10
Но ведь невозможно взять да и пересказать пятисотстраничный роман, получается, что тогда его просто придется писать заново, а потому надо выбрать такую форму изложения, которая, позволив нам с Алехандро быть краткими, передала бы как смысл повествования, так и всю прелесть избранной С. Альворадо формы, конечно, лучше всего подходит конспект, но это тоже невозможно — попробуйте законспектировать все те же пятьсот страниц убористого книжного текста, нет, мы поступим иным образом: пусть это будет вольное изложение с периодическим цитированием той или иной строки, но вначале небольшая преамбула, итак:
Роман «У бездомных нет дома», вышедший в элджернонском издательстве «Эолис» в январе нынешнего года первоначальным тиражом десять тысяч экземпляров, разошелся к началу сентября в количестве полутора миллионов, причем допечатки тиража продолжаются и по сей день, что позволяет творению Себастьяна Альворадо третий месяц уверенно лидировать в списке национальных бестселлеров, опережая минимум на двести пятьдесят тысяч такой шедевр, как «Желанная и счастливая» Амаранты Ли, не говоря уже о «Похищенном боге» Кристобаля Марлоу, стоящем на третьем месте, но распроданном лишь в количестве полумиллиона книг (не удивляйтесь — дзаросцы любят читать). Чтобы закончить преамбулу, следует отметить, что роман представляет сложное по структуре, трехчастное произведение, у каждой из которых свое название. Это «Роксана», «Новые горизонты» и «Диагноз: несоединение соединимого», начнем по порядку.
Начнем по порядку, думает Александр Сергеевич, углубляясь в чтение, ибо ему действительно любопытно, чего же такого понаписал уважаемый герцог Себастьян, отчего весь Дзарос, что называется, на ушах стоит, слог легкий, впрочем, иногда становящийся излишне затемненным и метафоричным, но это не портит впечатления от чтения и к двадцатой странице Алехандро уже всерьез увлекся историей взаимоотношений некоей Роксаны и ее мужа, известного писателя, имя которого автор отчего–то решил скрыть, тем паче, что вся первая часть представляет рассказ от первого лица, начиная с момента знакомства упомянутой Роксаны с героем и… Но Александр Сергеевич пока лишь на тридцать восьмой странице, на которой и герой, и героиня предпринимают увлекательную поездку на побережье, они в купе скорого поезда, за окнами вечер, поезд едет по предгорьям, прекрасно описано, как расплывчатые вечерние тени причудливо переплетаются на полированном столике и так же причудливо сплетены сейчас руки главных действующих лиц, но никакой физиологии, просто сидят двое, их руки переплетены, «Роксана печально смотрит на меня, а потом, наконец–то, решившись, отводит глаза в сторону и говорит: — Знаешь, я давно хотела тебе сказать…» Но что хотела сказать Роксана, Алехандро узнает лишь через пять страниц, которые заняты исключительно внутренним монологом героя, посвященным (прихоть автора? причудливые выверты книжного пространства?) увлекательной науке конхиологии, ибо герой, оказывается, страстный собиратель раковин и поездку на море предпринимает с целью очередного пополнения своей знаменитой коллекции, «они прекрасны, они воистину прекрасны, они никогда не предадут и не покинут тебя, эти изумительно красивые, напоминающие маленьких и застывших в безмолвии ангелочков, создания…», поезд входит в тоннель, свет за окнами сменяется тьмой, тут Роксана и произносит давно уже ожидаемое Александром Сергеевичем признание, да, она не любит больше главного героя, что поделать, так складывается жизнь, кого же ты любишь, спрашивает уязвленный деперсонифицированный тип, бросивший размышлять о раковинах — рапанах, каури, конусах и т. д. (смотри любое пособие по конхиологии), Роксана собирается ответить, но поезд выезжает из тоннеля и снова предвечерний свет заливает купе, золотистый, предвечерний свет, вагоны замедляют ход, в купе повисает молчание, последняя станция перед въездом в прибрежную долину, ты не хочешь выйти на перрон, спрашивает то ли автор, то ли его «альтер эго» Роксану, конечно, отвечает та, поезд останавливается, слышен звонкий удар станционного колокола, «вечер, тихий и прозрачный, сменился чернотой наступающей ночи, с ярко усыпавшими небо точками звезд и еще маленьким рожком только что народившегося месяца, стало прохладно, Роксана зябко ежилась, но я не решился обнять ее за плечи, ибо до сих пор во мне жили те слова, что я услышал каких–то десять минут назад, пусть фраза и не была закончена, но это ничего не значит, моя жизнь оборвана, пока я просто не понимаю этого, пойдем обратно, просит меня вконец замерзшая Роксана…», вот они вновь сидят все в том же купе все за, тем же столиком, идет уже (предположим) пятидесятая страница текста, Роксана признается, что давно испытывает противоестественную тягу к собственному сводному брату и ничего — вы понимаете, ничего! — не может с этим поделать, к пятьдесят пятой странице герои ложатся спать, но деперсонифицированное «я» никак не может уснуть и все ворочается, испытывая не только положенные в этой ситуации тоску и отчаяние, но и самое натуральное вожделение, дальше описываются муки неудовлетворенной плоти, борьба героя с собой и желанием, в которой герой проигрывает, а желание торжествует и герой встает со своей полки и приближается к Роксане, «она спала безмятежно, как младенец, ее грудь легко вздымалась во сне, по лицу блуждала таинственная и непонятная улыбка, я склонился над ней и долго и пристально смотрел на эти прекраснейшие губы, которые дарили мне столь много наслаждений и что — всему приходит конец?», опустим последующую сцену, написанную Себастьяном Альворадо страстно и пылко, на пределе допустимой откровенности, заметив лишь, что Роксана так и не просыпается, и вся любовная сцена проходит как бы на грани сна/яви, но вот герой, удовлетворив желание, покидает купе и идет курить в коридор, за окнами проносятся странные и темные тени, скоро будет светать, а сна как не было, так и нет, вновь идет размышление о красоте и изысканности раковин, вновь поезд останавливается, а рассказ достигает уже сотой страницы, сна нет и у Александра Сергеевича, проще говоря, ему не спится, он подогревает чай, закуривает новую «тапробану» и с упоением приступает к сто первой странице, на которой обжигающе светит приморское солнце и одуревающе пахнет какими–то душными и пряными цветами, герой сидит с Роксаной за столиком в гостиничном ресторане, и они продолжают прерванный ночью диалог, смысл которого — расставить все точки над «i», ибо «да, я не могу больше жить с тобой, — говорит мне Роксана, — я люблю его страстно и нежно, и хочу принадлежать лишь ему!», после чего герой принимает решение и великодушно предлагает Роксане разъехаться на время: «Нам надо хорошенечко все обдумать, дорогая, поживем врозь, а там будет видно, ты согласна?», она, естественно, соглашается, но первая часть на этом не заканчивается, до начала второй остается (Алехандро смотрит в содержание — для красоты звучания фразы лучше бы написать «оглавление», но что поделать, если в книге было именно «содержание»?) добрых семьдесят страниц, усталость дает себя знать; но уже появляется спортивный интерес — чем дело кончится, а потому Александр Сергеевич начинает листать книгу, что называется, по диагонали, больше интересуясь сюжетом, чем изысканными описаниями роскошной природы, ласкового моря и т. п., к сто восьмидесятой странице он вновь находит следы главного героя, потерянные на сто сороковой (следующие сорок по прихоти Себастьяна Альворадо были посвящены генеалогии действующих лиц, впрочем, т. н. сводный брат все еще не появился), альтер эго, деперсонифицированный тип, некто и. мя. рек входит в двери знаменитого детективного агентства, ибо благородный порыв, посетивший его в ресторане, давно прошел и ему вновь хочется обрести собственную жену, отбывшую неизвестно куда, в агентстве соглашаются помочь, «это не составит особого труда, — сказал мне откормленный детина в замшевой куртке, небрежно перекатывающий во рту здоровущую, толстую сигару, причем — что было особенно интересно, он ее не курил, а именно жевал, постоянно перекатывая из правого уголка рта в левый и наоборот», герой оставляет задаток, а сам отправляется на пляж, где — что совершенно естественно — знакомится с очаровательной женщиной, носящей имя Ирен, она белокура, стройна, у нее прекрасная, высокая грудь, она лениво сидит в шезлонге и потягивает из высокого бокала тонкого стекла напиток дымчатого цвета, герой просит позволения присоединиться, согласие дано и он усаживается в соседний шезлонг и между ними возникает беседа, проистекающая медленно и неторопливо (акцент на оба слова), занимающая еще с десяток страниц, заканчивающихся тем, что Ирен отдается герою прямо тут, на пустом уже к этому часу пляже, идет двести пятая страница повествования и наступает конец первой части.
Переходим ко второй, гораздо, между прочим, более увлекательной, что находит Александр Сергеевич, перелистав первые десять страниц, из которых он узнает, что Ирен — международная авантюристка, кроме того, она магистр оккультных наук, большой знаток чернокнижья и прочих подобных вещей, да и встреча ее с главным героем, внезапно обретшим с первой страницы второй части имя (странное, надо сказать имя подобрал Себастьян Альворадо для своего героя, он назвал его Крокусом), не была случайной, она «предопределена, как предопределено все на свете… — Ирен улыбнулась Крокусу соблазнительными уголками рта и внезапно облизала губы язычком, быстро и влажно, вначале верхнюю губу, потом нижнюю, Крокус смотрел на нее и чувствовал, как желание вновь появляется в нем. — Ну что? — спросила Ирен. — Ты еще не перестал удивляться нашей встрече?» Крокус просит Ирен принять участие в поисках Роксаны, на что та, в свою очередь, предлагает ему сделку: она поможет отыскать беглянку, но за это Крокус согласится продать душу князю Тьмы, которому служит Ирен, таким образом сюжет вступает в сферу, близкую профессиональным интересам Александра Сергеевича, и несмотря на то, что ночь уже близится к концу, он решает дочитать этот увлекательный роман, тем паче, что пружина сюжета развертывается все сильнее и вот уже Крокус и Ирен направляются с побережья в столицу, где — по данным детективного агентства (пусть оно называется «Под вязами», лучше поздно, чем никогда) — скрывается Роксана со своим любовником тире сводным братом, «столица встретила их дождем («Надо же, прямо как меня», — удивился Александр Сергеевич) и желтыми огнями фонарей, прямо с вокзала Крокус и Ирен отправились в гостиницу». Слог автора становится все более сжатым, повествование — ирреальным, идет сцена черного колдовства в гостиничном номере, где Ирен, как то и положено, абсолютно нагая, вызывает духов, обращаясь к помощи своего покровителя, Крокус же в это время незаметно сидит в кресле и наблюдает, как «внезапно в номере повеяло леденящим душу холодом, а затем раздался громовой голос: — Чего ты от меня хочешь, раба?» Раба поведала невидимому собеседнику, что надо ей немногого, а именно: знать, где скрывается со своим любовником некая Роксана, предмет страсти вот здесь, в этой комнате, находящегося мужчины по имени Крокус, на которого у нее, то есть у Ирен, есть свои виды. Некто соглашается помочь, идет триста тридцать вторая страница повествования, роман близится к концу (осталось, как известно, сто шестьдесят восемь страниц), но чем все закончится — один господь ведает, думает Александр Сергеевич и вновь обращается к тексту «У бездомных нет дома», уже начиная понимать, что в названии заключен метафизический смысл, расшифровывать который не будем, а лучше продолжим столь забавляющий нас с Александром пересказ, ведь сейчас Ирен с Крокусом несутся в такси по ночным улицам (отчего это все время ночь?) столицы (по улицам ночной столицы, так будет художественнее), но только не надо думать, что едут они по вполне определенному адресу, где их ждут Роксана и неоднократно упоминавшийся сводный брат (поименуем и его, С. Альворадо назвал этого удачливого любовника Бенедетто), все дело как раз в том, что такого адреса просто не существует, ибо Бенедетто и Роксана нашли убежище в далеком горном монастыре, но вот как туда попасть?
Ответ находится на триста восемьдесят первой странице, на которой Александр Сергеевич читает: «Это оказалось несложно, надо было только полностью довериться Ирен, что Крокус и сделал. Она велела ему сесть в кресло и закрыть глаза, а потом невнятно пробормотала какое–то заклинание, после чего вдруг наступила полная тишина, Крокус слышал лишь свое, оглушительно бьющееся сердце, но тут раздался голос Ирен, велевший ему вновь открыть глаза». Алехандро перевернул еще одну страницу и с удивлением обнаружил, что вторая часть подошла к концу.
Начинается третья, названная самым невразумительным образом, ибо что такое «Несоединение соединимого» Александр Сергеевич не мог понять, но оказалось, что особого понимания тут и не требовалось. Самое же забавное в том, что начинается она вновь с монолога о напрочь забытых на всю вторую часть романа раковинах, произносимого, естественно, Крокусом, место действия, при этом, совершенно не ясно, никакого монастыря нет и в помине, Крокус и Ирен лежат рядом в постели, ни о какой Роксане и ни о каком Бенедетто нет и речи, но к четыреста двадцатой странице Себастьян Альворадо вдруг удивительным образом сводит воедино все хаотичные, запутанные, частью оборванные нити повествования и Алехандро Лепских с восторгом понимает, что вся рассказываемая история — лишь бред и галлюцинации обитателя одной из психиатрических клиник предместий столицы, и что обитатель этот, известный писатель Крокус, рехнулся на почве любви к своей сводной сестре по отцу, и что как Роксана, так и Бенедетто — всего лишь тени настоящих героев, уже упомянутых Крокуса и Ирен, которая и есть его сводная сестра, что же касается князя Тьмы, которому Крокус должен продать душу, то это главный врач клиники, в которую родные упекли несчастного героя, стараясь излечить его от «пагубной и позорной страсти» (Алехандро зверски устал и цитировать ему хочется все меньше, проще же говоря, вообще не хочется, так что ограничимся одним пересказом), но тут в сюжет решительным образом вмешивается Ирен, которая, после долгого разговора с главным врачом (пятнадцать страниц текста, окончание на четыреста пятьдесят третьей странице) в самом деле решает отдаться Крокусу, ибо лишь это может излечить его, что и происходит, Ирен и Крокус сливаются в пылких объятиях, брат и сестра вступают во владение как чреслами, так и душами друг друга, но это еще не означает, что роман подходит к концу, ибо — по выходу из клиники — Ирен предлагает Крокусу отправиться на побережье, собирать раковины для коллекции, вновь появляется поезд, идущий по предгорьям в солнечный предвечерний час, поезд въезжает в тоннель, все прекрасно, роман движется к финалу, отличный выходит хеппи энд, думает Александр Сергеевич, жалея лишь об одном — слишком мало места отведено образу дьявола, он поступил бы иначе, но ведь он и не Себастьян Альворадо! Так вот, поезд прибывает на побережье ровно по расписанию, Крокус и Ирен едут в гостиницу, она, устав с дороги, ложится отдохнуть, а Крокус идет на пляж, где вдруг встречает сидящую в шезлонге женщину удивительной красоты, от одного взгляда на которую у него, что называется, дух перехватывает, он теряет голову, подходит к ней, называет свое имя и в ответ слышит: — Роксана. Остается одна страница, Александр Сергеевич переворачивает ее и читает:
«И он взял в руки прекрасную и изысканную раковину нежно–розового цвета, пробежался пальцами по всем ее завиткам и шероховатостям, приложил к правому уху и услышал далекий и несмолкаемый гул вечно шумящего моря и вновь подумал, что если что и есть в этом мире такого, что никогда не предаст тебя и не покинет в трудную минуту, то это лишь раковины, эти изумительные создания Божьи, а все остальное — Ирен, Бенедетто, Роксана, Роксана, Бенедетто, Ирен, впрочем, этот карточный домик из имен можно складывать днями и неделями, все равно не добившись ожидаемого результата, ибо нельзя соединить несоединимое, как нельзя и наоборот, и ты всегда останешься лишь одиноким путником, заброшенным в этот пустой и холодный мир в поисках очередной прекрасной раковины, путником, лишенным очага и крова, ибо у бездомных, как уже было сказано очень давно, нет дома, а это значит…»
Александр Сергеевич закрывает книгу и видит, что за окном уже светает. Что бы он мог сказать об этом произведении дзаросской литературы? Он пытается подыскать нужные слова, но не находит и смотрит на закрытый том, не понимая лишь одного: что за женщина на обложке и куда она бежит? Ну, нарисовали бы раковину, нарисовали бы едущий по предгорьям поезд или что–то, что имело бы отношение к сюжету, но причем здесь бледнолицая женщина в бальном платье, какой–то дурацкий лес и дом с обветшалыми (если верить художнику) колоннами? А интересно, думает Александр Сергеевич, сплетня о Себастьяне и Вивиан возникла до выхода романа или после? Если после, то тогда все ясно и нет никакого сомнения, что любознательный народ просто подменил одно другим, то есть совместил иллюзию и реальность, наложил одно на другое и получилось то, что поведала ему еще вечером сладко спящая сейчас Соня. Конечно, продолжал размышлять одуревший от ночного сидения на кухне Алехандро, что дыма без огня не бывает, докопаться бы до истоков этой истории, хотя зачем? Какая разница, спит Вивиан с Себастьяном или не спит? впрочем, думает Алехандро, отправляясь, наконец–то, в постель, под бок к давно уже храпящему (незаметно, надо сказать, сопение перешло в громкий храп) Фартику, я бы очень хотел еще разок увидеть принцессу Вивиан, ведь я никогда не встречал таких красивых женщин! Он смотрит на себя в тусклое ночное зеркало (надо умыться перед сном, а значит, не миновать ванной) и видит серое от бессонной ночи лицо, круги под глазами, лысина тускло поблескивает в свете неяркой электрической лампочки, Господи, думает Александр Сергеевич, ну и рожа, ему вспоминается обаятельное и загорелое лицо Себастьяна Альворадо (см. фотографию на задней странице суперобложки романа «У бездомных нет дома», издательство «Эолис», Элджернон), прекрасные черные волосы, высокий лоб, белоснежные зубы (на фотографии Себастьян очень хорошо и по–доброму улыбается), единственное, что Александр Сергеевич отретушировал бы в его портрете, так это тоненькую черную ниточку усов, ибо терпеть не может фатовато–усатых мужчин (ведь их очень любила, да и любит до сих пор Катерина Альфредовна Иванова — Штампль), как не любит и прочие проявления комплекса «мачизмо», и понимает, что если Вивиан действительно любит (не дай Бог!) своего брата (все равно, родной он ей или сводный), то Александр Сергеевич ему не конкурент и не соперник, ибо — да, откроем тайну: к утру, к тому моменту, когда все пятьсот страниц романа «У бездомных нет дома» были отчасти прочитаны, а в основном пролистаны по диагонали, Алехандро Лепских, что называется, окончательно втюрился в принцессу Вивиан, да так, что думать больше не мог ни о ком — ни о Соне, ни о Фартике и дядюшке Го, ни о Себастьяне (хотя это, предположил, и неправда) Альворадо, и даже собственная жена, Катерина, столь преступно покинувшая его, чем и вызвала весь последующий ход событий, осталась там, в прежнем мире, недосягаемом сейчас отсюда, из города Элджернон, государство Дзарос, а почему случилось так, что Александр Сергеевич втюрился (втрескался, врезался, попросту говоря, влюбился) — да кто его знает, но случилось то, что случилось, и когда Алехандро, наконец–то, свалился в давно ожидаемую чащобу сна, то ни Роксана, ни Ирен не побеспокоили его покой, да и реальная Соня, пробежав мельком по опушке, канула в неведомом направлении, что же касается принцессы Вивиан, то она вновь сидела на переднем сидении серо–замшелого кабриолета дядюшки Го, вот только за рулем был сам Александр Сергеевич и проезжали они сейчас как раз обезьяний мост, чтобы растворится в одной из ведущих в сторону побережья скоростных магистралей. Но естественно, что это был лишь сон.