она стеснялась об этом рассказывать. Боялась, что я подумаю, будто у нее начинается старческий маразм.
— Ты рассказывал ей про вчерашнюю молнию?
— Да. Но ей казалось, произойдет что-то еще, что-то нехорошее.
— Так оно и вышло.
— Мрачновато, да?
— Да уж, — ответила Кэрол. Она вспомнила свой собственный кошмарный сон: черная бездна, отблеск, что-то серебристое все ближе и ближе.
— Грейс наверняка все тебе расскажет, — сказал Пол. — Увидимся вечером.
— Целую, — попрощалась Кэрол.
— И я тебя.
Она повесила трубку и вышла на автостоянку.
По небу катились темно-серые грозовые тучи, но дождь шел мелкий. Ветер по-прежнему был резким и холодным; он, словно осиный рой, гудел над головой электрическими проводами.
* * *В комнате стояли две кровати, но вторая сейчас была свободной. Не было в комнате и медсестры. Девушка лежала одна.
Укрытая белоснежной простыней и кремовым одеялом, она лежала и смотрела в потолок, облицованный звукопоглощающей плиткой. У нее болела голова, и она ощущала все дергающие и жгущие царапины и ссадины на своем несчастном теле, уже зная, что серьезных травм у нее нет.
Ее злейшим врагом был страх, а не боль. Ее пугало то, что она не могла вспомнить, кто она. С другой стороны, ее донимало какое-то необъяснимое чувство, что вспоминать свое прошлое для нее глупо и опасно. Непонятно почему, ей казалось, что воспоминания грозят ей смертью, — это странное ощущение пугало ее больше всего.
Девушка знала, что причиной амнезии был не несчастный случай. Она смутно помнила, как шла по улице за минуту-две до того, как оказалась перед «Фольксвагеном». Уже тогда она испытывала страх и замешательство, уже тогда она не помнила своего имени и как оказалась в этом совершенно незнакомом ей городе. Ниточка воспоминаний начала раскручиваться еще до несчастного случая.
У нее было подозрение, что амнезия была для нее своеобразным щитом, который защищал ее от чего-то жуткого в прошлом. Потеря памяти в целях безопасности?
Почему? От чего надо спасаться?
«От чего я должна убегать?» — спрашивала она себя.
Она чувствовала, что в силах вспомнить, кто она есть. Ей казалось, что ее память еще подчиняется ей. Ей казалось, что прошлое лежит на дне какого-то темного пространства, но не так глубоко, чтобы не достать; надо лишь собраться с духом, сунуть руку в это черное отверстие и поискать правду, не боясь, что кто-то может ее там укусить.
Однако, когда она напряглась, чтобы вспомнить, когда она попыталась ощупать эту «дыру», ее страх, усугубляясь, перестал быть обыкновенным испугом, превратившись в безудержный ужас. Ей словно скрутило живот, сдавило горло, и, покрывшись липким потом, она почувствовала такую дурноту, что чуть не потеряла сознание.
На краю небытия она увидела и услышала что-то тревожное — то ли кусок сна, то ли какое-то наваждение, — и, даже не понимая, что это, она все равно испугалась. Видение состояло из единственного звука и образа, который, хоть и обладал гипнотическим воздействием, был простым: мелькнувший свет, серебристый отблеск какого-то едва видимого предмета, качавшегося среди густых теней взад-вперед, — возможно, блестящего маятника. Звук казался зловещим, резко отрывистым, но неопределенным, громким постукиванием, словно таящим что-то еще.
Тук! Тук! Тук!
Она вздрогнула, словно ее чем-то ударили.
Тук!
Она хотела было закричать, но не смогла.
Она вдруг почувствовала, что ее руки сжались в кулаки вместе со сбитыми и мокрыми от пота простынями.
Тук!
Она прекратила вспоминать, кто она.
«Может быть, мне лучше и не знать», — подумала она.
Ее сердцебиение постепенно пришло в норму, и ей на конец удалось глубоко вдохнуть. Живот отпустило.
Стук стих.
Через некоторое время она посмотрела в окно. В беспокойном небе летела стая больших черных птиц.
«Что со мной будет?» — спрашивала она себя.
Несмотря на то, что ее пришла проведать медсестра, а затем к ней присоединился доктор, девочка ощущала крайне тягостное одиночество.
5
На кухне у Грейс стоял аромат кофе и теплого фруктового пирога. Струившийся по окну дождь скрывал вид розового сада, раскинувшегося позади дома.
— Я никогда раньше не верила ни в ясновидение, ни в предчувствия.
— Я тоже, — согласилась Грейс. — А теперь и не знаю, что сказать. Я видела два кошмарных сна, где ты была в опасности, и я тут же узнаю, что ты дважды чудом уцелела, словно у тебя все и шло по этому сценарию.
Они сидели за столиком возле кухонного окна. Одежда Кэрол сушилась, и на ней были один из халатов Грейс и ее домашние шлепанцы.
— Уцелеть мне довелось лишь однажды, — ответила она Грейс. — Я имею в виду молнию. Вот тогда действительно небо с овчинку показалось. Но сегодня утром в опасности оказалась не я — это девочка чуть не погибла.
Грейс покачала головой.
— Нет. Ты тоже едва уцелела. Разве ты не говорила мне, что тебя вынесло на встречную полосу, когда ты затормозила, чтобы не наехать на девочку? По твоим словам, «Кадиллак» прошел чуть ли не в дюйме от тебя. А если бы он врезался? Если бы этот «Кадиллак» наехал на твой крошечный «Фольксваген», то у тебя наверняка была бы не одна царапина.
— Об этом я как-то не подумала, — нахмурившись, пробормотала Кэрол.
— Тебя так взволновало состояние этой девочки, что ты даже забыла про себя.
Откусив кусочек пирога, Кэрол запила его кофе.
— Не тебе одной снятся кошмары. — С этими словами она поведала ей о своем сне: об отрезанных головах, об исчезавших позади нее домах, о мерцавшем свете и серебристых отблесках какого-то предмета.
Взяв свою кофейную чашечку двумя руками и склонившись над столом, Грейс задумалась. В ее голубых глазах была тревога.
— Действительно дурной сон. Ну и что ты о нем думаешь?
— Я не считаю его пророческим.
— Почему же? Мой, похоже, оказался именно таким.
— Да, но не следует же из этого, что мы с тобой обе становимся предсказательницами. Кроме того, в моем сне было слишком много нереального. Слишком уж он какой-то безумный, чтобы воспринимать его всерьез. Эти неожиданно ожившие отрезанные головы — уж такого-то, я думаю, как-нибудь удастся миновать.
— Если он пророческий, то его вовсе не обязательно следует воспринимать буквально. На мой взгляд, в нем может быть какой-то символический смысл, предостережение.
— Какое?
— Я не берусь его толковать. Но серьезно думаю, что тебе некоторое время следует быть крайне осторожной. О Боже, кажется, я становлюсь похожей на полоумную цыганку-гадалку типа Марии Успенской из тех старых фильмов ужасов тридцатых годов, однако я по-прежнему считаю, что тебе не стоит пренебрегать всем тем, что ты увидела в своем сне. Особенно после того, что уже произошло.
* * *После обеда, брызнув жидкого мыла в раковину с грязной посудой, Грейс спросила:
— А как ваши дела с усыновлением ребенка? Все идет хорошо?
Кэрол замялась. Грейс взглянула на нее.
— Что-нибудь не так?
Снимая с крючка полотенце для посуды и разворачивая его, Кэрол сказала:
— Да нет. В общем-то, нет. О'Брайен говорит, наше заявление будет рассмотрено положительно. По его словам, нет никаких сомнений.
— Но тебя это все-таки беспокоит.
— Немного, — призналась Кэрол.
— Почему?
— Не знаю. Просто... у меня такое чувство...
— Какое чувство?
— Что ничего не получится.
— Но почему?
— Никак не могу отделаться от мысли, что кто-то пытается помешать нам усыновить ребенка.
— Кто?
Кэрол пожала плечами.
— О'Брайен? — спросила Грейс.
— Нет-нет. Он на нашей стороне.
— Кто-то из рекомендательной комиссии?
— Я не знаю. У меня нет никаких конкретных доказательств проявления недоброжелательности по отношению ко мне или к Полу. Я не могу ни на кого показать пальцем.
Вымыв серебряные приборы, Грейс положила их в сушилку и сказала:
— Ты так давно ждала этого момента, что сейчас тебе просто не верится, и тебе уже мерещатся всякие невероятные вещи.
— Возможно.
— А еще ты напугана вчерашней молнией и сегодняшним происшествием.
— Может быть.
— Ничего удивительного. И меня это тоже до смерти напугало. Но с усыновлением все будет в порядке.
— Надеюсь, — ответила Кэрол. Но тут же, вспомнив о потерянных заявлениях, засомневалась.
* * *Когда Пол вернулся из бюро с новыми бланками заявлений, дождь уже перестал, но по-прежнему дул сырой холодный ветер.