Ей было около шестидесяти. Полное одутловатое лицо, которое хорошо помнил Макар, и в самом деле мало изменилось за пятнадцать лет — только постарело и еще больше располнело. Жидкие седые волосы заколоты ободком, на ногах — разношенные уличные тапочки, на спортивную куртку сверху для тепла надета шерстяная кофта. «Для журналиста она принарядилась, потому и выглядела хорошо, — понял Макар. — А теперь вернулась к привычной одежде».
— Зинаида Яковлевна! — позвал он, выходя из тени дерева.
Она вздрогнула, испуганно посмотрела на него. А затем недоумение в ее взгляде сменилось узнаванием, и Белова сделала то, чего Илюшин совершенно не ожидал, — отбросив ведро с загремевшим в нем совком, тяжело и неуклюже побежала обратно к подъезду.
Секунду Макар, замерев, смотрел ей вслед, словно увидел что-то неприличное, а затем рванул за ней. И не зря — Белова успела набрать код на двери и уже пыталась открыть ее. Когда она услышала шаги за спиной, то вскрикнула и обернулась, прижавшись спиной к захлопнувшейся двери и выставив перед собой руки, словно защищаясь от удара.
— Здравствуйте, Зинаида Яковлевна, — сказал запыхавшийся Макар, останавливаясь в шаге от нее. — Вижу, вы меня узнали.
— Иди… — прошептала она. — Иди отсюда! Не знаю тебя, никогда не видела!
— Видели, видели. Напомнить, когда? Когда я вам одежду отдавал в институте каждое утро. Я — друг Алисы Мельниковой, которую убили в девяносто третьем году. Помните ее, Зинаида Яковлевна? А как ее убивали, помните? Как ее ножом ударили?!
Она отчаянно замотала головой. Ободок слетел. Макар, не задумываясь, наклонился, чтобы поднять его, и Белова внезапно обрушилась на него сверху всем весом — вслепую замолотила по его голове кулаками, прижимая Илюшина к асфальту. Тот вывернулся, и женщина упала и осталась сидеть, всхлипывая и прижимая руки к лицу.
— Это вы убили Алису? — спросил Макар, вытирая кровь, закапавшую из носа, — Зинаида Яковлевна исхитрилась сильно ударить его по переносице.
Он не удивился бы, если б Белова кивнула в ответ. Он уже ничему не удивлялся. Бабкин выяснил, что старик-инвалид, свидетель преступления, давно умер, а значит, они не могли проверить, правду ли он сказал Илюшину. Теперь, увидев гардеробщицу живой, Макар не исключал, что вся история с бандитами и случайными жертвами оказалась выдумкой.
— Уйди, а? — попросила женщина. — Не убивала я никого! Уйди!
— А кто убил? — Илюшин присел рядом с ней на корточки. — Зинаида Яковлевна, кто убил Алису? И как вы остались живы? Кстати, вас по-прежнему зовут Зинаидой Яковлевной?
Она бросила на него взгляд, в котором страх смешался с ненавистью, и Макар не выдержал.
— Или вы рассказываете мне, как было дело, — сухо сказал он. — Либо я сдаю вас милиции. Пойдете соучастницей преступления.
Он не очень верил в то, что слова о соучастии подействуют. Но оказался не прав.
— Нет… не было никакого соучастия, — выдавила Белова сиплым голосом. — Я их боялась… думала, что убьют. Потому и уехала.
— Кого вы боялись?
— Их… Всех троих. С них бы сталось. Они с детства…
— Кого?!
Белова перевела взгляд Макару за спину, лицо ее исказилось, и она начала медленно заваливаться на бок. Губы ее посинели, руки судорожно дергались, пытаясь найти что-то рядом…
— Где лекарство? — быстро спросил Илюшин, наклоняясь к ней, но Белова уже ничего не могла ответить.
Быстро обхлопав ее карманы и убедившись, что никакого лекарства в них нет, Илюшин выхватил телефон и набрал номер «Скорой помощи».
— У нее сердечный приступ, — сообщил Макар, вернувшись из больницы, куда увезли Белову.
Бабкин нахмурился, покачал головой.
— И она ни при чем, — добавил Илюшин.
— Почему ты так решил?
— Она всех панически боится. А больше всего — тех, кто убил Алису.
— Подожди… Ты говорил, что все участники банды погибли.
— Вот то-то и странно. Я не успел ничего узнать у Беловой, но одно очевидно: она знала нападавших. Сказала, что с них бы сталось, потому что они с детства… А что с детства, сказать не успела. Понимаешь?
Сергей кивнул:
— Это могло бы объяснить, почему ее оставили в живых. Она знала убийц, и по какой-то причине те ее пощадили.
Он походил по комнате, раздумывая, затем повернулся к Илюшину, сидевшему с непривычно серьезным выражением лица.
— Надо поднимать архивные материалы по той банде, — сказал он. — И узнавать, где жила и чем занималась Белова. Этим я займусь. Извини, Макар, тебе придется пока ждать результатов — это будет не скоро.
Илюшин помолчал, поднял на Сергея серые глаза.
— Спасибо, Серег. Я тебе очень благодарен. Чем я могу помочь?
«Ты можешь стать прежним довольно вредным Макаром, — мысленно ответил Бабкин. — Говорить мне «мой неторопливый друг» и всячески подчеркивать свое превосходство. Мне, оказывается, легче иметь дело с таким Илюшиным, чем с тем, который сидит сейчас передо мной и проживает заново то, что случилось пятнадцать лет назад».
— Ты можешь вспомнить все, что знаешь о Беловой, — вслух сказал он. — Это пригодится при поисках.
* * *Получив в конце месяца зарплату и произведя нехитрые подсчеты, Катя почувствовала себя человеком, сражающимся со снежной бурей. Как будто мигом закрутило, завыло, темнотой заволокло небо, а она попыталась поставить перед метелью нехитрую преграду. Скажем, фанерку. И спрятаться за ней в надежде, что все обойдется.
«Лучше бы голову сунула в песок, как страус, — зло говорила себе Катя, плетясь очередным промозглым московским утром на работу. — Господи, что же придумать?»
Придумать что-то было необходимо, потому что денег, заработанных ею, еле-еле хватало на еду. Расписав вместе со свекровью предстоящие расходы, Катя ужаснулась: сколько же ей надо зарабатывать, чтобы обеспечить им жизнь? Мысль о том, что молодая девушка вряд ли может с первого месяца работы получать достаточно, чтобы прокормить, кроме себя, своего мужа и его родственников, не пришла ей в голову.
Седа предложила сэкономить на еде и покупать быстрорастворимые супы и каши, но Катя покачала головой: тогда спустя короткое время к их тратам добавится дополнительная — на врача. К тому же Артур — мужчина, ему нужно мясо. А еще они должны платить за электричество, купить ей, Кате, обувь, приобрести проездной… Как же люди выживают на такую зарплату?
— Тебе нужно найти другую работу. — Седа решала проблему просто. — И не транжирить деньги на орехи. Мы, в отличие от тебя, изюм с курагой не едим!
Катя потеряла дар речи. Дело было в том, что ей пришлось придумать, чем перекусывать на работе, чтобы к концу дня не терять сознание от усталости и голода. Обед в кафе по понятным причинам отпадал. Пару раз она пыталась покупать беляши у торговок, но после того, как ее чуть не стошнило от мерзкого запаха и вкуса жирного теста, с которого на пальцы стекало масло, отказалась от этой затеи. В конце концов Катя приспособилась: купила на развес орешки и сухофрукты, разделила на семь порций, разложила по пакетикам. Один пакетик, из которого она таскала свои беличьи припасы в течение дня, позволял ей не чувствовать себя голодной. Катя очень радовалась своей идее и пару дней назад рассказала об этом мужу. Получается, Седа слышала их разговор.
— И чем же ты мне предлагаешь обедать? — спросила наконец Катя.
— Ты можешь брать с собой суп. Купи термос, вот и все.
Стряпню Седы Катя терпеть не могла, а перспектива самой варить суп, придя с работы, ее не прельщала. Представив же себя, сидящей на мокрой скамейке и хлебающей пластиковой ложкой суп из термоса, она засмеялась. Сестра мужа вскочила и быстро вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Утром Катя брела к метро, размышляя, где еще можно заработать денег. При ее графике работы получалось, что больше негде.
— Антуанетта, не ходи туда, малышка, — услышала она и обернулась. — Там грязно, девочка моя.
В трех шагах от Кати бегала малюсенькая собачка, похожая на ожившую игрушку. Тельце ее укутывал малиновый комбинезон, волосики на голове были собраны в хвостик и перехвачены малиновой же резинкой. Лапки у собачонки дрожали, она нервно водила мордочкой и принюхивалась.
— Ах ты маленькая! — восхитилась Катя, присев на корточки возле игрушечного зверька. — Замерзла?
К собачке семенил такой же маленький и аккуратный старичок. Голова у него была вытянутая, как яйцо, и совершенно лысая. «И не холодно ему без шапки в такую погоду?» — подумала Катя.
— Антуанетта! — строго сказал он. — Ты опять нападаешь на людей?
— Что вы, она не нападает! — Катя не сдержалась и фыркнула, представив существо в малиновом комбинезоне нападающим на нее.
Собачонка ткнулась Кате в ладонь мокрым носом.
— Надо же, — удивился ее хозяин. — Здоровается! Вообще-то она у меня строптивая особа.
— Надо же, — удивился ее хозяин. — Здоровается! Вообще-то она у меня строптивая особа.
— А что это за порода?
— Йоркширский терьер. Подарили мне ее, и теперь не знаю, что делать. Требует прогулок два раза в сутки, мелочь эдакая! Хоть и маленькая, а все ж собака, тем более — терьерчик! Вечером я с ней гуляю, и даже не без удовольствия, но вот утром… — Старик поежился, сдержал зевок. — Хочется сидеть дома. Пить кофе, греть старые кости, а не ловить эту мадемуазель по всем дворам.
Собачка забавно сморщила нос и чихнула.
— Будьте здоровы, Антуанетта, — улыбнувшись, сказала Катя и встала, собираясь уходить.
— А еще все эти стрижки, тримминги, — продолжал ворчать старик. — Мастер для того, мастер для этого… Кормить ее, видите ли, надо особенным кормом! Витамины покупать и поводок не абы какой, а удобный! Но все бы ничего, если бы не прогулки.
— До свидания, — вежливо сказала Катя старику и кивнула собачке. — Может быть, еще увидимся.
— А вы где-то неподалеку живете?
— Вот в этом доме, в первом подъезде, — показала Катя и сразу испугалась, не сказала ли чего лишнего.
Тем более что старик наклонил голову и смотрел на нее с любопытством.
— Неужели? Отчего же я вас раньше не видел?
— Я только недавно переехала, — пробормотала девушка. — А не видели, наверное, потому, что я работаю. Утром рано выхожу из дома.
— И во сколько же вы выходите?
— Около восьми. — Голос Кати прозвучал сдержанно, потому что расспросы и вовсе перестали ей нравиться.
Старик помолчал, провел рукой в черной замшевой перчатке по своей лысине.
— А что вы скажете, если я предложу вам прогуливать Антуанетту? — неожиданно спросил он. — Найму вас, так сказать, на работу? А?
Опешившая Катя посмотрела на него. Хозяин собачонки не шутил.
— Будете забирать ее из моей квартиры, скажем, без двадцати восемь, и к восьми возвращаться. Но обязательно каждый день, и в выходные тоже!
— А… а сколько вы хотите платить? — осторожно спросила Катя.
— Сколько хочу? — старичок неожиданно расхохотался басом. — Я, конечно, нисколько не хочу. А вот сколько буду… Положим, тысячу в неделю. Вас устраивает?
Катя секунду подумала и кивнула. «Тысяча в неделю! Еще бы меня не устраивало!»
— Вот и отлично. Жду вас завтра, милая…
— Катя.
— Милая Катерина, в восьмидесятой квартире. Восьмой этаж. А подъезд ваш, разумеется. Я тоже там живу.
Он хихикнул, сделал прощальный жест рукой и, подхватив йорка, направился к дому.
Днем, доставив очередной заказ, Катя позвонила маме и вдохновенно наврала, что они с Артуром нашли в Москве институт, в который можно перевестись из ее собственного, ростовского. Мама удивлялась, ахала, не верила, но в конце концов дочь убедила ее.
— Ты там поосторожнее, в Москве-то, — попросила мать. — Как ты там? Так быстро уехала, звонишь раз в неделю…
— Мамочка, так дорого же! А тут столько всего интересного! Мне здесь очень нравится!
— Ну слава богу. Все, Катюша, деньги экономь. Звони сама! Целую.
— Целую, — повторила девушка в трубку, из которой уже неслись гудки.
Быстро идя по переходу метро, в котором под ногами хлюпала грязь, Катя повторяла про себя, как мантру: «Мне здесь очень нравится. Мне здесь очень нравится». Вокруг нее быстро шли серые люди, и лица идущих навстречу были такими же мрачными, как у тех, кому только предстояло спуститься в подземку.
Катю толкнули в плечо, и она выронила сумку. Клапан раскрылся, изнутри вывалились записная книжка, расческа, пакетик с остатками орешков и сухофруктов, ключи, еще что-то… Ахнув, Катя присела на корточки и принялась выуживать из грязного месива свои вещи. Мир вокруг нее теперь состоял из одних ног — некоторые огибали ее, некоторые не давали себе труда изменить маршрут. Кто-то прошелся по ее сумке, кто-то случайным движением ноги отшвырнул кошелек к стене…
— Да смотрите же вы, куда идете! — не выдержала Катя.
На нее никто не обратил внимания. Толпа двигалась в том же темпе, и Катя только пару раз поймала на себе брошенные вскользь безразличные взгляды. Собрав, наконец, все вещи и перепачкав куртку и джинсы, Катя отошла в сторону, сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Что за мерзкий, равнодушный город! Что за отвратительные, равнодушные люди!
Проходящий мимо пожилой человек с удивлением взглянул на красивую темноволосую девушку, сжимавшую в руках перепачканную сумку и бормотавшую себе под нос:
— Я не стану такими, как вы. Я никогда не стану такими, как вы.
Диана Арутюновна потушила сигарету, открыла форточку. «Пусть проветрится. Катька придет, опять начнет нос морщить, а от нее слишком многое зависит, чтобы сердить девчонку по пустякам. Достаточно Седы — и так, бедная, еле сдерживает раздражение».
Диана Арутюновна тяжело вздохнула — она могла понять дочь, вынужденную сидеть взаперти целыми днями. Выехать никуда нельзя, прогуляться нельзя. Седа, правда, от безделья особенно не страдает, целыми днями волосы расчесывает да распевает или с братом болтает. Вот Артуру их добровольное заключение куда больше в тягость, но он парень взрослый, понимает: сам виноват, самому и расхлебывать.
— Ничего, ничего, — себе под нос пробормотала женщина. — Не так много времени нужно, а пока Тигран что-нибудь придумает.
Из окна она увидела группу подростков, стоявших возле подъезда. Черные куртки, капюшоны на головах. Один из парней поднял голову вверх, и она увидела неприятное лицо — с глазами, глубоко сидящими под надбровными дугами, кривым тонкогубым ртом. Подросток сплюнул, и Диана Арутюновна поспешно пряталась за занавеску.
«Слишком часто они стали здесь собираться. Хорошо, что Артур не выходит из дома».
«А Катерина?» — спросила ее собственная совесть.
«А что Катерина? Она русская, выкрутится, если пристанут. Убежит в крайнем случае».
Успокоенная этим соображением, совесть Дианы Арутюновны затихла.
Со следующего дня, а точнее, утра, Катя начала гулять с йоркширским терьером Антуанеттой, а попросту — Тонькой. Она специально зашла к хозяину собачонки пораньше, чтобы получить инструктаж, но старик тут же выпроводил ее на прогулку. Зато двадцать пять минут спустя Катя получила приглашение на чашку горячего кофе и с удовольствием приняла его. Заодно познакомилась ближе со своим новым работодателем.
Олег Борисович Вотчин представился коллекционером-любителем. Одевался он своеобразно: вельветовые брюки, коричневый замшевый пиджачок, шелковый платок песочного цвета вокруг короткой шеи, на которой сидела яйцеобразная голова. Лицо у Олега Борисовича было гладким, несмотря на почтенный возраст («Мне ведь, Катерина, шестьдесят восемь лет не так давно исполнилось»). Такой же гладкой была и блестящая лысина. Весь он напоминал перележавший на солнце кабачок, который потемнел, словно его покрыл загар, и нарастил толстую кожуру. «Кабачок в пиджачке», — подумала Катя, с интересом наблюдая за Вотчиным.
Он был очень подвижен, быстро перемещался по квартире и требовал, чтобы Катя ходила за ним со своей чашкой кофе. Катя охотно согласилась и слушала Олега Борисовича, открыв рот. Таких квартир она никогда не видела. На стенах висели картины — без всякого порядка, без подсветки, и Вотчин то и дело хватал одну из них со стены, подносил к окну и что-то показывал, горячо объяснял. Многочисленные полки были заставлены статуэтками, расписными блюдцами и блюдами, шкатулками, фигурками необычных зверей и птиц… В одной комнате вся стена была увешана иконами в темных окладах, и Катя, приглядевшись, поняла, что иконы очень старые.
— Откуда у вас это все, Олег Борисович? — спросила она.
— Собирал, Катерина, долгие годы собирал! Я ведь эксперт по реставрации памятников архитектуры периода… А впрочем, вам это неинтересно.
— Что вы, как раз наоборот! Очень интересно!
Она взглянула на часы и спохватилась: пора выходить. Заметив ее взгляд, старик понимающе закивал.
— Я вас совсем заболтал. Если завтра зайдете чуть пораньше, покажу вам кое-что очень, очень интересное. Ручаюсь, многих вещей вы не только никогда не видели, но даже и не представляли, что такие бывают.
Уже в дверях Катя вспомнила кое-что и обернулась.
— Олег Борисович, а вы не боитесь показывать мне вашу коллекцию? Ведь вы меня совсем не знаете, только вчера встретили… И сразу предложили с Антуанеттой гулять. А вдруг я мошенница? Недобросовестный человек?
Тот рассмеялся и пренебрежительно махнул рукой.
— Да что с того, что только вчера! У вас, деточка, все на лице написано. Я, уж простите за нескромность, научился в людях разбираться за целую жизнь. А если бы и не научился…
Он сделал эффектную паузу.
— Тогда что? — не выдержала девушка.
— Тогда она бы мне обо всем рассказала.
Он кивнул вниз. Под ногами у Кати стояла Антуанетта и смотрела на нее выпуклыми карими глазами.