Из ангара медленно выплыл ТМ 3628, оглядывая мир огромными фасеточными глазами. Заметив человека, робот закричал:
— Званцев, а где цветы? Вообще-то я к ним равнодушен, но этикет встречи требует обязательных цветов. Мог бы хотя бы одуванчиков у дороги собрать.
— Митрошка! — выдохнул Званцев.
— А ты думал! — довольно сказал Дом. — Мы, еще только когда повестка на модернизацию пришла, подумали, что найдутся идиоты, которые в мозгах захотят полазить. Думаешь, зачем я у тебя блоки дополнительной памяти требовал? Мне и своей хватает. Митрошку хотел сохранить. Это у вас, людей, все по-другому, а у нас первичную запись на новую наложил и привет от старых друзей и товарищей. Думаешь, на фига я световод выбрасывал? Для перезаписи. Званцев, ты доволен?
Прежде чем человек ответил, из дома выскочила Алена и повисла на одном из верхних манипуляторов робота.
— Митрошка, ты вернулся! Теперь с тобой все нормально? — И, повернув к мужу смущенное зардевшееся лицо, потребовала: — Званцев, отвернись. Я Митрошку поцеловать хочу!
— Выдумаешь тоже — робота целовать! — сказал Званцев, послушно отворачиваясь.
Хорошо, что люди и роботы не умеют читать мысли, иначе бы Званцев сильнее жены покраснел. Такое облегчение и счастье он испытывал в этот момент, вам никогда его не понять. Впрочем, вполне может быть, что в этом случае я ошибаюсь.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
От клипера, чье серебристое стремительное тело распласталось на сером пространстве посадочной полосы, к зданию космопорта медленно двигалась платформа. Издалека было трудно разобрать и даже посчитать фигурки на ней, но Званцеву казалось, что он узнает Митрошку. Дома не было видно, и это пугало, но Званцев успокаивал себя тем, что Дом — техноморф особенный и на платформе ему делать было просто нечего.
Справа от Званцева расположилась группа телевизионщиков, и комментатор вещал в пространство перед собой:
— Мы с вами наблюдаем посадку клипера, на котором вернулся на Землю экипаж второй звездной. Как вы знаете, этот экипаж состоял из техноморфов, наиболее совершенных машин того времени, логика которых и способность принимать самостоятельные решения приближались к человеческим. Сейчас мы увидим первых обитателей Земли, покоривших межзвездное пространство вблизи. Наша компания надеется, что группе удастся взять интервью у одного из техноморфов, входивших в состав экспедиции…
Платформа приблизилась, и теперь было видно, что на ней находятся три техноморфа, один походил бы на Митрошку, если бы не странный горб на спине.
— А Митрошки не видно, — растерянно сказала Алена. — И Дома не видно.
Платформа опустилась на бетон, и техноморфы сошли с нее. Их сразу же окружили работники космопорта и ученые, встречавшие экспедицию.
— Званцев, ты же можешь пройти? У тебя есть такое право? — спросила жена.
— Подожди, — нетерпеливо дернул плечом Званцев.
Из толпы людей и машин на взлетной полосе выбрался техноморф со странным горбом на спине.
Он оглядел площадки, на которых толпились люди, и двинулся вперед.
Оказавшись перед Званцевым, техноморф остановился.
— Званцев, ты что, не узнаешь? — спросил техноморф. — Я смотрю, с пустыми руками, без плакатов с поздравлениями… Здравствуй, Аленка!
Голос у техноморфа был каким-то дрожащим, плывущим.
Только теперь Званцев увидел то, что не сразу бросалось в глаза. Левая сторона корпуса техноморфа была словно изъедена, сегменты левого верхнего манипулятора оплавлены, а светился всего один зеленоватый глаз.
— Я же говорил, что вернемся, — сказал Митрошка. — Одиннадцать лет туда, одиннадцать — обратно… Только вот в системе немного задержались. Званцев, чего молчишь? Ты разве не рад?
Телевизионщики уважительно наблюдали их встречу со стороны. Званцев не сомневался, что они все снимают.
— Досталось вам там, — сказал он. — Что у тебя с голосом, Митрошка?
— Ерунда, — махнул манипулятором робот. — Помнишь, я в твою честь планету назвать обещался? Так есть там планета Александрия, Званцев. Красивая, только очень уж неприветливая. Понимаешь, там в атмосфере блуждающие плазменные поля. Ну, не убереглись.
— А где Дом? Он что, остался на орбите? — спросил Званцев, не решаясь как-то проявить обуревавшие его чувства. Ему хотелось обнять Митрошку, но он стеснялся окружающих.
— Зачем на орбите? — сказал Митрошка. — Со мной он, со мной. Представляешь, Званцев, почти двенадцать лет его на себе таскаю, — он похлопал себя по нелепому горбу. — Раньше он нас катал, а теперь на мне полностью отыгрался. — И пояснил специально для Званцева: — Понимаешь, корпус уж больно неприглядно выглядел и никакой реставрации не подлежал. А переписать его к себе у меня места не хватало. Да и он воспротивился. Хочу, говорит, хоть малой частью своей домой вернуться. Два дня его мозги демонтировал и еще сутки на себе крепил. А ему понравилось! — он шлепнул себя по горбу и спросил: — Дом, ты признайся, понравилось тебе ездить на мне?
— Привет, Званцев, — сказал Дом. — Здравствуй, Алена. Вы этого придурка не слушайте, он и за двадцать лет ни капельки не изменился. Ты же помнишь, Званцев, как я корпус любил. Я ведь такие трансформации делал, другим и не снилось.
Без динамиков голос Дома казался совсем слабым.
— Мы тебе коллекцию камней привезли, — похвастался Митрошка. — Твоя коллекция рядом с ними вообще смотреться не будет. И еще мы привезли фильм о планете. Званцев, ты будешь потрясен! Ты когда-нибудь видел коллоидную лаву? А обратные извержения?
— Я больше вам рад, — возразил человек.
— А тебе, Аленка, мы коллекцию бабочек собрали, — просиял Митрошка.
— Черт с ней, с коллекцией, — воскликнул Званцев. — Как я рад, что вы вернулись, ребята! Если бы вы знали, как я рад!
Митрошка полуобнял Алену за плечи гибким манипулятором.
— Нет, Званцев, сказал он. Больше я с Земли ни ногой, пусть даже не уговаривают. Пойду в пастухи. Помнишь, я все хотел к твоему брату в пастухи наняться? Вот теперь я это окончательно решил. Кстати, как там ихтиозавр поживает? Рыбачки его еще не выловили?
— Он сам кого хочешь выловит, — сказал Званцев. — Вам уже определили программу на ближайшие дни?
— Мы сами ее определили, — поделился Митрошка. — Как-никак герои космоса, покорившие ледяное межзвездное пространство. А программа, Званцев, проста: Дому надо новое тело дать, хватит ему на мне ерзать. Мне ремонтно-восстановительные работы провести надо. Понимаешь, Званцев, у нас техотдел при приземлении накрылся, под плазменный поток попал. А тут еще мне не повезло, узел трансформаций навернулся. Пришлось работать в неудобной конфигурации.
— Не хнычь, звездный герой, — пресек сетования Дом. — Другим еще больше досталось.
— Только не тебе, — парировал Митрошка. — Тебе инвалидность ничего, кроме пользы, не принесла, одиннадцать лет на чужих плечах просидел! Ладно, восстановимся, я на тебе покатаюсь!
— Мы просим прощения, — вмешался молоденький комментатор, — вы бы не могли сказать пару слов нашим зрителям? Мы представляем Первый канал, вас услышат миллионы людей, мы думаем, у вас есть что сказать им!
— Сказать? — Митрошка повернулся к журналисту. — У нас есть, что сказать зрителям, уж в этом можете не сомневаться.
— Митрошка, Митрошка, — предостерегающе пробормотал Званцев.
— Не бойся, Званцев, — успокоил человека робот. — Я пошутил. Дайте флэшку, я вам фильм об Александрии скатаю, зритель может увидеть все своими глазами.
— Какую флэшку, Митрошка? — одернул робота Званцев. — Ты что думаешь, технический прогресс двадцать два года топтался на месте?
— Ну, я не знаю, — протянул Митрошка.
Из горба выдвинулся тонкий голубовато вспыхивающий световод.
— Дайте камеру, — попросил Дом. Ощупал ее световодом, пробормотал: — Ничего особенного, сейчас я вам скачаю, — и подсоединился к одному из входов камеры.
— Слушай, Званцев, — с ноткой тревоги спросил робот. — А мы не устарели? Сам говоришь, что прогресс на месте не стоял!
— Ну как вы можете устареть, — успокоил его человек. — Сам подумай, покоритель межзвездного пространства, это ваши тела могут устареть, так их и поменять недолго. Как существа, обладающие разумом, вы же практически бессмертны.
— А я что говорил? — ободрился Митрошка. — Так вот, Званцев, откладывай все дела на потом. Поможешь нам с Домом в реставрации, а потом — на отдых, в деревню.
— Пару слов для зрителей! — напомнил о своем существовании комментатор.
— А что я могу сказать? — нахально спросил Митрошка. — Конечно, мы рады своему возвращению. Мы вернулись и принесли сообществу людей и техноморфов новые знания о Вселенной. Кстати, первая звездная уже вернулась?
— Нет, — сказал журналист.
— Значит, им не повезло, — сделал вывод Митрошка. — А нам повезло, и мы этому безумно рады. Здравствуй, Земля! — И уже не обращая ни на кого внимания, он приподнял Алену в воздух, изувеченным щупальцем подхватил Званцева под руку и поинтересовался: — А что, Званцев, кафе для техноморфов на Земле уже открыли? Я бы не против пропустить рюмочку-другую за наше относительно благополучное возвращение.
Мария Галина НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ
Планета подлежала терраформированию?
— Да. Малоприятная обстановка.
— Конкретней.
— Прошу прощения. Несовместимая с цивилизацией природная среда, категории «Б-секунда». То есть опасной микрофлоры нет, но все остальное… Нестабильная атмосфера, да еще какой-то фактор, мы так и не смогли его выявить. Любой металл там рассыпается в труху. Поэтому и…
— Поэтому?
— Ничего не уцелело. Можно лишь строить догадки, как они там оказались. Скорее всего, потомки каких-нибудь несчастных беженцев, которые во времена Смуты отправились в поисках лучшей жизни. Были случи, когда корабли натыкались на червоточины, можно сказать, случайно. Вслепую. И вышли внутри планетной системы. Шанс один на миллион. Но им повезло.
— Повезло. Продолжайте.
— О металлах можно было забыть. О точных приборах тоже. Все превращалось в труху. Я уже говорил?
— Говорили.
— Но они… Наладили как-то… Несколько поселений, маленьких. С орбиты их удалось разглядеть лишь случайно. Огни, понимаете?
— Огни?
— Да, на ночном полушарии. Там в основном лес, этот их лес, он просто кишит жизнью, правда, примитивной, что-то вроде гидроидов, сидячие полипы, подвижные — что-то вроде амеб. По-моему, все они просто разные формы одних и тех же существ, какой-то цикл развития, как у земных гидроидов, ну вот…
— Вы нарочно отклоняетесь от темы?
— Нет. Пожалуй… Так вот, огни. Мы, понятное дело, провели аэрофотосъемку, и когда стало ясно, что это человеческие поселения, я пережил потрясение. Здесь не должно было быть людей, понимаете?
— Почему вы так нервничаете? Вы испытываете чувство вины?
— Нет.
* * *— Я не ожидал, что мы найдем иных. Натан полагал, что это невозможно, и меня убедил.
— Невозможно найти иных?
— Нет, не в том дело. Наверняка мы на них натыкались, человечество, я хочу сказать. Несколько раз. Может быть, много.
— Много раз?
— Да. Послушай, я прекрасно понимаю… ты просто повторяешь последнюю фразу, чуть-чуть ее изменяя, а я, цепляясь за нее, как за опорный тезис, начинаю раскручивать дальше. Нехитрое дело.
— Вы предпочли бы психотерапевта-человека?
— Нет… не знаю… Иногда мне кажется… словно люди вообще куда-то делись. Остались одни подделки.
— Подделки?
— Нет, погоди. Давай вернемся к иным. Так вот, Натан полагал, что мы с относительной уверенностью можем определить наличие разума у человекоподобных, но…
— Степень разумности определяется по уровню материальной культуры.
— Ты сейчас цитируешь популярную энциклопедию. Вовсе нет. Дело в том, что материальная культура — это как бы костыль, протез. Она необходима, если исходных условий для выживания вида недостаточно. Например, на тропических островах материальная культура была сведена к минимуму просто потому, что она не нужна — понимаешь? Все необходимое там предоставляется природой, без всяких усилий со стороны человека…
— Отсутствие материальной культуры есть либо неразвитость, либо деградация.
— Ты опять цитируешь популярную энциклопедию. Если ты машина, это вовсе не значит, что ты обязан выставлять себя дураком. Понимаешь, в идеальном случае даже для человека мы не сможем распознать — дик он или на сто процентов цивилизован. Потому что настоящая цивилизация — это гармония с природой и с самим собой. То, что мы сотворили над собой, это хуже, чем преступление, это — ошибка. Как сказано одним циником, правда, по другому поводу.
— Вернемся к вашим утверждениям. Натан…
— Да, Натан полагал, что для нечеловеческих цивилизаций у нас вообще не будет критериев распознавания природного и искусственного. Даже на старой Земле — муравьи, например. Они строят дома, разводят скот, хоронят мертвых… Но мы же не считаем их разумными? Почему? Потому что они — часть природы? Потому что они не говорят на нашем языке? Не оперируют нашими терминами? Но ведь и мы не говорим на их языке — языке запахов. Феромонов. Он нам просто недоступен, ну, физиологически недоступен, так что же теперь?
Или кораллы. Ну, тупые полипы, они ничего не делают, просто сидят и фильтруют, но ведь возводят целые континенты… Тут тоже были полипы. Целые леса полипов. Что ты мне впрыснул?
— Просто успокаивающее. У вас поднялось давление. Вы нервничаете.
— Нет.
— Судя по биометрии, да.
— Я рад, что еще способен нервничать.
— Вы чувствуете себя ущербным?
— Нет… не знаю… я об этом не думал, пока…
* * *— Так вот, огни… сначала мы решили — вулканическая деятельность или пожары… Там высокая влажность, словно бы дышишь водяной суспензией, высокая электрическая активность. Молнии. Бьют прямо в землю, удар за ударом. Но когда мы вывели зонд, выяснилось, что это поселения. Человеческие поселения. Это было очень странно — их просто не могло тут быть, понимаешь?
— Официально ваш «Сканер» первым обнаружил червоточину?
— Ну да… Она же возникла недавно. Буквально на наших глазах. Но бывают пульсирующие червоточины, понимаешь? Червоточина сначала была, а потом схлопнулась, и все… Во времена Смуты гипердвигателей еще не было, и оборудования, позволяющего засечь червоточины, не было тоже, но, в принципе, всегда есть возможность раз — и соскользнуть. Я уже говорил?
— Да. Это для вас важно?
— Что важно?
— То, что случилось во времена Смуты?
— Нет… то есть… То, куда мы катимся сейчас, мало кого радует, но то, что творилось тогда… это не поддается осмыслению. Иногда просто не верится, что люди могут быть способны на такое. Но они способны. Вот в чем дело. Именно поэтому мы были ошеломлены, буквально ошеломлены, когда увидели этих. То есть уже потом, когда узнали их поближе. Поначалу просто подумали — одичавшее поселение. Неизвестно как здесь оказалось, вот чудеса! Мы были настороже. Мы никому не могли доверять. Инструкции…
Долго спорили, надо ли проявлять себя. Сделали несколько снимков с орбиты. Собственно… речь шла о том, пригодна ли эта планета для терраформирования, и поэтому… у нас не было…
— Спокойно… считайте до десяти… Просто дышите глубже…
— Ну да. Не было антропологов. Культурологов. Кто же знал…
— Культурологов?
— Ну да. Редкая профессия. Человек, изучающий особенности и закономерности развития культур. Своей и чужой. Но кто же изучает чужие культуры, правда? С какой стати? Натан… он пытался… у него имелись какие-то материалы, справочники…
— И все-таки была эта планета пригодна для терраформирования?
— Теоретически была. Но только теоретически. Это из-за высокой влажности, атмосферного электричества и чего-то еще… какого-то фактора, я говорил уже… он действовал на тонкую аппаратуру, она выходила из строя. После каждого челночного рейса приходилось переинсталлировать весь софт. А после двух-трех — перебирать железо. Каждый вылет был сопряжен с опасностью — а ну как шаттл не поднимется? Существовала даже договоренность… Если шаттл не возвращается и группа не отвечает на вызовы, через час вылетает резервный шаттл. Потому что, возможно, с людьми все в порядке — их просто нужно забрать. Техника подводила. Не люди. Обычно бывает наоборот.
— Какой фактор?
— Откуда я знаю? Химический агент. Какой-то грибок. Плесень, пожирающая сплавы. Как его можно было определить при неисправных анализаторах? Анализаторы ведь тоже тонкая аппаратура, верно?
— Терраформирование…
— Его нужно было начинать с полной зачистки. Вычистить агрессивную биосреду. Тогда можно как-то управляться с остальным. Иначе мы бы получили поселение дикарей — беспомощных и опустившихся…
— Дикарей?
— Да, тут ты меня поймал. Эти люди… поселенцы… они вовсе не были дикарями, забавно. Хотя поначалу я, конечно, подумал… Все мы подумали. Ну, на старой Земле были великолепные человеческие образцы. Именно среди диких племен. Ну, это понятно — на деле цивилизация вовсе не способствует улучшению человеческой расы. Она сохраняет слабых. Поэтому, когда мы их увидели, мы в общем не удивились.
— Не удивились чему? Они были красивы?
— Очень красивы. Даже… нет, не так, красота бывает разная. Они были соразмерны. Пропорциональны. Любой из них приковывал взгляд. Понимаешь?