— Это тебя от переизбытка энергии трясет, — отмахнулся Званцев. — у нас все нормально. Не веришь, можешь у Митрошки спросить.
— Ох, кто бы спросил Митрошку, — сказал робот, подхватывая контейнер. — Кто бы его спросил… Я бы ни на минуту в этой заднице матушки Земли не задержался бы. Дому не нравится. Надо же! А уж как мне-то, как мне-то не нравится!
— Что-нибудь необычное? — поинтересовался Званцев.
— Я бы не сказал, — робот выпрямился, готовый продолжить спуск. — Сера, ртуть, может, несколько увеличено содержание тяжелых металлов. Но вот предчувствие у меня…
— У тебя? Предчувствие? — удивился Званцев.
— Слушайте, — оборвал Дом. — Потом между собой поговорите. У меня тут два толчка отмечено по три с половиной балла. Вам это ни о чем не говорит?
— Ты-то чего суетишься? — вздохнул Званцев. — Ты и все двадцать выдержишь!
— Мне здесь не нравится, — повторил Дом. — Знаешь, Званцев, я бы сменил дислокацию. Но вот как подумаю, что вам обратно в два раза дольше добираться будет, мне вас жалко становится. Митрошка железный, ему-то все равно, а ты ведь там на этих осыпях все ноги собьешь!
— Жалко ему, — без выражения сказал Митрошка. — Ну, будем спускаться или обратно пойдем?
— Слушай, Дом, — обратился Званцев. — Помнишь полянку в лесу? Ну, там, где речка дважды изгибается?
— Помню, — отозвался Дом. — Хорошее место. Но вам туда пилить и пилить!
— Ты туда перебирайся, — велел Званцев. — Я с некоторых пор к твоим тревогам серьезно относиться стал.
— Переберусь, — согласился Дом. — Я уже сваи поднимать стал. Только если рыбачки вчерашние появятся, я их не пущу. Ты слышал, Званцев?
— Как это не пустишь? — удивился Званцев. — Я тебя не блокировал. Ты их обязан впустить. Помнишь правило первое — «Человек в беде»?
— Так то в беде, — возразил Дом. — В беде, Званцев, а не с бодуна. У меня до сих пор фильтры рыбой воняют. Черт бы побрал эту чешую! Только… Далеко ведь добираться будет, Званцев!
— Вот и хорошо, — сказал вулканолог. — В порядок себя успеешь привести. А пока не отвлекай, нам еще метров двести по осыпи спускаться. Ты кислородные баллоны проверил?
— Можешь не сомневаться, — заверил Дом. — Даже не булькают — под завязочку. Так значит на полянку? — Дом отключился.
В эфире стояли хрипы и всхлипывания, словно вздыхала сама уставшая земля.
— Маску надень, — посоветовал Митрошка. — Много летучих соединений серы. Представляют угрозу для человеческого организма. Разъедают металл. Да уж, местечко — курить не рекомендуется.
— Болтун, — беззлобно сказал Званцев, но маску натянул. Фильтры очистки и обогащенные кислородом струи воздуха сделали свое дело — тело налилось энергией, в мышцах заиграла радостная сила. «Вот так и Митроха себя чувствует, — подумал Званцев, — когда электролит свежий в аккумуляторы добавит!»
Они спустились по склону кальдеры на пологое дно. Званцев снимал показания приборов, Митрошка вел геодезическую съемку площадки — каждый занимался своим делом, робот и человек друг другу не мешали. В одиночку съемку вести дело бесполезное, но только не для робота, у которого верхние манипуляторы вытягиваются почти на полсотни метров. Над кальдерой синело безоблачное небо; обрамленное со всех сторон зубчатыми и неровными краями вулканической чаши, оно выглядело фантастически красиво.
Среди камней местами желтела глина, и на ней зеленели какие-то колючки. Неистребимая жизнь пробиралась и сюда, она не хотела сдавать позиций даже там, где вечным дыханием обжигала почву смерть.
— Митрошка, — сказал Званцев. — Как ты думаешь, придет время, когда будет одинаково приятно жить и людям, и роботам?
— Только не говори мне за коммунизм, — сразу же отозвался робот. — Никогда такого не будет. Люди постоянно пытаются переложить свои заботы на чужие горбы. Они бездельничают, а у других спины трещат. Я про тебя, Званцев, ничего не говорю, ты человек правильный, даже на робота иногда своим отношением к работе похож становишься. Но другие, другие! Заставишь кого-нибудь лопатой махать, если за него все прекрасно сделает механизм? Да даже если и копать-то надо будет совсем чуть-чуть, никто из людей за лопату не возьмется, будет землеройную машину ждать! Я вот об ином думаю. Люди, конечно, молодцы, они постоянно что-то новенькое выдумывают. Но вот появятся у вас совершенно новые средства производства, которые станут на порядок больше обеспечивать все ваши потребности. И что вы тогда будете делать? Это пока у вас деньги существуют, но ведь техника однажды разовьется так, что в них всякая нужда отпадет. На кой любому из вас понадобятся деньги, когда энергетическая оснащенность каждого позволит жить без труда, но в полное свое удовольствие? Мыто ладно, нас программа заставляет ишачить на ваше благо. Ну, поворчим иной раз, не без этого. А вы что будете делать? Вас же природная лень задавит! Тут-то вы и кончитесь. Придумывать вам станет незачем, и так у вас все будет, и даже больше. Самим делать ничего не придется, найдется кому за вас любую работу выполнить. И что тогда?
— Нет, ну, воспитание себя покажет, — неуверенно возразил Званцев. — Любовь к труду прививать надо!
— Да ладно тебе, — отозвался робот, сноровисто собирая инструменты в сумку. — Воспитание! Посмотрел бы ты на себя, когда вчера с рыбаками сидел: морды у всех синие, движения неверные, и все кажется вам, что вы очень красиво поете, а на самом деле просто орете: «А я еду, а я еду за туманом…» Вот ваше истинное призвание: жрать этиловый спирт и закусывать тем, что роботы приготовят!
— И что же, по-твоему, дальше будет? — поинтересовался Званцев, орудуя скриммером у очередного прибора. Скриммер списывал все данные, полученные приборами за неделю, потом все это загружалось в компьютер и анализировалось.
— Неизбежное, — сказал Митрошка. — Сойдете вы с арены жизни. А дальше двинемся мы, роботы. Конечно, мы вас не бросим, программа не позволит. Да и благодарны мы вам за то, что вы впустили нас во Вселенную. Но ведь, согласись, как средство самопознания Природы мы покрепче человека будем.
— А вот вам! — показал свободной рукой Званцев. — Не дождетесь!
— Так я и не говорю, что сейчас, — сказал Митрошка. — Не одно поколение роботов сменится. Боюсь, что и я не дождусь светлого дня, вы меня раньше в демонтажку отправите. Но будущего вам не остановить. Понимаешь, Званцев, падение человека и величие роботов неизбежно. Уже сейчас ясно, что мы лучше справляемся со многими обязанностями — а что будет дальше?
— Белокурая бестия, — припечатал Званцев. — Белокурая металлическая бестия!
— Вот-вот, — робот приподнялся на опорах. — Вам бы только ярлыки развесить. Истина вас не интересует. Да и откуда ей взяться, истине, если вы ее видите в вине, сиречь все в том же пресловутом этиловом спирте? Слушай, Званцев, мы пойдем или будем философские беседы вести? Не нравится мне здесь. Дом дело говорит, дрожит все, дрожит.
— Остаточные явления, — Званцев спрятал скриммер в карман куртки. — Приборы активности не фиксируют. Ежу понятно: идет затухание процессов, и не одну тысячу лет.
— Этому твоему ежу… — начал было Митрошка.
Договорить нехитрое пожелание он не успел — кальдера вдруг вспучилась, ровное дно ее пошло зигзагообразными трещинами, через которые наружу устремились черно-желтые толстые струи дыма. Качнуло так, что Званцев не устоял и покатился вниз, где в разломах уже полыхнуло голубоватое пламя. До дна кальдеры он бы, конечно, не докатился, но выброшенный манипулятор Митрошки поймал его раньше, чем Званцев это сообразил.
— Говорил тебе, надо отсюда уходить, — сказал робот. — Вот и не верь предчувствиям! А если подумать — что такое предчувствие машины? Ощущение нестабильности процесса, основанное на знании обстановки и получении внешних раздражителей. Как я выразился, Званцев? Пойдет для академического издания?
— Болтун, — вставая на ноги и морщась от боли в колене, отозвался вулканолог. — Но в одном ты прав, брат-робот, дергать отсюда надо, причем с максимально возможным ускорением.
Они принялись подниматься по крутому склону к вершине воронки кратера, а внизу уже звучно лопалось что-то, слышались глухие разрывы и треск, словно кто-то пробовал жевать застывший базальт огромным ртом, полным прочнейших клыков. Взглянув вниз, Званцев увидел, что морщинистое от трещин пологое дно кальдеры исчезло и вместо него колышется жаркое черно-алое море, от которого в разные стороны растекаются малиновые струйки, против законов физики упрямо ползущие вверх.
— Лава, — встревоженно сказал он. — Митроха, быстрее нельзя?
— Можно, — сказал робот, — но тогда появится риск потерять равновесие, а с ним и набранную скорость. Оптимальным вариантом будет поспешать, но не торопиться.
Подниматься вверх оказалось значительно труднее, нежели спускаться на дно кальдеры. При этом спуск был необременительной прогулкой, в то время как подъем превратился в опаснейшее восхождение. Извержение оказалось неожиданным, без внешних признаков, которые обычно предупреждали о пробуждении вулкана. Такого не могло быть, но рассуждать об этом сейчас было просто некогда.
— Давай-давай, — торопил робот. — Скорость приближения лавы увеличивается. Пока незначительно.
Званцев чувствовал это спиной. Жара стояла такая, что по спине текли струйки пота, камень прогрелся настолько, что на него стало горячо ступать даже в специальных башмаках. Одна радость — до края вулканической чаши оставалось совсем немного. Всего несколько усилий — и они окажутся снаружи, там, где к сопке примыкает кривой сосновый лес и стелется кустарник.
— Кажется, выбрались, — вздохнул Званцев. — Митроха, прибавь ходу, нам еще по тайге чапать!
Надежда иной раз подобна кусочку сахара-рафинада, опущенного в стакан с горячей водой — она стремительно тает, когда знакомишься с окружающей тебя действительностью и начинаешь понимать, что дела обстоят значительно хуже, нежели ты предполагал. Поднявшись наверх, Званцев обнаружил, что леса с внешней стороны вулканической чаши нет. Внизу чадило, потрескивало, стоял стелющийся черный дым, а потоки багрово-черной лавы медленно устремлялись в разные стороны, превращая в спички деревья и испаряя небольшое озеро, обычно серебряно поблескивающее среди лесной зелени. Теперь там стояли густые клубы пара, напоминающие осенний туман.
— Вляпались, — с досадой пробормотал Званцев. — Что видишь, Митроха?
Сам он видел немногое, но увиденное его очень тревожило: верхний край кальдеры, на котором они находились, медленно превращался в пока еще широкую арку, которая медленно таяла и опускалась в потоки растекающейся и искрящей лавы; дышать без кислородной маски было бы невозможно; лава длинными языками вытягивалась вниз, языки эти сливались, расползались в стороны и снова смыкались, лишая путников возможности уйти от вулкана по земле.
— Восемнадцать минут, — сказал робот.
— Что? — не понял Званцев. Не то чтобы не понял — не хотелось верить в происходящее.
— Восемнадцать минут, — повторил Митрошка. — Время до полного расплава базальтовых участков, обеспечивающих до настоящего времени нашу безопасность.
— Ты точно подсчитал? — с сомнением спросил Званцев. Испарина ушла, однако холодок, вызванный страхом, продолжал жить в теле вулканолога. Он безнадежно разглядывал пространство. Казалось, выхода нет.
— Точнее не придумаешь, — отозвался Митрошка. — Робот ошибиться не может. Эх, уметь бы летать!
— Надо вызывать Дом, — сказал Званцев.
— Поздно, — робот сбросил с металлического плеча сумку с инструментами. — Дом может добраться до нас за двадцать одну минуту. До полного расплава пород остается семнадцать минут тридцать одна секунда. Я вызвал Дом полторы минуты назад. Опоздание неизбежно. Попробую пройти по расплаву с человеком.
— Бесполезно, — вздохнул Званцев. — На такие температуры ты, к сожалению, не рассчитан.
— Попытка не пытка, — произнес робот бесстрастно. — Я к месту использовал идиому?
— Ты вообще молодец, — слабо улыбнулся Званцев. — Почти уже стал человеком. Электролит начал пить. Жаль, что повзрослеть не успеешь.
— У робота нет возраста, — констатировал Митрошка. — У робота может быть только износ. Ты готов, Званцев?
— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, — пробормотал Званцев.
— Не понял, — сказал Митрошка, бережно приподнимая Званцева манипуляторами. — Почему человеку легче умирать стоя, а не в постели, где удобств значительно больше? Почему плохо жить на коленях? На чьих коленях, Званцев?
— Это тоже идиома, — вулканолог прижался к прочному корпусу робота. — Жаль, что осталось мало времени. Мне кажется, ее ты тоже освоил бы со временем.
— Рискнем? — спросил робот, оценивая пространство фасеточными глазами. — Будет опасно. Возможен перегрев корпуса.
Арка медленно таяла от выделенного лавой тепла.
«Бесполезно, — вдруг подумал Званцев, и его охватило полное безразличие. Даже страха перед смертью он почему-то не испытывал. — Барахтанье лягушки в сметане. Только нам никак не достать до края крынки».
— Ну и жара у вас тут! — послышался голос сверху. — Прямо пекло! Званцев, баню сегодня можно не готовить. Я правильно понял?
Дом парил над ними. Дом, благословенный Дом! Длинные сваи, еще хранящие следы земли, походили на прицел, через который Дом рассматривал своих сожителей.
— Я как чуял! — сказал Дом, и в его голосе слышалась явная радость. — Как последний раз тряхнуло, я сразу сообразил, что сюда надо лететь, а не на полянку! А потом еще Митрошка орать в эфире принялся! Пришлось на форсаже идти! Митрошка, ты чего орал?
— Заорешь тут, когда преждевременным демонтажем запахнет, — сказал робот, и человек в его манипуляторах взвился вверх, оказываясь на одном уровне с Домом.
— Принимай! — сказал Митрошка.
Званцев чувствовал радостную легкость во всем теле. Гибель, которая казалась неизбежной, отложилась простым испугом. В происходящее не верилось, но через мгновение он оказался в тамбуре, манипуляторы Дома, предназначенные для наведения внутреннего порядка, подхватили его и внесли в прихожую.
— Эй-эй, — закричал Званцев. — А Митрошка?
— Куда он денется, дармоед, — сказал Дом. — Отключай все дополнительное оборудование, мне программа не дает. Ты прикинь, сколько я каждую минуту для работы антигравитатора энергии затрачиваю!
Уже позже, когда Дом и Званцев выбрали место для новой безопасной стоянки и Дом опустился вниз, Митрошка сидел в тамбуре, свесив нижние манипуляторы вниз, и разглядывал приближающуюся зелень травы.
— Красиво, — восхитился он. — Эх, люди, придумали бы какой-нибудь рецептор для ощущения запахов!
— Устал я, — вздохнул Дом. — Надо же, сколько энергии бесцельно потратил! Даже сваи в грунт как следует вогнать не могу. Званцев! Ты меня слышишь?
— Слышу, — радостно улыбаясь, отозвался тот.
— Фаршированной рыбы не будет, — предупредил Дом. — И вообще ничего не будет. Мне теперь гелиобатареи разбрасывать придется, два дня энергию восполнять. Так что убираться внутри придется вам. Званцев, я требую, чтобы порядок был идеальный, в противном случае я вас с Митрошкой в палатку отселю. Ты меня понял?
— Да, сэр, — церемонно произнес вулканолог. — Все будет, как вы сказали, сэр!
— То-то, — явственно ухмыльнулся Дом. — Впрочем, ты ведь и пальцем не пошевелишь, все заботы на Митрошку взвалишь. Ведь взвалишь, Званцев?
— Да, сэр! — согласился вулканолог. — Разумеется, сэр. Как высшее существо!
— И правильно сделаешь, — согласился с ним Дом. — Роботу свободы давать нельзя, его надо в строгости держать, чтобы помнил Программу!
— Вот, — уныло сказал робот Митрошка. — Уже и робот на робота восстает. Что же дальше-то будет?
— Ничего, — сказал Дом. — Званцев, включи что-нибудь красивое и торжественное, а я пока для вас по стаканчику синтезирую.
— Сейчас, — сказал Званцев, вставая из-за стола. — Есть одна старая чудесная вещь, «Дом восходящего Солнца» называется. Ты не поверишь, Дом, но будет самое то!
— Музыка мне безразлична, — сообщил из тамбура робот Митрошка. — А вот мысль о стаканчике электролита кажется очень удачной!
СПАСАТЕЛИ
Земля висела над неровным лунным горизонтом.
От нее исходило приятное голубоватое сияние, которое делало лунные скалы и поверхность луны серебристо-серыми. Даже небольшие камешки образовывали угольно-черные тени. Мир был контрастен, лишен полутонов.
— А мне нравится, — сказал робот Митрошка, медленно вращая головой, словно делал панорамный снимок лунной поверхности. — Не дует. И окислителями даже не пахнет.
Низко над поверхностью Луны висел спутник связи. Если смотреть на него внимательно, можно было даже увидеть полоски солнечных батарей. Спутник мягко и переменно помигивал на два цвета — зеленый и красный.
— Мне-то что здесь делать? — печально сказал Дом.
И в самом деле, в обширном кратере голубели здания лунного поселения, над ним висели летающие платформы и стремительно перемещались огоньки — так с расстояния выглядели люди в скафандрах.
Неторопливо они двинулись к поселению. Вернее, это сделал Дом, а Званцев и Митрошка находились в нем. Званцев завтракал, Митрошка просматривал справочники по лунной геологии, последние статьи в электронных журналах, готовясь к будущим изысканиям.
Сейсмичность на Луне была относительно небольшой, ежегодная энергия лунотрясений определялась в десять в пятнадцатой степени эрг — примерно в миллиард раз меньше, чем ежегодно выделялось при землетрясениях. С точки зрения вулканологии Луна особого интереса почти не представляла. Если бы не это самое «почти». Определенный интерес представляли извержения лунных вулканов в практической пустоте и при ослабленной силе тяжести: по-иному распределялась лава, менялся ее элементный состав, да и пробок почти не было, поэтому извержения проходили значительно спокойнее и ленивее, чем на Земле. Званцева интересовал вулкан Церекс, расположенный в районе южной полярной шапки Луны. Вулкан был действующий, но, главное, сейсмические разломы проходили по обширным пустотам, образующим подземелья Циммермана, названные так по имени их открывателя и первого исследователя. Циммерман без вести пропал в 2034 году, затерялся где-то в обширных лабиринтах подземелий. Еще одним немаловажным в научном отношении фактором являлось то, что вулкан Церекс соседствовал с залежами ископаемого льда, время от времени нагревая их до такой степени, что в подземных пустотах били горячие гейзеры, и за определенное время сформировалась настоящая атмосфера, образованная водяным паром, кислородом и углекислым газом. Смесь была непригодной для дыхания человека, но это не обуславливало невозможность развития жизни непосредственно на Луне. Каждый исследователь, начинавший работу в подземельях Циммермана, надеялся, что обнаружить лунную жизнь удастся именно ему. Что говорить, в глубине души Званцев сам надеялся на это, хотя к его профессии возможные фауна и флора Луны никакого отношения не имели.