Тем не менее разборки на палубе баржи не окончились – в словесную битву вступила Милена:
– Не думай, что тебе удастся обидеть меня или задеть! – прокричала она. От вихря волосы девушки поднялись, и она стала похожа на хрестоматийное изображение горгоны Медузы. – Я всегда беспокоилась исключительно о твоих интересах! Твоих и семьи! Ты мне потом спасибо скажешь!
– Спасибо, не надо! – крикнул я ей в лицо. – Я уж как-нибудь сам о себе позабочусь! Да и о семье тоже!
– С моей помощью, только с моей помощью! – проорала Милена.
Гул второго вертолета сделался нестерпимым, и вот большая стрекоза зависла над самой баржей. Из ее брюха выпала лестница, по которой на палубу спустился мой отец. Следом колобком выкатилась его секретарша Фиона – полноватая, кругленькая женщина, которая вечно все роняла. Родитель услышал последние слова Милены и прокричал:
– Да, именно так! Это я поручил Милене разобраться с ситуацией! По-моему, она справилась отлично! Вы захватили их всех? – Папаша окинул гринписовцев брезгливым взглядом, и охранники, повинуясь его молчаливому приказу, вновь окружили защитников природы плотным кольцом.
Коснувшись мыском туфли валяющегося на палубе лозунга, отец произнес:
– Спасибо, Боб! Отлично сработано! Ты знаешь, я никогда не забываю оказанных мне услуг.
– О, благодарю вас, благодарю! – От восторга Боб трясся, как желе. – Я работал над этим лозунгом до ночи! Хотя, должен сознаться, идея с подменой принадлежала Милене!
Как все неожиданно и быстро прояснилось! Оказывается, лозунги оказались перепутанными не случайно, а в результате интриг тех, кого я еще сегодня утром считал лучшими друзьями. Противно было смотреть на предательницу, несколько минут назад смевшую называться моей невестой. А Бобу хотелось крикнуть: «И ты, Брут!» Я-то всю жизнь был уверен, что толстяк предан мне, а он оказался всего лишь пешкой, мальчиком на побегушках у отца. Было мерзко видеть, как он тает от благодушного отцовского похлопывания. Да и Милена была не лучше – цвела от папашиных похвал, как роза, только ядовитая и кусачая. На меня предок не обращал никакого внимания – словно его сына и не было тут.
По разрешительному жесту телевизионщики высадились наконец на баржу.
Ситуация снова обострилась: я видел, что гринписовцы, несмотря на явное численное преимущество противников, не намерены сдаваться. Тип что-то шепнул своим, и они, затолкав девчонок в центр, заняли круговую оборону.
Я бросился к отцу, почти врезавшись в него:
– Отец! Немедленно прикажи отпустить людей!
Молчание. Даже назойливой осе, вьющейся у отцовского уха, досталось бы больше внимания – ее хоть отогнали бы.
– Они ничего не сделали! Это мирная акция! А твои холопы начали избивать их!
Снова молчание, словно предка вдруг пробила глухота. Отвернувшись, он начал демонстративно обсуждать что-то с Миленой и Бобом. Фиона умудрилась выронить папку, и бумаги разлетелись по палубе. Некоторое время всеобщее внимание было приковано к тому, как отцовская секретарша неуклюже наклонялась, собирая прилипшие к мокрой палубе документы.
– Ты не имеешь права их задерживать! Эти люди такие же свободные граждане, как и все! И если гринписовцев не отпустят, я… я не знаю, что я сделаю! Нет, вернее, знаю! Я прыгну в воду!
На этот раз меня услышали. Угроза возымела действие. Отец развернулся и брезгливо поморщившись, процедил:
– Ничего другого я от тебя и не ожидал! Полоумный хлюпик, слюнтяй! И в кого ты такой, ума не приложу. Что ж, я скажу все, что думаю о твоей бессмысленной выходке! Ты предал интересы семьи – это раз. Ты поддался агитации этого сброда, банды проходимцев – это два. Ты оказался в публичном месте в таком виде – это три! Твое поведение вызывающе и оскорбительно! И я не намерен все это так оставить. Завтра, нет, сегодня же я приму в отношении тебя соответствующие меры. А теперь, что касается этих… этой швали. Твои, как ты говоришь, безобидные приятели наглым образом посягнули на чужую собственность! Знаешь, как называются подобные действия? Разбойное нападение, да еще в составе банды! Да-да, это самые настоящие бандиты без чести и совести! И я позабочусь, чтобы наши юристы квалифицировали случившееся должным образом.
Отец снова отвернулся, но я не мог «проглотить» его оскорбления, как сделал бы раньше.
– В твоих словах нет ни капли правды! – выкрикнул я ему в спину. – Ты унизил ребят напрасно! Это именно так, и никто не заставит меня взять свои слова обратно! А вот тебе придется! Как ты там считал – «раз, два, три»? Что ж, пожалуйста! Никто не посягал на твою собственность, и если под этим ты имеешь в виду пребывание ребят здесь, то их затащили на баржу насильно, и я готов подтвердить это на любом судебном разбирательстве – это раз. Если ты подозреваешь их в противоправных действиях, то должен был вызвать милицию и обратиться в суд, а не решать проблему самоуправством – это два! Ну, а что касается интересов семьи, то это ты предаешь их, не я! Ты отказываешься признать справедливость их требований и тем самым, возможно, подвергаешь опасности жизни сотен людей – вот тебе и три!
– Справедливость их требований? – Отец саркастически усмехнулся. – А какие же, скажите на милость, у них требования? Что-то я не вижу ничего, что разъяснило бы это!
Обернувшись к телекамерам, он с комичным видом развел руками.
– Странная какая-то акция! – сказал он в нацеленные на него объективы. – Никакой агитации, ничего!
Этот момент отчетливо запечатлелся в моей памяти, врезался стоп-кадром. Я видел лица гринписовцев – они были полны бессильного отчаяния, а девчонка в красном даже кусала кулачки. Я видел физиономии Милены и Боба, которые просто сочились самодовольством. Я видел безучастные лица охранников – этим было все равно, лишь бы выполнить приказ. Глаза корреспондентов светились азартом – еще бы, репортаж о странной акции пойдет в первых строчках новостей! Зевакам, командам баржи и катера, тоже повезло – нечасто увидишь такое яркое зрелище! А Фиона все еще бегала по палубе, собирая файлы.
Я не видел только самого себя, но мог вообразить: грязный полуголый урод со свисающими на глаза патлами, агрессивный и безумный, жалкий… Меж двух огней. Всем чужой. Ни нашим, ни вашим…
И тут в небе, пламенеющем закатом, появилась маленькая черная точка. Быстро увеличиваясь, она приближалась, и вскоре можно было расслышать жужжание и разглядеть маленький легкий самолет. Это было уже третье летательное средство над нами – два вертолета все еще кружили в воздухе. «Неужели еще журналисты? Или милиция?» – вяло подумал я, отмечая, что и другие заметили нежданных гостей.
Самолет пронесся над баржей, приветственно помахав крыльями. А потом зашел на разворот и сделал несколько кругов – ну просто какое-то незапланированное аэрошоу! Или запланированное? Я оглядел участников игры – нет, физиономии как гринписовцев, так и их врагов полны удивления, да и журналисты снимают, не отрываясь!
А затем произошло нечто уж совсем из ряда вон.
Когда самолет в очередной раз оказался над баржей, от него отделилась маленькая точка. Она стремительно падала, и не ясно было, что это, пока не раскрылся парашют. Подсвеченный предзакатными лучами, купол казался необычным алым цветком.
По мере его приближения стала видна какая-то надпись. С каждой минутой буквы делались все крупнее, и именно к ним, а не к самому парашютисту, было приковано всеобщее внимание.
– Сохраним наши жизни! – вдруг громко прочитал один из гринписовцев. – Не дадим отравлять реку и воздух!
– Долой индустриальных монстров! – хором продолжили остальные. – Да это же наши лозунги!
– Ой! Мой парашют! – ахнула тезка, схватившись за щеки. – Откуда он тут взялся?
Защитники природы, получив неожиданную поддержку с воздуха, воодушевились и начали орать и обниматься.
Отец, чье лицо приобрело цвет вареной свеклы, подозвал к себе Боба и принялся давать какие-то распоряжения – судя по жестам, приказывал схватить смельчака, тем более что парашютист умело правил прямо на баржу.
Милена мрачно кусала губы – похоже, что и у железобетонной леди наконец-то сдали нервы.
А мне вдруг померещилось… нет, этого просто не могло быть, бред какой-то! И все же…
И все же чем ближе оказывался парашютист, тем яснее становилось, что я его отлично знаю… Но это было настолько невероятно, что мне не верилось до последнего – до того самого момента, пока бабушкины кроссовки не коснулись палубы.
Да-да, это была именно она! Восьмидесятилетняя старушка в день своего юбилея совершила прыжок с парашютом – да еще какой прыжок! Она приземлилась точно на носу баржи, между группой гринписовцев с одной стороны и толпой охранников – с другой.
Ее прибытие было встречено всеобщим ликованием первых и гробовым молчанием вторых – мои родные и недавние друзья казались парализованными.
– Всем добрый вечер! – заявила бабушка, театральным жестом отстегивая стропы. – Не ждали?
– Елизавета Викторовна… – растерянно пробормотал отец. – Елизавета Викторовна! Это вы?!
– Не волнуйся, дорогой мой! У тебя не галлюцинации. Это действительно я, собственной персоной, – бабушка выглядела довольной и счастливой. На удивление быстро и ловко она свернула и упаковала парашют в снятый со спины рюкзак. – Готово! Есть навыки, которые не забываются…
– Мама! Как это все понимать? У вас же юбилей, вы должны быть дома! – В голосе отца послышались истерические нотки. – Зачем вы устроили этот балаган?
– Тебе понравилось? Я рада! – Старушка широко улыбнулась. – Знаешь, Гришенька, я так хотела ознаменовать свой юбилей чем-нибудь необычным! Сидеть дома скучно. Подарок ребят пришелся как нельзя кстати! А найти летчика теперь и вовсе не проблема, были бы деньги… Ну, внучек? Ты познакомишь меня со своими друзьями? – Казалось, ее совершенно не смущали ни всеобщее замешательство, ни мой странный вид, ни недовольство отца. – Ведь у меня для вас тоже есть подарок, – с этими словами она вытащила из-за пазухи большой сверток и протянула моей сумасшедшей тезке.
– Деточка, вы забыли это у нас, когда так стремительно убежали. Мне показалось, для вас это важно…
– Лозунг! – ахнула «деточка», хватая сверток. – Наш транспарант! Тот самый, настоящий! Ребята, разворачивай!
– Прекратить! – Зычный голос орущего в мегафон отца заглушил общий гвалт. – Прекратить немедленно! Я запрещаю!
Густая толпа охранников вновь облепила кучку демонстрантов, не давая растянуть транспарант. Обстановка накалилась, казалось, вот-вот вспыхнет очередная драка.
Но спустившаяся с неба добрая «фея» и на этот раз спасла нас:
– Гриша, милый, передай мне, пожалуйста, эту штучку! – ласково попросила она, и отец, скрипя зубами, отдал ей мегафон.
Усиленный рупором, голос бабушки разлетелся на несколько километров вокруг:
– Я убедительно прошу охрану построиться на палубе! Повторяю еще раз – построиться на палубе!
Оказалось, интонация бабушки тоже может быть стальной!
Охрана нехотя повиновалась, и вскоре вдоль палубы выстроилась толпа кисломордых молодцев в серо-зеленом камуфляже.
– Ну что, мама, вы довольны? – Отец обливался потом и не успевал выбрасывать в воду шарики из салфеток, которыми промокал лоб. – Надеюсь, теперь все?
– О нет! – улыбнулась бабушка. – Далеко не все! Дорогие мои! – обратилась она к своей довольно большой аудитории. – Я хочу сделать одно очень важное заявление.
– О боже, что еще такое! – Отец скривился как от зубной боли, на что «фея» ответила:
– Гриша, если бы у тебя нашлось немного времени и терпения выслушать меня раньше, ты был бы уже в курсе и не пришлось бы так нервничать.
– Но я… – хотел возразить отец, но бабушка уже не слушала.
– Для начала я хочу представиться. Если вы еще не догадались, меня зовут Елизавета Викторовна, и я как раз та самая дама, которую вы так любезно поздравили недавно с юбилеем, – она кивнула на валяющийся транспарант Боба.
Гринписовцы ответили веселым воем, свистом и рукоплесканиями.
– Кроме того, я являюсь тещей вот этого молодого человека, – старушка кивнула на папашу, – и бабушкой вот этого. – Все снова перевели взгляды на меня.
– Мама, кому здесь интересны наши родственные связи! – простонал отец, хватаясь за голову.
– А теперь я перейду к самому главному, – продолжала бабушка, игнорируя его. – Я уверена, что это будет интересно вам всем. – Она выдержала театральную паузу и продолжила: – Для тех, кто этого не знает – а таких, я думаю, здесь подавляющее большинство, – я являюсь держателем 75 процентов акций «Нефтехима» и сопутствующих заводов.
– Мама, – отец занервничал сильнее, но бабушка по-прежнему не обращала на него никакого внимания.
– Все эти годы я была уверена, что управление нашими предприятиями, производимое от моего имени, осуществляется в полном согласии с законодательством и не ущемляет ничьих прав и интересов.
– Мама! – В голосе папаши нарастало раздражение, поэтому я поспешил занять место между ним и бабушкой.
– Однако сегодняшние события раскрыли мне глаза на истинное положение вещей. Я ознакомилась с документами и убедилась, что требования защитников природы вполне обоснованны и законны.
– Мама!! – Отец сжал кулаки, а рядом со мной вдруг встала Саша, и теперь мы вдвоем защищали бабушку от его гнева.
– Я поняла, что долгие годы от меня скрывали правду, и если бы не усилия внука и вот этой замечательной девушки, я так и осталась бы в неведении.
– Мама!!! – В гневе отец ужасен, но мы стояли плечом к плечу, да и остальные гринписовцы начали подтягиваться ближе.
– И еще я поняла, что решение, которое совсем недавно приняла и о котором собираюсь сейчас рассказать, совершенно правильное и очень своевременное. Итак! Я сообщаю, что, находясь в здравом уме и твердой памяти, я…перевела принадлежащие мне 75 процентов акций холдинга «Нефтехимтрансмаш» на имя моего внука, Соболевского Александра Григорьевича. Дарственная оформлена в присутствии свидетелей и заверена нотариусом, – с этими словами бабуля достала из кармана комбинезона сложенную вчетверо бумажку и протянула мне. Увидев, однако, что я не могу никуда положить этот важный документ, она обернулась и передала договор стоящей рядом девчонке.
То, что произошло потом, достойно бестселлера.
Первоначальной реакцией было гробовое молчание. До многих просто не сразу дошел смысл произошедшего, и они, нахмурившись, пытались «въехать» в суть юридической терминологии. Другие же ошеломленно уставились на меня. В памяти запечатлелась физиономия Боба – челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит, голова ушла в плечи, и он почему-то присел, как будто его в прямом смысле слова огрели обухом по макушке. Милена же, наоборот, выпрямилась, как насаженное на булавку насекомое, и ее сжатые в полоску тонкие губы вполне соответствовали новому облику – ни дать ни взять мачеха Золушки в момент объявления о свадьбе ее падчерицы с принцем. В глазах лидера гринписовцев я увидел какой-то новый интерес и что-то еще, не особенно мне понравившееся. Но разбираться было некогда: у отца начался приступ злобоизвержения: вопли, брызгание слюной, потрясание кулаками, топание ногами – короче говоря, он вел себя как избалованный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Но наконец ему удалось справиться с собой и произнести членораздельно:
– Приказываю задержать и препроводить в трюм всех посторонних, находящихся на барже! Не выполнивших приказ увольняю немедленно!
Ряд охранников, до этого стойко державших строй, заволновался: непонятный приказ ввел ребят Боба в недоумение. На их лицах ясно читался вопрос: «А кого, собственно, считать посторонним?» Не получив разъяснений, одни неуверенно подступили к гринписовцам и журналистам, другие сделали попытку окружить нас с бабушкой.
– Дорогой мой, я думаю, тебе пора действовать! – с этими словами старушка протянула мегафон мне.
На секунду я растерялся – но только оттого, что не сразу понял, как пользоваться рупором, – и отец тут же воспользовался неожиданной паузой.
– Это незаконно! – заорал он. – Мама, вы не имели права отдавать акции этому щенку! Я этого не забуду, и не надейтесь! Я объявлю вас недееспособной и аннулирую все дурацкие решения!
– Недееспособной? – удивилась бабушка. – И ты посмеешь это сделать после того, что произошло? В таком случае тебе придется самому прыгнуть с парашютом, иначе это я объявлю тебя недееспособным! Говори, деточка, не волнуйся, – подбодрила меня бабуля. – Я уверена, что ты поступишь правильно.
– Правильно?! Да я сейчас… Да вы знаете, что я сейчас сделаю?! – взревел папаша, на что я ответил:
– Успокойся. Ничего ты не сделаешь.
– Почему это?!
– Я тебя увольняю. И пожалуйста, будь добр, прекрати скандалить, иначе мне придется приказать охранникам запереть в трюме тебя.
– Ничего такого не будет! – выкрикнул Боб неожиданно писклявым голосом. – Они не посмеют тронуть Григория Олеговича!
– Боб, не напрягайся, тебе вредно, – посоветовал я. – К тому же и твои приказы теперь тоже недействительны. Ты уволен.
– А я? – тут же вскинулась Милена. Сузив глаза, она с вызовом смотрела на меня. – А со мной ты что сделаешь?
– Ты ведь и сама уже поняла, – сказал я чуть мягче. – Извини, но ты в пролете!
– Александр Григорьевич, а я-то как же? – воскликнула Фиона, которая наконец-то собрала бумаги. – И я в пролете?
– Нет, Фиона Леонидовна, вы остаетесь! Надеюсь, вы продолжаете протокол?
Я начал диктовать, и слова пришли сами собой:
– Приказ номер один. Сообщаю, что в связи с увольнением генерального директора и до избрания нового в соответствии с уставом АО «Нефтехим» принимаю управление заводом на себя. В добавление к принятым решениям объявляю следующее – провести переговоры с представителями движения в защиту природы, для чего приказываю немедленно освободить их и разрешить акцию протеста.