А Франц должен будет уехать из дома, это решено. Но пусть уедет подальше, чтоб уж не было соблазна вернуться. И если он хочет уехать в Испанию, то для Михаэля это большая удача, он и мечтать не мог о том, чтобы младший брат уехал в такую даль. Что ж, скатертью дорога. Михаэль даже готов помочь и дать письмо к своему товарищу в Любек.
* * *Старый Хорст фон Хузен отнесся к просьбе младшего сына отпустить его на все четыре стороны, как и ожидалось, вполне равнодушно. Когда Франц предстал перед родителем и объявил, что хотел бы уехать из родового гнезда и поступить на воинскую службу, отец некоторое время молчал, переводя взгляд слезящихся глаз с глиняной кружки на выскобленную поверхность соснового стола. Потом внимательно, словно давно не видел, осмотрел стоящего перед ним Франца.
– Да, ты уже вырос, – наконец произнес он задумчиво и даже как бы удивленно. – Видела бы бедняжка Эвелина, каким молодцом стал наш маленький Франц…
Потом, чуть поразмыслив, тряхнул остатками светлых волос:
– Что ж, мой милый, если хочешь отправиться искать счастье сейчас, не дожидаясь моей смерти, – так тому и быть. Я буду скучать по тебе, мне будет не хватить тебя… Но решил ты, наверное, правильно. Куда ты поедешь?
Франц смотрел на своего престарелого отца, и ему было жалко его. Он не верил в то, что отец будет по-настоящему скучать по нему: это были одни слова. Хорошие, правильные слова, которые отец в подобных случаях должен говорить своим сыновьям, и Хорст вовремя вспомнил о них и произнес к месту. Но ясно было, что на самом деле он уже долгие годы отчаянно борется с пустотой в душе и с нарастающим безразличием к жизни. И в борьбе этой безразличие побеждает…
Вот в то, что по нему будет тосковать Фридегунд – юная дочь хозяина замка Тиглиц, что стоит на возвышенности за рекой Залах, – в этом Франц не сомневался. Они были знакомы с детства, когда отец Франца еще не впал в окончательное оцепенение и ездил с детьми в гости к соседям. Потом встречались во время ярмарок, устраивавшихся в городе, и на последних рыцарских турнирах, куда съезжалось все окрестное дворянство. Старики говорили, что турниры стали совсем не те, что бывали прежде. Сетовали на то, что постепенно ушли в прошлое понятия рыцарской доблести, что распадаются рыцарские ордена, а вместе с ними старинные обычаи турниров.
Наверное, старики были правы, потому что вскоре турниры совсем прекратились. Рыцари не собирались больше для того, чтобы продемонстрировать свое боевое искусство и чтобы блеснуть перед прекрасными дамами.
Но Франц еще помнил эти турниры, на которых присутствовал ребенком. Он смотрел на конных рыцарей в полном боевом облачении. Глотал пыль, клубами несшуюся с боевой арены, и мечтал о том, как в будущем прогарцует вот так же в блестящем шлеме на голове, украшенном плюмажем перед публикой, а в особенности перед Фридегунд. Эта белокурая девочка с самого детства волновала его воображение.
Они были знакомы, но, кажется, никогда ни о чем не разговаривали, так что влюбленность Франца была его личным делом. Он не знал, нравится ли Фридегунд, и не смел об этом спросить.
Впрочем, довольно быстро он понял, что нечего и спрашивать. Прелестная Фридегунд была дочерью богатого владельца замка Тиглиц и предназначалась для замужества с таким же бароном, как ее отец. А Францу – младшему сыну в небогатом доме, предстояла совсем другая судьба – воина и скитальца по чужим землям и чужим замкам. Осознание этого было слишком сильно, чтобы предаваться пустым фантазиям. Часто во время встреч Франц как будто бы ловил на себе заинтересованные взгляды прекрасной девушки, но всегда стремительно отводил взгляд. Зачем растравлять себя несбыточными мечтаниями? И что толку будет, если они начнут перемигиваться? У него и у Фридегунд не может быть общего будущего…
Вот если он разбогатеет в чужих краях! Вот если он вернется домой со славой, с золотом или вернется королевским военачальником – тогда другое дело. Но когда это будет, если даже случится, и не станут же Фридегунд и ее суровый отец ждать так долго.
Неприятнее всего было то, что Михаэль частенько засматривался на Фридегунд. Франц не раз видел, как пристально глядит старший брат на тайную избранницу его сердца. Михаэль буквально глаз с нее не сводил, а несколько раз даже заводил с отцом разговор о состоянии старого барона Тиглица и о том, сколько у него дочерей.
Дочерей было три, но младшая была хромой, потому что упала в детстве с высокого крыльца, а средняя переболела оспой, и все лицо ее теперь было покрыто рябинками. А всем известно, что лучше юной девушке умереть от оспы, чем выжить и остаться рябой на всю жизнь.
Юная Фридегунд была единственной надеждой отца: уж эту красавицу ему удастся хорошо выдать замуж. В этом случае барон Тиглиц не поскупится на приданое для невесты. Франц хорошо понимал, что Михаэля больше всего интересует именно приданое, которое можно получить за Фридегунд. Правда, оставался еще большой вопрос: сочтет ли барон Тиглиц Михаэля достойной партией для своей дочери? Пусть Михаэль – старший сын в семье и наследник замка Хузен, но ведь сам замок весьма небогат, а земли вокруг плохие. Да и мало этих земель. Так что весьма может статься, что Михаэль – наследник обедневшего и не слишком знатного рода вовсе не подойдет в зятья старому барону.
Впрочем, размышлял Франц, может оно и к лучшему, иначе было бы совсем обидно. Ревность задушила бы его. Куда проще думать о том, что девушка, которой ты восхищаешься и которую желаешь всей душой и всем молодым горячим телом, станет принадлежать некоему абстрактному другому мужчине, чем твоему собственному брату. В этом случае открывается простор для фантазий – сколь возбуждающих, столь и горестных, а это не приводит к добру.
Представлять себе любимую девушку в постели с собственным старшим братом – что может быть мучительнее?
Так что Франц принял решение: он будет любить прекрасную Фридегунд втайне от всех. Никто не догадается о его страсти. Это закалит его сердце и сделает его чувства похожими на те, о которых так много поется в старинных рыцарских балладах и песнях миннезингеров. Почти вся рыцарская любовная поэзия посвящена этой теме – безмолвному и безнадежному служению своей избраннице. И если твоя избранница в реальной жизни принадлежит другому, а тебе позволено лишь восхищаться и преклоняться перед нею со стороны – тем выше твое страдание, а значит, и доблесть.
Рыцарь не может быть счастлив в любви. Он – одинокий воин, чье величие как раз и заключается в служении избранному образу Прекрасной Дамы без всякой надежды на взаимность. Разве не об этом поют миннезингеры по всем замкам, услаждая слух почтенной публики?
Пел об этом и Франц. Отец хоть и мало интересовался своими сыновьями, но, согласно обычаю, нанял бродячего миннезингера для того, чтобы все три сына научились играть на лютне и петь. Наряду с грамотой и начатками образования это входило в перечень дворянских умений.
Михаэль и Альберт выучились этому навыку и даже продемонстрировали отцу умение играть на лютне. Хорст фон Хузен послушал это, кивнул головой и отпустил учителя, заплатив ему оговоренную сумму. С тех пор ни старший, ни средний брат не прикасались к лютне, и отец никогда не вспоминал об этом. Сделано – и с плеч долой. Может быть, Михаэлю когда-нибудь взбредет на ум позабавить молодую жену игрой на музыкальном инструменте…
Что же касается Франца, то он пристрастился к изящному искусству. Перебирая пальцами струны лютни, он наслаждался стройностью и мелодичностью извлекаемых звуков. Их слаженное звучание ласкало его сердце, и слова выученных песен так и рвались с губ. В слушателях недостатка не было: хотя отец и не интересовался музыкой и пением, стоило Францу летним вечером выйти во двор замка с лютней, как тотчас же вокруг собирались все, свободные от работы – конюхи, служанки и даже пришедшие в господский дом по разным надобностям крестьяне из деревни. Известно было, что младший сын барона под настроение поет такие интересные и чувствительные песни.
Начинал свое пение Франц всегда песней о Крестовом походе в Иерусалим, сочиненной когда-то давным-давно членом их семьи, отдаленным предком – славным рыцарем и музыкантом Фридрихом фон Хузеном. Он сам участвовал в Крестовом походе и пел о том, что видел в боях с сарацинами. Это были песни о храбрости Христовых рыцарей, об их стойкости, о дружбе и о героизме в боях с врагами имени Божьего.
Но когда Франц запевал баллады о любви, на глазах окружавших его женщин появлялись слезы – так сладостны были строфы поэзии, так распевно выпевал их Франц под звуки своей лютни…
Лютню Франц взял с собой и приторочил кожаный чехол к седлу сзади. Как бы не растрясти долгой дорогой деревянный корпус инструмента! Как бы не повредить усладу своей души!
Лютню Франц взял с собой и приторочил кожаный чехол к седлу сзади. Как бы не растрясти долгой дорогой деревянный корпус инструмента! Как бы не повредить усладу своей души!
Кроме оружия, лютня была единственной крупной вещью, которую Франц забрал с собой из родительского дома. Да и не навьючишь на лошадь слишком много…
Хотя с лошадью как раз повезло. Хорст фон Хузен на короткое время очнулся из своей апатии и, осознав отцовский долг, спустился в конюшню, где сам выбрал для сына коня. Это была самая лучшая в замке – без всяких сомнений. Выносливая кобыла палевой масти, с длинными ногами и крепкой шеей. Звали ее Альфа. Одной из причуд Хорста было называть лошадей буквами алфавита.
– Это – конь для настоящего рыцаря, – заискивающе сказал конюх Ганс, удивляясь в душе выбору хозяина. – У нас в хозяйстве нет лошади лучше. Если ваша милость захочет куда поехать, придется запрягать ледащую Йоту. Остальные еще хуже…
Старый Хорст горделиво усмехнулся.
– Да ведь я выбираю коня для своего сына, – ответил он, похлопывая Альфу по загривку. – Для рыцаря конь всего дороже. А мой Франц едет, чтобы стать славным рыцарем. Разве могу я дать ему плохую кобылу? Бог меня накажет.
Точно так же отец не обидел сына с оружием и прочей воинской амуницией. Если суждено Францу уехать из родного дома искать воинской славы, то пусть уж не лежит на старом бароне вина за то, что напоследок перед расставанием, может быть навсегда, он плохо снарядил его…
На вопросы, куда именно он направляется, Франц отвечал уклончиво. Поедет в Регентсбург ко двору императора Максимилиана.
– Думаешь, наняться на службу к императору? – спросил отец и покачал головой. – Боюсь, там слишком много юношей и познатнее тебя. Хотя у императора теперь обширные владения. Венгрия, Хорватия, Богемия. Везде должны пригодиться отважные рыцари.
– Это уж не говоря об Османской империи, – заметил присутствовавший при разговоре Михаэль. – Наш император хоть заключил мир с турками, но мира ждать не приходится. Мусульмане – это не те люди, с которыми можно мирно сосуществовать. Они не понимают отношений равенства. Для них ты либо сильнее, и тогда они тебя боятся. Либо ты слабее, и тогда тебя нужно топтать ногами.
– Этому учит их религия, – вздохнул Альберт, также присутствовавший на семейном совете, посвященном отправке Франца прочь от родного порога. – Исламская вера не признает равенства. Один выше другого или ниже другого. Как можно с ними договариваться? Мусульман можно только держать в страхе, а иначе они не понимают.
– А если при дворе императора не удастся устроиться? – поинтересовался отец у Франца. – Тогда куда?
– Говорят, что в Пизе герцог Козимо Медичи основал недавно рыцарский орден Святого Стефана и принимает туда всех католиков, – сообщил Михаэль. – Медичи готовится к войне с французами, и ему нужны воины.
– Но ведь до Пизы еще нужно добраться, – сказал отец, наливая себе в кружку крепкое пиво из большого жбана, стоявшего на полу. – Пересечь Альпы по незнакомой местности да в одиночку – не простая штука.
– А разве наш Франц не молодец? – ободряюще возразил Михаэль. – Да и не станет он пересекать горы в одиночку. Наверняка сумеет прибиться к каким-нибудь благородным людям, идущим караваном. А дорога через горы не должна быть слишком уж плохой – между Баварией и итальянскими землями ездит много людей.
– Франц станет рыцарем ордена Святого Стефана, – засмеялся Альберт, потирая руки, озябшие в сырой комнате замка. Он сидел вдалеке от огня, горевшего в очаге, и все время зябко поеживался.
– Подойди ко мне, мой милый, – внезапно сказал отец, протягивая руку к Францу. – В детстве я не так уж часто ласкал тебя. Давай приголублю хоть напоследок. Кто знает, когда ты вернешься к нам, если вообще вернешься.
В порыве чувств он обнял младшего сына: накануне разлуки в старом Хорсте внезапно проснулись дотоле дремавшие отцовские чувства.
– Главное, помни, сынок, – сказал он. – Главное, помни: неважно, куда ты поедешь и к кому поступишь на службу. Пусть это будет император или Козимо Медичи, или еще кто… Главное, чтобы ты храбро сражался с врагом. С нашим извечным и исконным врагом. Ты обещаешь?
Франц и оба брата прекрасно понимали, какого врага имеет в виду старый Хорст фон Хузен. Все мужчины в их роду были рыцарями и воевали с одним врагом – с мусульманами. Огромная Османская империя, как зловещая черная туча, из века в век нависала над южной Европой. Разбойничьи набеги, во время которых сжигались деревни и целые города, когда уводились в рабство тысячи людей, – все это сопровождало жизнь из столетия в столетие. Итальянские государства, Австрия, Венгрия – весь европейский юг на протяжении жизни многих поколений страшился угрозы с Востока, откуда, как черная саранча, шли и шли несметные полчища под зелеными знаменами ислама.
Дедушка Франца погиб, сражаясь при осаде турками Вены в 1526 году, а совсем дальний предок – знаменитый музыкант и поэт был участником Крестового похода и, забросив нежную лютню за спину, храбро бился за освобождение от неверных Гроба Господня.
Конечно, теперь отец ждал, что младший сын станет защитником родины от мусульман.
– Я обещаю, отец, – сказал Франц, потупившись.
Ему было неловко. Оба брата прекрасно знали, куда он собирается направиться. Вовсе не к императору Максимилиану и совсем уж не к Козимо Медичи. Оказавшись возле этих великих людей, непременно рискуешь затеряться в толпе таких же, как ты. Много бродит вокруг безденежных рыцарей, многие ищут себе службы и пристанища как минимум, а как максимум – славы и воинских почестей. Слишком много таких, как Франц. Слишком много обедневших дворян, слишком много младших сыновей, слишком мало для них земли. Слишком тесно стало в старой Европе…
Идти проторенной дорогой легко, но ведь в этом случае и шансов на успех почти нет. Успех ждет того, кто отважится идти в сторону от проверенных надежных путей.
Оба брата прекрасно знали об этом решении Франца, и получалось, что теперь они все вместе дурачат отца. От этого ощущения Францу было неловко: отец совершенно не заслуживал такого отношения. Пусть он старый, апатичный и равнодушный. Но он их отец, и незачем над ним потешаться. Конечно, правду ему говорить нельзя – иначе он попросту не отпустит Франца из дома и лишит родительского благословения. Хорста наверняка возмутит безумная идея младшего сына уехать в Новый Свет сражаться там с индийцами на другом краю Великого Океана. С его точки зрения, это – чистое мальчишество.
Перед самым отъездом Франца отец был вынужден исполнить старый обычай: вместе с тремя сыновьями он объехал с визитами окрестных соседей. Старый Хорст уже давно не имел желания покидать свой дом и вообще не желал встречаться с соседями, но нарушить обычай считалось нехорошо. Если в твоей семье происходят важные события, то ты должен оповестить об этом соседей, а не то в округе подумают, что ты живешь слишком закрыто, а значит, скрываешь что-то неблаговидное.
Отъезд младшего сына – это важное событие, и таить его нельзя. Пусть все знают о том, что Франц, согласно древнему обычаю, покинул отчий дом.
Поначалу Хорст собирался ехать верхом, но стоило ему сесть на оседланную лошадь, как он переменил свое решение.
– Давненько я не ездил верхом, – пробурчал он. – Здоровье уже не то. Спину ломит, и глаза плохо видят…
Хорст поехал в повозке, а все трое сыновей – вокруг него верхами.
Во всех домах, куда они заезжали, хозяева встречали гостей вином из своих виноградников и не жалели выпивки. В конце концов, отъезд младшего сына фон Хузен из родного замка – это событие, которое в качестве основного будет обсуждаться весь следующий месяц, если не два.
Поэтому, когда ближе к вечеру добрались до замка Тиглиц, старый Хорст, да и все его сыновья были уже навеселе. Барон Тиглиц вышел навстречу и исполнил все обязанности по гостеприимству. На лице его была кислая мина, он вообще, казалось, был не слишком доволен доставленным беспокойством от нежданных гостей, но старался виду не подать.
Как и все в окрестностях, он знал о том, что старший сын фон Хузена Михаэль собирается посвататься к его дочери, но отца это не радовало, а скорее смущало. Красавица Фридегунд должна была составить куда более интересную партию, чем какой-то захудалый Михаэль. Пусть Михаэль и станет со временем полновластным хозяином поместья, но ведь само поместье было не очень-то богато. Нет, старому Тиглицу хотелось заполучить жениха гораздо богаче и влиятельнее. С другой стороны, и ближайшему соседу отказывать неприятно…
Находясь в смятенных чувствах, барон приказал принести вина и усадил гостей за длинный деревянный стол в саду под свисающими ветками яблонь.