Шведы дошли до такого оскудения, что искали зерна ржи в несжатых колосках на полях и раздавливали их камнями; соль пришлось заменить селитрой; умирающим не давали причаститься из-за отсутствия вина. Раненые говорили, что у них только три лекарства: вода, чеснок и смерть.
Недостаток в съестных припасах и постоянные налеты русской кавалерии привели к тому, что Карл был вынужден пересмотреть прежний план, изменить направление движения армии и идти на юг, не дожидаясь Левенгаупта, который находился всего в пяти переходах от основных сил. Такая поспешность говорит о многом и прежде всего о том, что Петр и русская армия заставили шведского викинга принять их условия игры. Карл оказался под Полтавой не по своей воле — его привел туда жолкевский план Петра. В одном из донесений английского посла в Москве Уитворта королеве Анне говорится, что в августе 1708 года некий русский инженер, которому царь поручил обследовать пограничную местность от Великих Лук до Гомеля, высказал мнение, что шведы рано или поздно свернут на Чернигов и Украину. Царь тогда же включил этот маршрут в свои оперативные планы, а Карл задумался над ним лишь в середине сентября.
Наиболее сложно ответить на третий вопрос: куда Карл повел свою армию после совещания в Старишах, когда была признана невозможность дальнейшего движения к Москве через Смоленск? Прежде всего стоит заметить, что из трех возможных направлений — назад, на запад в Польшу, на северо-запад к шведским провинциям и на юг — для Карла реально существовали только два последних: о возвращении в Польшу он просто не вспоминал. Северо-западное направление также вряд ли могло прельстить короля. Во-первых, из его предыдущих кампаний можно сделать вывод, что Карл по каким-то причинам твердо решил предоставить оборону Лифляндии и Финляндии шведскому сенату. Это решение становится понятным, если вспомнить психологическую подоплеку его походов: Карл стремился не удержать за Швецией балтийские провинции, а наказать виновников войны; решение второй задачи влекло за собой решение и первой. Во-вторых, король не придавал никакого стратегического значения Петербургу и русским крепостям на Балтийском побережье; он, с наслаждением излазавший чуть ли не все болота Восточной Европы (причем без нужды, из одной лишь любви к трудностям), питал какое-то необъяснимое презрение к невским топям. Наконец, поход в свои владения мог казаться Карлу отступлением, и одно это могло перевесить дюжину доводов в пользу такого похода.
Таким образом, южное направление было единственно приемлемым для Карла. Остается выяснить, означал ли поворот на юг начало похода на Украину. События второй половины сентября говорят скорее о том, что Карл, не меняя стратегического плана — наступление на Москву, — попытался обойти с юга разоренные смоленские земли и продолжить движение к русской столице через Брянск и Калугу. Он, как всегда, утаил свои планы от приближенных, отчего у Нордберга и других и сложилось мнение, что король ведет армию на Украину.
Украина была тем местом, где Карл, пожалуй, меньше всего желал бы оказаться. Что он мог найти там, кроме удобных зимних квартир? Его целью была Москва. Король еще ничего не считал потерянным.
— Мы должны дерзать, пока нам сопутствует счастье, — сказал он Гилленкроку в Старишах.
5Обход Смоленска с юга выдвигал на первый план задачу захвата Северской земли, после чего перед шведами открывалась дорога на Брянск. В ночь на 15 сентября на юг был отправлен отряд генерала Лагеркроны — 2000 пехотинцев и 1000 кавалеристов с четырьмя орудиями. Лагеркрона должен был не допустить русских в Северскую землю и обеспечить базу главным силам шведской армии.
Роль отряда Лагеркроны в планах Карла была исключительно велика; между тем дальнейшие события показали полную неспособность Лагеркроны справиться с ней. Почему в таком случае командование в этой операции было поручено именно ему?
Очевидцы передают, что 14 сентября Карл совещался со штабом о назначении командира авангарда. Королю представили список генерал-майоров армии. Кандидатуру Спарре Карл отверг со словами: «Он слишком много пишет и рассуждает в своих письмах; с ним трудно сговориться». О Крузе король сказал, что «старик хорош, но силы его не выдержат форсированного марша, и притом он плохо видит». На чье-то предложение о Роосе и Мейерфельде Карл просто отрезал: «Нет» (Роос дал захватить себя врасплох у Доброго; отвод кандидатуры Мейерфельда проясняет его зять, Пипер: «он [Мейерфельд] был недоволен решением Его Величества идти в Северскую землю, так как хотел иметь при себе жену»; этот верный муж к тому же проиграл сражение при Калише — достаточно оснований для того, чтобы король забыл о его существовании).
Тогда Рёншельд предложил Лагеркрону и Карл согласился.
Генерал Понятовский в своих записках объясняет выбор Карла тем, что Лагеркрона до сих пор отличался точным исполнением приказов. Никто не мог ожидать, что его исполнительность станет одной из причин провала операции.
Преградить русским путь в Северскую землю Лагеркрона должен был у Мглина. У шведов были хорошие возможности первыми оказаться у этого города: они шли по короткой дороге, и русские какое-то время не знали об их намерениях. Но здесь, по словам шведского историка Артура Стилле, произошло «единственное в шведской военной истории несчастье такого рода» — Лагеркрона заблудился. Вместо того чтобы взять влево, он уклонился вправо и вышел не к Мглину, а к Стародубу. Трудно сказать, что сбило Лагеркрону с пути. Костомаров объясняет это тем, что Скоропадский[56] подослал к шведам «проводника», однако сомнительно, чтобы гетман так рано узнал о марше шведов на Мглин.
Теперь Карлу не оставалось ничего другого, как взять на себя задачу Лагеркроны. 21 сентября он устремился с авангардом главных сил в Северскую землю. Но все преимущества Лагеркроны были королем потеряны: он упустил время, у него не было пушек, и с ним была одна кавалерия генерала Коскуля.
25 сентября атака Коскуля на Мглин была отбита его немногочисленным гарнизоном (около 300 человек). Один из шведских офицеров — участников атаки — сетовал, что «Мглин был бы легкой закуской для отряда Лагеркроны, имевшего пушки».
Русские, не дожидаясь второй атаки, сами оставили город. Карл не преследовал их. Он вообще прекратил всякие действия и две недели простоял в Костеничах. Спешить было некуда: русские отряды преградили Калужскую дорогу и разоряли окрестности, Петр укреплял Брянск.
Положение шведов могло бы значительно улучшиться, если бы Лагеркрона, оказавшийся у Стародуба, захватил город, на чем настаивали полковники его отряда. Потеря Стародуба помешала бы русским разорять отсюда местность. Но Лагеркрона не совсем кстати доказал, что обладает качеством, которое отметил у него Понятовский: он ответил полковникам, что ему не приказано атаковать Стародуб, и повел отряд к Мглину, куда уже заведомо опоздал. В результате русский генерал Ифланд 29 сентября вошел в Стародуб и начал жечь окрестности, несмотря на то что от ускоренных маршей лошади в его полках «стали томны» (донесение Шереметева).
Карл, узнав 1 октября, что Стародуб еще не занят, пробормотал: «Лагеркрона совсем сошел с ума», а когда ему донесли о движении Лагеркроны к Мглину, с гневом вскричал: «Он совсем сумасшедший и не знает, что делает!»
Король приказал незадачливому генералу вернуться и захватить Стародуб. Лагеркрона атаковал город, но потерял 1000 человек и отошел. Возможно, он считал, что ему не в чем себя упрекнуть.
6Между тем Карла ожидали еще худшие новости. 1 октября к нему в Костеничи прибыл солдат с известием о том, что два дня назад русские напали на Левенгаупта у деревни Лесная. По словам гонца, сражение длилось с 11 часов утра до ночи; шведы выдержали все атаки неприятеля, однако ночью Левенгаупт «как можно тише» снялся с места и отошел.
Выслушав это, Карл заявил, что солдат лжет.
Солдат действительно лгал: на самом деле шведов постигла настоящая катастрофа.
Сражение у Лесной стало первым поражением Адама Людвига Левенгаупта, который был одним из самых талантливых полководцев Карла XII. Он родился в 1659 году в шведском лагере в Зеландии под Копенгагеном, в разгар войны с Данией; таким образом, первыми людьми, которых он увидел, были солдаты, а первыми вещами — амуниция и оружие. Отец Адама Людвига был крупным землевладельцем и служил в армии, мать принадлежала к знатному роду цу Гогенлоэ-Нойштайн унд Гляйхен и приходилась троюродной сестрой Карлу X. Оба родителя умерли рано, оставив сына на попечении опекунов — Делагарди и Врангеля.
Левенгаупт хотел стать дипломатом, для чего старался получить хорошее образование: он окончил университеты в Лунде, Упсале и Ростоке, благодаря чему позже, в армии, получил прозвище Полковник-латинист. Убедившись, что перспектив на дипломатическом поприще у него нет, он определился на военную службу за границу, чтобы ускорить свое продвижение в чинах. Левенгаупт воевал против турок в Венгрии и девять лет провел под голландским знаменем во Фландрии. В 1700 году он перебрался в Швецию на должность командира полка.
Карл, узнав 1 октября, что Стародуб еще не занят, пробормотал: «Лагеркрона совсем сошел с ума», а когда ему донесли о движении Лагеркроны к Мглину, с гневом вскричал: «Он совсем сумасшедший и не знает, что делает!»
Король приказал незадачливому генералу вернуться и захватить Стародуб. Лагеркрона атаковал город, но потерял 1000 человек и отошел. Возможно, он считал, что ему не в чем себя упрекнуть.
6Между тем Карла ожидали еще худшие новости. 1 октября к нему в Костеничи прибыл солдат с известием о том, что два дня назад русские напали на Левенгаупта у деревни Лесная. По словам гонца, сражение длилось с 11 часов утра до ночи; шведы выдержали все атаки неприятеля, однако ночью Левенгаупт «как можно тише» снялся с места и отошел.
Выслушав это, Карл заявил, что солдат лжет.
Солдат действительно лгал: на самом деле шведов постигла настоящая катастрофа.
Сражение у Лесной стало первым поражением Адама Людвига Левенгаупта, который был одним из самых талантливых полководцев Карла XII. Он родился в 1659 году в шведском лагере в Зеландии под Копенгагеном, в разгар войны с Данией; таким образом, первыми людьми, которых он увидел, были солдаты, а первыми вещами — амуниция и оружие. Отец Адама Людвига был крупным землевладельцем и служил в армии, мать принадлежала к знатному роду цу Гогенлоэ-Нойштайн унд Гляйхен и приходилась троюродной сестрой Карлу X. Оба родителя умерли рано, оставив сына на попечении опекунов — Делагарди и Врангеля.
Левенгаупт хотел стать дипломатом, для чего старался получить хорошее образование: он окончил университеты в Лунде, Упсале и Ростоке, благодаря чему позже, в армии, получил прозвище Полковник-латинист. Убедившись, что перспектив на дипломатическом поприще у него нет, он определился на военную службу за границу, чтобы ускорить свое продвижение в чинах. Левенгаупт воевал против турок в Венгрии и девять лет провел под голландским знаменем во Фландрии. В 1700 году он перебрался в Швецию на должность командира полка.
В Северной войне Левенгаупт оказался единственным шведским военачальником в Прибалтике, не только не побитым русскими, но и постоянно одерживавшим над ними победы. В 1705 году король назначил его губернатором Риги и передал ему командование всеми шведскими войсками в Лифляндии, Курляндии и Земгалии.
При личном мужестве и хладнокровии Левенгаупт обладал несчастным характером: чересчур мрачно смотрел на жизнь, временами впадая в параноидальную подозрительность, легко доводил разногласия до свары и имел сверхчувствительный нюх к служебным интригам, затрагивающим его интересы. Черты лица отражали эту двойственность его натуры: большие, близко посаженные глаза глядели чуть-чуть испуганно из-под тяжелых век, под длинным аристократическим носом маленький рот обнаруживал решительную линию плотно сжатых губ.
По отношению к солдатам Левенгаупт играл роль «отца-командира» и был не прочь поговорить о том, как он любит своих «горемычных солдатиков». Солдатики если и не любили, то уважали его.
На этот раз присущая ему осторожность стала походить на апатию. Трудно понять, как такой опытный воин, получивший к тому же от Карла несколько приказов поторопиться, мог так беспечно поставить под угрозу судьбу всей кампании. Но Левенгаупт как ни в чем не бывало продвигался с прежней неторопливостью. 19 сентября его корпус достиг Шклова (на Днепре). Переправа закончилась только 23-го числа. 24-е шведы простояли, поджидая отставших. Может быть, Левенгаупт и в самом деле считал, как говорил Рёншельд, что русские дважды подумают, прежде чем напасть на него.
И Петр действительно обдумал все очень тщательно.
Наперерез Левенгаупту были посланы 4830 пехотинцев и 6795 кавалеристов (Петр считал, что обоз прикрывают 8000 «природных шведов», но оказалось, что вдвое больше), которые должны были тревожить неприятеля до подхода подкреплений. 27 сентября во время движения через лес Левенгаупту донесли, что «противник сильно наседает на наш арьергард». Генерал распорядился отправить обоз с прикрытием вперед, а остальным силам атаковать русских. В ночь на 28 сентября русский авангард (около 4000 человек) был отброшен шведами. Русские дождались подкреплений и с рассветом возобновили атаки.
Левенгаупт попался на уловку. Нападение русского авангарда задержало движение шведов еще на сутки: они продвинулись вперед не более чем на 5 верст.
После полудня 28 сентября сражение развернулось во всю ширь. 12 батальонов русской пехоты и 12 эскадронов конницы, построенные в три линии, атаковали шведов на всех пунктах и выбили их из леса. Левенгаупт приказал вернуть войска, сопровождавшие обоз, но это не помогло — после прибытия к русским кавалерии Боура шведы были опрокинуты.
Левенгаупт понял, что его положение безнадежно. До реки Сож, за которой мог укрыться обоз, оставалось еще целых 15 верст (вот где сказались потерянные сутки!); защищать его на месте было некому — шведы бежали, не слушая командиров. Левенгаупт приказал зажечь повозки, утопить артиллерию и играть отход.
Сражение при Лесной.
Из перехваченных русскими донесений Левенгаупта явствовало, что обоз вез такое количество провианта, что его должно было хватить на всю шведскую армию в течение трех месяцев. Но вместо продовольствия Левенгаупт привел Карлу 6700 голодных ртов.
Разгром шведов был полным. Они потеряли до 6000 человек убитыми и ранеными; 2673 солдата и 703 офицера попали в плен. Петр сообщал, что удалось спасти от огня около 5000 повозок (из 8000). Потери русских составили 1100 человек убитыми и 2856 ранеными.
Несмотря на это, в шведской армии была принята версия Левенгаупта о том, что он отразил все атаки и «отступил». Нордберг пошел еще дальше и в своей «летописи» представил сражение у Лесной как победу шведов. Истина проглянула у него только в заключительных словах: «Невозможно не согласиться, что в этом случае ничто не могло нас более огорчить, чем уничтожение наших запасов и потеря этого большого обоза, на прибытии которого мы основывали все наши надежды и который стал для нас тем более необходим, что численность наших войск значительно увеличилась».
То, что шведы могли победить, не отрицал и Петр: «Как я сам видел… ежелиб не леса, тоб оные выиграли; понеже [так как] их 6000 больше было [чем] нас». Успех сражения не был предрешен заранее, от русских солдат и офицеров потребовались все силы и все тактическое мастерство, приобретенное за эти годы, чтобы доказать превосходство русского оружия.
Царь хорошо понимал значение этой победы. Он называл Лесную «матерью» полтавского младенца; причем всякому, «кто желает исчислить», шутя предлагалось посчитать: от 28 сентября 1708 года до 27 июля 1709 -го — ровно 9 месяцев! Петр ежегодно торжественно отмечал годовщину Лесной.
Карл поддерживал ложь о победе Левенгаупта, которому писал: «До меня уже дошли слухи о счастливом деле, которое вы, господин генерал, имели с неприятелем, хотя сначала распространялись известия о том, будто вы, генерал, разбиты». В королевском бюллетене, посланном в Стокгольм, на шести листах рассказывалось о том, как шведы весь день храбро отражали нападение 40000 московитов и как к вечеру варвары отступили. О потере обоза не было сказано ни слова.
Впрочем, от генералов не укрылось истинное душевное состояние Карла. «Его Величество старался скрыть свою скорбь о том, что все его планы разрушены», — пишет Гилленкрок и рассказывает далее о том, что король лишился сна и не мог ночью оставаться один; он заходил в палатку то к Гилленкроку, то к полковнику Хорду, садился рядом и молчал. Гилленкрок даже позволяет себе высказать подозрение, что с этих пор Карл стал сомневаться в окончательной победе.
Положение шведской армии действительно становилось угрожающим. Северская земля была разорена; запасов на зиму не было; кавалерийский корпус Меншикова, посланный царем на запад, вклинился между шведами и Днепром, выжигая все, что еще оставалось нетронутым в шведском тылу.
План Карла о походе на Москву через Северщину рухнул точно так же, как ранее потерпел неудачу поход к столице через Смоленск. Обстоятельства гнали короля дальше на юг.
11 октября Карл очнулся от потрясения, вызванного потерей обоза, и снова произнес: «Вперед!»
Дальнейшее движение шведской армии на юг позже было названо украинским походом. Это не совсем верно. «Вперед» для Карла означало «на Москву». Он вновь обходил русскую армию с юга, и его новый маршрут выглядел так: Киев — Курск — Тула — Москва.
Гилленкрок ошибался. Король ни на минуту не усомнился в том, что будет зимовать в Первопрестольной.
ШВЕДЫ НА УКРАИНЕ
1Многие историки, особенно шведские, преувеличивают влияние Мазепы на решение Карла идти на Украину, таким образом до некоторой степени оправдывая поспешность короля, с которой он повернул от Смоленска на юг, не дождавшись Левенгаупта. Например, Фриксель пишет: «С одной стороны, осторожность требовала дождаться Левенгаупта; с другой, Мазепа все сильнее настаивал на обещании Карла явиться со своей армией на Десне, присовокупляя к этому угрозу, что если не скоро последует это движение, то казаки его, Мазепу, оставят и соединятся с русскими». И далее: «Истинную причину того, почему Карл не хотел идти на север (то есть к Витебску, на соединение с Левенгауптом. — С.Ц.) следует искать в его союзе с Мазепой».