– С прибытием, джентльмены... – полковник демократично протянул руку каждому из морских пехотинцев, отягощенных несколькими десятками килограммов снаряжения. Все свое ношу с собой – на двоих они привезли пять винтовок, потому что не знали, с чем им придется столкнуться.
– Спасибо, сэр.
– В машину.
Кое-как разместившись в «Хаммере», выехали по направлению к лагерю. Небо было серым, хмурым, снег частично стаял – и все, буквально все здесь тонуло в жирной, черной грязи. Полевой аэродром развернули в чистом поле, использовав оставшийся у поляков с советских времен комплект плит для строительства полевого аэродрома. Дороги тоже выложили чем смогли, но все равно «Хаммер» тяжело, надсадно буксовал.
– Довожу до вас информацию, джентльмены, – проговорил полковник, вглядываясь через забрызганное грязью стекло в дорогу, чтобы не соскочить с нее и не посадить машину окончательно, – вам придется иметь дело со снайпером. Возможно – снайперами, мы не смогли это точно установить. Но все это очень серьезно.
– Сэр, мы всю жизнь имеем дело со снайперами, – кашлянул Нули.
– На сей раз это кое-что особенное. У парня на счету больше восьмидесяти однозначно подтвержденных попаданий – и это только при осаде Луганска. Не исключено, и даже более чем вероятно, что этим его послужной список не исчерпывается. В районе желдорвокзала он расколошматил батальон свидомых. Знаете, что это такое?
– Нет, сэр.
– Местные, союзники. В основном с Западной Украины, но попадаются разные. Мы вышли в Восточную Украину, здесь тоже находится немало желающих служить. Правда, не в армии, а в полиции.
Мартинсон и Нули переглянулись. Знакомое дело, то же самое они видели в Ираке в четвертом году и далее. Саддам выпустил уголовников, документов не было, опознать мало кого удавалось – а новые органы власти надо было формировать очень быстро и без участия функционеров партии БААС. Больше всего желающих было служить в полиции – и потом они хлебнули с этим лиха. В полицию попали уголовники и террористы, потом кто-то грабил и совершал акты насилия над мирным населением, кто-то занимался терроризмом. А вот как сформировать полицию без БААС, если раньше членство в партии было обязательно для полицейского, кто-нибудь подумал над этим?
– Еще хуже было при штурме, – продолжил полковник.
– Сэр, как я понимаю, штурм закончен?
– Совершенно верно, сержант. Штурм закончен. Но в окрестностях – полно мелких остаточных групп, мы даже крупные дороги не вполне уверенно контролируем, а тут дорог полно. Погода... сами видите, от беспилотников толку ноль. Местные поддерживают бандитов и террористов, за ночь бывает большое количество нападений и обстрелов. Если десять и меньше – ночь считается спокойной. Русские в свое время наделали кучу оружия, оно лежало на мобилизационных складах – а теперь все оно на руках у населения. Украинская армия развалилась, и все оружие также разошлось по рукам. У них есть гранатометы, минометы, куча мин, снайперские винтовки, автоматические гранатометы и, что самое плохое, – большое количество исправных ПЗРК, которые русские клали в каждый свой БТР. Все это стреляет по нам, джентльмены. По данным разведки, в этом секторе находятся не меньше пяти тысяч боевиков.
Полковник помолчал и потом добавил:
– И этот снайпер...
* * *На столе, в модуле, который занимал полковник, были разложены карты. Самые разные, в том числе и старые, туристические, местные. Было и много снимков.
– Вот это – то место, где находимся мы. Это садоогороды, тут местным давали землю, небольшие участки, и они ее возделывали, чтобы питаться. А вот это – район железнодорожного вокзала, тут он проявился в последний раз.
– Давно?
– Семь суток назад.
Нули присвистнул.
– Он ушел.
– Никак нет, – сказал полковник устало, – вчера он убил польского дополковника на Краснодонской. Выстрел из развалин.
– Может, это кто-то другой?
– Выстрел из русской снайперской винтовки с глушителем, – полковник открыл шкаф, достал странно выглядящую винтовку с глушителем, закрывающим весь ствол, и русским оптическим прицелом в металлическом корпусе, – вот из такой. Видели когда-нибудь?
Ганнери-сержант принял оружие, осмотрел.
– Русский снайперский автомат. Только в специализированных журналах видел.
– До четырехсот метров он вполне точный, но самое главное – он бесшумный, мы проверяли – со ста метров не слышно уже ничего. Есть режим автоматического огня, пуля со стальным сердечником пробивает натовскую каску. Для городского боя в самый раз. Мы считаем, что снайпер был ранен, возможно, контужен, где-то отлежался и вышел снова на охоту.
Нули положил русский автомат на стол.
– Снимки, сэр?
– Вот.
Ганнери-сержант принялся перебирать спутниковые снимки.
– Мы думаем, что он хорошо подготовился. У него несколько лежбищ и несколько стволов. Мы считаем, что он может перемещаться по городу открыто, вероятно, в форме военнослужащего польской или украинской армии.
– Красный Крест?
– Их пока здесь нет. Рано.
Правильно, надо уничтожить улики...
– У него несколько явочных квартир с местными, преданными ему людьми, несколько тайников с оружием. Вероятно, этот человек рассчитывает продержаться в городе еще какое-то время.
– Зачем?
– Черт его знает. Русские – странные люди. Знаете, где мы нашли этот автомат?
– Нет.
– Этот автомат найден в частном секторе, при зачистке. Агентурная информация, совершенно по другому поводу.
– Владелец дома?
– Владелица. Не русская, мы полагаем, что это сербка. Хотя можем ошибаться. Взять ее живой не удалось...
* * *Мартинсон, пока Нули встречался с полковником, уточняя план предстоящих действий, – обживал модуль, который выделили им – хоть это жилище всего на несколько дней, все равно его надо обжить, сделать максимально комфортным, точно так же как земляную нору, в которой они иногда проводили по нескольку дней в ожидании цели. Он смочил руку, прошелся по модулю, определяя, где дует, потом раздобыл жидкий герметик и загерметизировал дыры. Потом принялся за оружие – хоть его чистили перед отъездом, все равно надо было снять с него лишнюю смазку и проверить, как оно перенесло дорогу. Обязательно пристрелять – но это потом.
Нули вошел, когда офицер Мартинсон заканчивал возиться с их новой игрушкой – «Barrett M107» c комбинацией ночного и оптического прицела и глушителем AAC CYCLOPS. Эта винтовка как нельзя лучше подходила для самой опасной работы, которая им выпадала, – для охоты за вражескими снайперами.
– Ну?
– Это он.
Мартинсон покачал головой.
– Забудь. Раз и навсегда.
– Черт возьми, это точно он!
– Откуда ты знаешь?
– Я чувствую...
Уоррент-офицер не знал, что сказать – и в конечном итоге не сказал ничего, знал – бесполезно. Уже пробовал.
– Есть что-то полезное?
– Нет. Но это неважно.
– Собираешься дать сигнал?
– Да...
– Лучше бы ты был не прав.
– Почему?
– Потому что, если ты прав – кому-то из нас скоро прострелят задницу...
Нули внимательно смотрел на напарника.
– Если хочешь – я пойду один.
– Да куда тебе – одному...
– Это верно...
Ночь Луганск
На город опускался туман. Белая мгла, скрывающая истерзанный боями город и позволяющая забыть. Забыть боль, ужас, страх. Забыть все то, что ты уже совершил, и не думать о том, что еще тебе придется совершить. Забыть о том, какую цену ты уже заплатил – и не думать о том, какую цену ты еще заплатишь, хотя, кажется – что тяжелее уплаченного ничего нет, что на это – можно купить все богатства мира.
Забыть...
Самым опасным было – ночное патрулирование. Комендантский час... тени на улицах израненного, с честью погибшего в бою города. Крысы... ночью у крыс было настоящее пиршество, потому что завалы еще не разобрали, а людей на улицах почти не было. Крысы – извечные спутницы беды...
Им дали «Хаммер», старый, из тех, что американская армия раздает по программе «Вооружи и обучи», небронированный... ну да ничего, повесим броники на дверцы, не впервой. А вот пулемет был солидным – «Браунинг М2», к которому патронов было – всего две коробки и с которым мало кто умел обращаться. К пулемету поставили что-то типа охотничьего фонаря-прожектора, чтобы освещать развалины. Второй машиной был «УАЗ», старый, оставшийся чуть ли не с советских времен, милицейский, с которого срезали верх. На патрулирование шли целым отделением, еле втиснувшись в две машины – в «Хаммер», кстати, влезло меньше людей, чем в «УАЗ», он только с виду большой – на самом деле в салоне трансмиссионный отсек полметра шириной, не насидишься. С ними пошел и польский офицер, поручик, любимым выражением которого была «курва блядна». Его так и звали за глаза – курва блядна.
Кто был в патруле? Те, кто остался в украинской армии. Армию раскололи – как и страну – еще до того, как началось. Уже в десятом году стало понятно, что страна – банкрот, правительство «помаранчевых» за несколько лет своего правления довело страну до ручки. Мост между Востоком и Западом, исконная роль Украины, на которой можно было не только выживать, но и жить, и неплохо жить, – прокладывался не поперек реки, а вдоль, людей раскалывали, харкали в самое святое, теребили самые болезненные темы – УНА-УНСО, голодомор. Ищенко был из тех людей, которым неймется, которые имеют свою теорию и с гордостью несут ее людям, не видя, что все вокруг крутят пальцем у виска, они то открывают крышку гроба, то вколачивают в нее последний гвоздь. В отличие от Ищенко, «леди Ю» была умной, хитрой, «прохаванной» дамой, она не верила ни во что: ни в бога, ни в черта, ни в Россию, ни в голодомор, и делала свои делишки, умудряясь перекрашиваться так, как это нужно согласно требованиям момента. В десятом до кресла президента она не дотянулась совсем немного, сразу после этого «помаранчевые» ушли в оппозицию, весомость их нападкам на власть придавало то, что отношения были уже испорчены, и кредиты уже получены и проедены (а то и разворованы) – а вот возвращать нечем. Потому что кризис, и Украина подошла к нему совершенно не в лучшем виде, без запасов, скопленных на черный день, отягощенная немыслимыми обязательствами, как международными, так и социальными. Нарушить некий «социальный контракт», заключенный еще предыдущим правительством – новое правительство не могло, хотя и исполнять популистские обещания тоже было невозможно – дело просто закончилось бы еще одним Майданом. Попытались повысить налоги... безуспешно, это была не Россия, люди уже почувствовали вкус к уличной власти, вышли – с конкретными требованиями, организовались очень быстро, их поддержали в Раде, «леди Ю» всегда была за любой кипеж, кроме голодовки. Начали резать дотации регионам, под удар в этом случае попали самые дотационные – западная, исторически самая промышленно неразвитая часть Украины, там в основном был только легпром, разваленный капитально ради китайского шмурдяка. Полыхнуло – практически сразу и пошло по нарастающей. Без вариантов. Моментально возник «чехословацкий вариант» – раздел страны, только каждая из сторон видела его по-разному. Восток – отделить запад Украины, бывшие польские и австро-венгерские земли, Запад – отделить бывшие части России, переданные в Украину Лениным, почему-то оставить за собой Крым и мало того – потребовать мифическую, неизвестно с какого перепугу взявшуюся компенсацию с Востока Украины. Или с России – как выкуп за приобретение исконно русских территорий... «помаранчевые» никогда ни перед чем не останавливались, даже перед торговлей собственной страной, торговлей Родиной. Обсуждение подобного вопроса в Раде сорвалось в обструкцию и рукоприкладство, выплеснулось на улицы, где ждала своего часа раздраженная толпа. Первый мятеж – мятеж двенадцатого года – удалось подавить, но проблемы не были решены, они были загнаны внутрь, обострены до предела. Пролитая на Банковской и на Крещатике кровь стала водоразделом, после которого примирение уже не было возможным. Добытый дубинками, пулями и водометами мир продержался меньше двух лет, соседи решили «оказать помощь», бандеровцы – эту помощь приняли точно так же, как до этого приняли помощь от Адольфа Гитлера. Львовский путч оуновцев перерос в гражданскую войну.
Кто был в патруле? Те, кто остался в украинской армии. Армию раскололи – как и страну – еще до того, как началось. Уже в десятом году стало понятно, что страна – банкрот, правительство «помаранчевых» за несколько лет своего правления довело страну до ручки. Мост между Востоком и Западом, исконная роль Украины, на которой можно было не только выживать, но и жить, и неплохо жить, – прокладывался не поперек реки, а вдоль, людей раскалывали, харкали в самое святое, теребили самые болезненные темы – УНА-УНСО, голодомор. Ищенко был из тех людей, которым неймется, которые имеют свою теорию и с гордостью несут ее людям, не видя, что все вокруг крутят пальцем у виска, они то открывают крышку гроба, то вколачивают в нее последний гвоздь. В отличие от Ищенко, «леди Ю» была умной, хитрой, «прохаванной» дамой, она не верила ни во что: ни в бога, ни в черта, ни в Россию, ни в голодомор, и делала свои делишки, умудряясь перекрашиваться так, как это нужно согласно требованиям момента. В десятом до кресла президента она не дотянулась совсем немного, сразу после этого «помаранчевые» ушли в оппозицию, весомость их нападкам на власть придавало то, что отношения были уже испорчены, и кредиты уже получены и проедены (а то и разворованы) – а вот возвращать нечем. Потому что кризис, и Украина подошла к нему совершенно не в лучшем виде, без запасов, скопленных на черный день, отягощенная немыслимыми обязательствами, как международными, так и социальными. Нарушить некий «социальный контракт», заключенный еще предыдущим правительством – новое правительство не могло, хотя и исполнять популистские обещания тоже было невозможно – дело просто закончилось бы еще одним Майданом. Попытались повысить налоги... безуспешно, это была не Россия, люди уже почувствовали вкус к уличной власти, вышли – с конкретными требованиями, организовались очень быстро, их поддержали в Раде, «леди Ю» всегда была за любой кипеж, кроме голодовки. Начали резать дотации регионам, под удар в этом случае попали самые дотационные – западная, исторически самая промышленно неразвитая часть Украины, там в основном был только легпром, разваленный капитально ради китайского шмурдяка. Полыхнуло – практически сразу и пошло по нарастающей. Без вариантов. Моментально возник «чехословацкий вариант» – раздел страны, только каждая из сторон видела его по-разному. Восток – отделить запад Украины, бывшие польские и австро-венгерские земли, Запад – отделить бывшие части России, переданные в Украину Лениным, почему-то оставить за собой Крым и мало того – потребовать мифическую, неизвестно с какого перепугу взявшуюся компенсацию с Востока Украины. Или с России – как выкуп за приобретение исконно русских территорий... «помаранчевые» никогда ни перед чем не останавливались, даже перед торговлей собственной страной, торговлей Родиной. Обсуждение подобного вопроса в Раде сорвалось в обструкцию и рукоприкладство, выплеснулось на улицы, где ждала своего часа раздраженная толпа. Первый мятеж – мятеж двенадцатого года – удалось подавить, но проблемы не были решены, они были загнаны внутрь, обострены до предела. Пролитая на Банковской и на Крещатике кровь стала водоразделом, после которого примирение уже не было возможным. Добытый дубинками, пулями и водометами мир продержался меньше двух лет, соседи решили «оказать помощь», бандеровцы – эту помощь приняли точно так же, как до этого приняли помощь от Адольфа Гитлера. Львовский путч оуновцев перерос в гражданскую войну.
Армия – нищая, издерганная – раскололась практически сразу. Процентов двадцать перешли на сторону восточников, это была не их страна, их страной была даже не Россия – их страной был СССР, где люди жили все вместе и мирно; примерно третья часть дезертировала, кто бросив оружие, кто оставив его себе. Остальная половина армии, в основном люди, которые родились уже в независимой Украине и не знали, как можно жить в мире, – остались верными присяге. Часть потом разбежалась и дезертировала после столкновений с русской армией и наспех сколачиваемыми милиционными ополчениями восточников... был случай, когда сдался целый полк... распустили по домам, русские не воевать шли, да и что делать с этими придурками, которым и тридцати-то нет... разве что выпороть. Потом – ситуация переменилась, и резко.
А они остались. Они – это те, кто все-таки верил в Украину. А может – и те, кто просто остался верен присяге. А может – и те, кто думал, что ради единства страны можно принять и поляков, европейские силы сделают свое дело и уйдут, они же не империалисты – оккупанты – фашисты, как русские, верно? Да и кроме того – Украина все равно стремилась вступить не в Россию, а в ЕС, ведь так? Много разных было.
Как бы то ни были – они ехали по улицам убитого города, и у них были свои задачи...
– Не видно ни х... – раздраженно сказал старший, сидящий в «Хаммере».
– Педератам-то[22] как раз все видно... – пошутил водитель, молодой совсем пацан, не армейский, а просто прибился к воинской части от бескормицы.
– Заткнулись все! – резко ответил командир. – Смотреть по сторонам!
Нервы – после штурма города, закончившегося в Польше днем общенационального траура, – были у всех на пределе.
– Э, а это что там такое?
– Э, Ярик... кто там! Свети влево!
Луч света вырвал из темноты машину, покоцанный «УАЗ» с надписью «полиция» на борту. Возле машины был вооруженный автоматом человек.
– Че за... А ну, стой!
Поляк – у него был хороший ночной прицел на его автомате – осмотрелся.
– О’кей, – сказал он интернациональное слово, понятное всем.
– Это полиция.
– Олесь, давай ближе. Так... стоп. Досмотровая группа – вперед!
Человек с автоматом спокойно смотрел на настороженно подходящих к нему военных, у него была повязка на рукаве, точно такую же носили люди из военных комендатур.
– Ты кто такой?
– А кто спрашивает? – отозвался человек.
Человек был среднего роста. На вид – между сорока и пятьюдесятью. Вел он себя как человек, имеющий право здесь находиться.
– Майор Грицюк, ваши документы! – представился старший патруля.
– Майор... – с насмешкой сказал человек, – званье то успел обмыть?
Это был удар, и удар достиг цели. Когда армия начала разваливаться – на местах остались в основном рядовой и младший офицерский состав, самые молодые, родившиеся уже в независимой Украине. Звания присваивали через шаг, через два... у кого и через три.
– Попрошу документы предъявить! – набычился «майор», который месяц назад был всего лишь старшим лейтенантом.
Человек полез в карман, и майор, а также и остальные заметно напряглись. Но человек просто достал карточку и протянул ее майору.
Карточка – наподобие банковской, памятуя опыт Ирака, поляки (видимо, заранее подготовились) провернули большую работу по организации учета как населения, так и немедленному становлению комендатур, с выдачей документов нового, единого образца. В Ираке с этим был хаос, и это в немалой степени обусловило все то, что случилось там потом. Кроме того – в Ираке не принимали на работу «бывших» – бывших полицейских, бывших военных – поляки извлекли урок и из этого. Правда, Украина была не Ираком, а русские – не иракцами...
Специального сканера, чтобы считывать информацию – у этого патруля не было, сломался, а может, специально кто сломал, саботаж здесь цвел пышным цветом. Тем не менее – на документе были данные, была фотография, и документ казался подлинным.
Военный вернул документ.
– Что вы здесь делаете?
– А с какой стати я должен отчитываться всего лишь майору, дитынко?
Слово «майору» незнакомец произнес с явной иронией, желая оскорбить новоиспеченного майора сичевых стрельцов.
– Мы патрулируем сектор и обязаны проверять документы!
– Тогда, может быть, окажете нам помощь? Вон там вон, поступил сигнал, видели подозрительных лиц. Возможно – снайперов. Поможете проверить?
Из темноты – странно, но никто так и не заметил этого человека – шагнул еще один, в такой же форме, на автомате у него был прицел «день-ночь» русской фирмы «Дедал» – но это ничего не значило, их в США продавали в большом количестве, по соотношению цена-качество одни из лучших.
– Э...
Майору совершенно не хотелось лезть в развалины, но человек повелительно махнул рукой – и им ничего не оставалось, кроме как идти за ними...
* * *Когда-то тут был дом. Потом – огневая точка, готовились к обороне те, кто насмотрелся на подобные укрепления в Грозном. Подорванные лестничные пролеты, сквозные дыры в стенах, в межэтажных перекрытиях с тросами, чтобы можно было свободно перемещаться из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Чтобы взять этот квартал – потребовалось вмешательство «GROM», десантников аэромобильной бригады Войска Польского тут разбили. Естественно, долбали и с самолетов...
Битый кирпич хрустел под ногами, польский «наблюдатель» нервничал, просматривал то одну сторону, то другую через свой прицел. Комендантские вели себя на удивление хладнокровно, у того, который говорил с ними, был монокуляр ночного видения, крепившийся на кронштейне на каске, американский, достаточно дорогой.