Я отвлек его в сторону, расслабляя, а потом снова, причем резко, усиливая давление и силой голоса, и интонацией, вернулся к прежнему разговору. Беседа в таком тоне чем-то сродни рукопашной схватке. Там тоже требуется отвлечь противника, а потом нанести удар или хотя бы озадачить его перед нанесением основного удара. Кто не привык к тому, что перебивают темп и логику, хоть в схватке, хоть в разговоре, теряет нить в оценке ситуации. А тот, кто эту нить держит в руках, и владеет положением, и имеет возможность повернуть его так, как ему надо.
– Так ты идешь к Пехлевану?
– Я же сказал, что пойду домой. Когда все успокоится, забудется, пойду к Пехлевану, если позовет. Не позовет – могу и дома жить. Мне по горам бегать уже надоело.
– Хорошо. Тогда скажи мне, как найти Пехлевана.
– Я не предатель.
– О предательстве речь не идет. Речь сейчас может идти только о том, чтобы ты передал Пехлевану мое желание с ним встретиться. А если он просто встретиться не желает, я могу его и на бой вызвать. Кулаки у него раза в два потяжелее моих будут. Не думаю, что он испугается. Ты же говоришь, что он настоящий мужчина.
– Он вообще ничего не боится. – Илдар, кажется, даже гордился своим командиром.
– Одного он точно боится. Это я знаю.
– Чего?
– Он боится деньги потерять. Или драгоценности, которые вы украли. Много он тебе заплатил за работу?
Илдар откровенно растерялся. Я даже подумал, что Пехлеван вообще ничего не заплатил своим сообщникам. Оказалось, что я ошибся, и очень крупно.
– Ты что, не знаешь?
– А что я должен знать?
– В сейфе, который мы из дома вывезли… Там всего двенадцать тысяч рублей было.
Я даже хохотнул от удовольствия. Причем хохотнул вполне искренне.
– Какой наивняк! Крупно же вас Пехлеван надул.
– Как так? – не понял Илдар.
– Если бы в сейфе ничего не было, Шахмардан Саламович не стал бы писать мне письмо в Интернете с обещанием держать мою долю до освобождения. Он пообещал, если ты не знаешь, оплатить мои услуги долей из награбленного. И вообще, действия обманутого, поддавшегося на военную хитрость противника человека трудно назвать услугой. Но он показал свое благородство и написал в Интернете, что готов со мной поделиться. Я ему верю и хочу потребовать свою долю. Мужчина дал слово, значит, должен за него отвечать.
Теперь хохотнул Илдар.
– Он может тебе и пятьдесят процентов выплатить. Если хорошо попросишь, Пехлеван может даже на сто процентов согласиться. С двенадцати тысяч. Шесть тысяч рублей тебя устроит? Или все двенадцать хочешь? Тогда проси, требуй…
Честно говоря, от такого поворота слегка растерялся уже я – хотя, разумеется, и не собирался получить с главаря какую-то долю. Более того, намеревался забрать у Пехлевана все и вернуть если уж не владельцу, то хотя бы его наследникам. Жена убитого, как я слышал, вместе с детьми уехала за границу, а в доме и на хозяйстве, которое состоит из нескольких ювелирных магазинов, распоряжается брат убитого. Ему бы и вернул…
* * *Долго молчать – значило бы показать Илдару свою растерянность. А этого делать было нельзя ни в коем случае. Поэтому я снова хохотнул, чувствуя, что это получилось наигранно.
– Надул… Он всех надул… Я не думал, что он такой хитрый… А зачем, скажи, Пехлеван выкрал продавщицу из магазина?
– Хотел у нее узнать, где ювелир хранил драгоценности. Она была доверенным лицом хозяина, без него всем в магазине распоряжалась. Но она ничего не сказала. Даже удивилась, когда узнала, что сейф пуст.
– А на какую сумму там должно было быть драгоценностей?
Илдар, кажется, понимающе улыбнулся. Впрочем, понимание при свете звезд уловить трудно. И я мог принять за него даже кривую усмешку циничного человека. Хотя мне он циничным совсем не показался.
– По оптовой цене ювелир заплатил шестьдесят шесть миллионов рублей. С чем-то там… По розничной цене это в два раза больше. Если продавать с рук, миллионов на семьдесят пять могло потянуть. Так Пехлеван говорил.
– Сколько он тебе обещал?
– Он хотел забрать себе четверть, остальное распределить между всеми.
– А он жадный, – сказал я с усмешкой. – Даже пираты делили по-другому. Там главарь получал десять процентов, остальное делилось между остальными. Это старый закон пиратского братства.
– Пехлеван не пират. Он много на мечеть жертвует. И вдовам помогает. И бедным. Его и любят за то, что он не жадный.
– Он помогает за ваш счет, – подвел я итог. – Ладно. Жена ювелира уехала. Она могла знать?
– Могла, – согласился Илдар. – Но никто не знает, куда она уехала. Прячется… А если прячется, значит, что-то знает. Пехлеван пробует узнать, куда она могла уехать.
– За границу, – просто сказал я.
– Слишком просто.
Илдар размышлял вполне здраво. Видимо, полученные удары не сильно отразились на его умственных способностях. Я уже много раз обращал внимание на то, что горцы, хотя малообразованны и не отягчены интеллектом, все же могут размышлять весьма разумно и просчитывать варианты тогда, когда этого от них не ждешь. Видимо, здесь сказывается природная хитрость.
– Это официальная версия. Мне так следователь сказал.
– Кто сейчас верит официальным версиям? – усмехнулся Илдар. – Верить им – то же самое, что верить официальным результатам выборов. Что выгодно сказать, то в официальной версии и излагают. Пехлеван считает, что, пока следствие не закончено и дело не закрыто, никто жену ювелира за границу не выпустит. Она же свидетель. А сейчас у вашей власти есть право прятать свидетелей.
– Да, в этом твой Пехлеван прав. Мне устраивали очную ставку с ней, хотя смысла в этом я не видел. Я и саму жену ювелира до очной ставки не видел. Но она утверждает, что узнала меня. Вопила и волосы на себе рвала. Пыталась мне нос то ли оцарапать, то ли откусить, я не понял. Не знаю только, где она могла меня видеть… Темно же было. В комнатах, где стреляли, ни ее, ни детей не было. Из окна в темноте? Так мы в дополнение столько дыма напустили, что прицел собственного автомата не увидишь. Я так следователю и объяснил, но он это даже записывать не стал.
– И за это ты его пристрелил?
– Ошибаешься, молодой человек. Я в следователя не стрелял. Я во время побега вообще никого не убивал. За меня всех, кого следовало убить, убили. Боялись, что я передумаю.
– Рассказывай… Подполковник сам сказал, что ты и следователя, и трех вертухаев «положил». А потом к нему приехал.
Это было для меня не самой приятной новостью. Оказывается, в деле присутствует некий подполковник. Речь могла идти только о Лагуне, поскольку между мной и пленником больше никаких офицеров в данном звании не пробегало. Только сам Пехлеван представился мне подполковником полиции. Но сейчас речь явно шла не о нем. Пехлеван вообще не должен был даже знать о том, что происходило в «Рейндж Ровере» старшего следователя Ласкина. А если бы и узнал каким-то невероятным образом, то уж никак не стал бы рассказывать об этом простому бандиту из своего отряда.
Сразу несколько фактов связались у меня в голове и образовали одну логическую цепочку, причем, как мне показалось, настолько крепкую, что на ней можно было без риска слона водить. Выходило, что Лагун каким-то образом оказывался связан этой самой цепочкой с Пехлеваном. И не только сам подполковник, но и, возможно, весь его отряд. По крайней мере, одним из крупных звеньев цепочки виделся мне майор Полтора Коляна. Это он сунул пленнику нож в рукав, чтобы избавиться от меня. Знал об этом Лагун или не знал, по большому счету значения не имело.
Тем не менее, сомнений в том, что майор и подполковник были заодно друг с другом и, скорее всего, связаны какими-то интересами с Пехлеваном, у меня уже не возникало. Но я не понимал, что за цели преследовал подполковник, чего он хотел добиться, снова отправляя меня на ферму вместе с пленником и предлагая его застрелить. Прояснить ситуацию мог только мой пленник. Вопрос был только в том, как заставить его это сделать. Мысль у меня все же промелькнула, но пока она была далека от своего воплощения. Тем не менее я отчетливо осознал, что без помощи извне мне будет обойтись намного труднее – точно так же, как самостоятельно выбраться из СИЗО было крайне сложно. Эту помощь следует попытаться найти, хотя обойтись без нее, если поиск не увенчается успехом, тоже можно. Но этот путь менее рациональный…
* * *– Ладно, значит, идти сейчас искать Пехлевана ты не желаешь?
– Не желаю, – сказал Илдар твердо.
– А дом у тебя большой?
– Я свой дом достроить не успел. Ушел в горы. Да и не на что было достраивать. Живу пока в доме отца. И жена моя там же, и сын.
– Вот я и спрашиваю… Туда идти хочешь?
– Туда. Если ты отпустишь.
– А у отца дом большой?
– У отца дом большой. Нас было семеро сыновей и четыре дочери. Кроме меня, все братья дома себе уже построили. Отдельно живут.
– Я свой дом достроить не успел. Ушел в горы. Да и не на что было достраивать. Живу пока в доме отца. И жена моя там же, и сын.
– Вот я и спрашиваю… Туда идти хочешь?
– Туда. Если ты отпустишь.
– А у отца дом большой?
– У отца дом большой. Нас было семеро сыновей и четыре дочери. Кроме меня, все братья дома себе уже построили. Отдельно живут.
Я встал, подошел к Илдару со спины и разрезал веревку тем же самым ножом. Он размял затекшие руки, не поворачивая в мою сторону головы, но сидел в напряжении, словно ждал удара сзади. Я, впрочем, не собирался бить даже спереди.
– А в гости ты меня не пригласишь?
Илдар обернулся через плечо и посмотрел на меня внимательно. Глаза у него оказались неожиданно умными, насколько я сумел рассмотреть его лицо в темноте.
– Что молчишь? – настаивал я.
– Не побоишься? – спросил он с любопытством.
– А мне чего бояться? – возразил я спокойно. – Ваш закон запрещает обижать гостя. Или сейчас уже на закон внимания не обращают? Забыли?
– Обращают. Не забыли, – ответил Илдар. – Отец любого гостя примет. Даже врага не тронет. Но сейчас мы не о том говорим. Отец-то примет, только вот чего от такого гостя ждать, я не знаю. Боюсь привести в дом отца плохого человека.
– Я в других подлости не люблю и сам человек не подлый. Можешь в этом на меня положиться. Так что, возьмешь с собой?
– Если не боишься…
– Не боюсь. А что за новая сторона дела? О чем ты говорил?
Илдар криво улыбнулся. Настолько криво, что это даже в темноте было хорошо видно.
– Отец у меня человек непростой. Многие его не выдерживают. Он поговорить любит. Но по-русски разговаривать не пожелает. Хорошо умеет, он когда-то МГУ закончил, но не пожелает.
– Почему?
– Он тебе сам объяснит. У него свои взгляды на жизнь. Он же философ. Закончил, я говорю, философский факультет МГУ. Но тогда ему больше бороться нравилось, чем философствовать, и он еще в институт физкультуры поступил. И тоже его закончил. А вот на старости лет решил снова философом стать, много говорит. Мне переводить придется. Выдержишь?
– Я выносливый.
– Не понимаю только, что тебе в селе надо…
– Я твою трубку себе сразу, к сожалению, не взял. Она, наверное, у Лагуна или у Полтора Коляна осталась. А мне свою иметь пора. Хотя бы домой позвонить, сообщить, что я жив и умирать не собираюсь. У вас продают? И sim-карту тоже нужно. Можно в селе купить?
– Можно, нет проблем. Но только днем.
– А денег взаймы дать можешь? На самую простенькую трубку и на все остальное. Жив останусь, верну. Я, сам понимаешь, из СИЗО вышел с пустыми карманами.
– Тоже нет проблем. Но мне сначала следует у отца разрешения спросить. Все-таки дом его, и я не могу приводить в него кого угодно.
Это была для меня прямая возможность угодить в ловушку. Но мне хотелось верить, что горцы не забыли законы гостеприимства. И я решился поверить, хотя и про осторожность забывать не собирался.
– С фермы дорога в село прямая?
– Прямая. Полтора километра до крайнего дома, заблудиться негде.
– Вот там меня и встретишь через полтора часа. У крайнего дома…
– Дом пустой стоит. Там крыша провалилась. Я в доме буду, чтобы внимания не привлекать. Увижу тебя в окно, выйду.
Еще одна опасность, причем очевидная. Так на засаду нарваться – пара пустяков.
– Хорошо, согласен. Иди…
– Ты здесь останешься? – поинтересовался он с некоторым недоверием в голосе.
– Схожу на базу, посмотрю, как там подполковник себя чувствует.
– Не ходи… – неожиданно для меня не предупредил, а попросил Илдар.
– Почему? – не понял я.
– Тебя там убьют.
– Ты уверен?
– Они обсуждали, как это лучше сделать. Майор хотел за тобой пойти. Подполковник побоялся, что ты заметишь и убьешь его. Договорились убрать тебя, когда ты вернешься. Когда спать ляжешь. Тебе хотели какое-то снотворное подсунуть, чтобы ничего не слышал.
– Наверное, это возможный вариант, – согласился я. – Только не совсем понимаю, за что меня убивать.
Илдар хмыкнул.
– За то, что ты майора на руках поборол.
– Повод убедительный. А если серьезнее?
– Ты влез в дела, которые тебя не должны касаться. Тебя планировали использовать в других целях. Но ты влез. Значит, сам виноват. Хотя подполковник еще не совсем уверен, что ты что-то понял. Но он такой человек, которому хватит одного подозрения, чтобы с тобой покончить. А еще хуже майор. Он внешне добрый, но подлый. Его больше опасаться следует.
– А ты? Тебя за что убить решили?
– Если бы меня хотели убить, мне не сунули бы в рукав нож.
Какая наивная самоуверенность! С такой самоуверенностью в его возрасте можно смело в школу в первый класс отправляться.
– Нож тебе в рукав, мальчик, сунули потому, что надеялись на мою злость. Я, по мнению майора, наверняка должен был разозлиться и уложить тебя на месте. Дополнительный, так сказать, стимул. Сам майор – если он такой, как ты говоришь, – наверное, так и поступил бы на моем месте. И потому дал тебе оружие. Ты – лишний. А обо мне он судил по себе. Кроме того, меня попросили только отвести тебя подальше от базы и пристрелить. Я мог бы даже не дать тебе возможности достать нож, потому что постоянно шел сзади. Пуля в затылок, и все. Я – человек без кавказских комплексов. Это твои предки предпочли целую войну проиграть, но не выстрелили Шамилю в спину… Кстати, твои современники об этом правиле забыли. Мне много раз в спину стреляли, только бронежилет и спасал. И я не постеснялся бы выстрелить тебе в затылок.
Илдар пожал плечами и задумался. Но, кажется, понял, что и он тоже был приговорен, и это заставило его прикусить язык. Мне же, однако, требовалось другое – чтобы язык его, наоборот, развязался. А уж выловить из множества слов нужные я сумею. Это наука не слишком сложная…
* * *Предупреждение пленника – вернее, уже бывшего пленника, поскольку я его освободил и не собирался снова связывать, – не сильно меня удивило. Я уже сам предполагал нечто подобное, хотя откровенно враждебных действий со стороны людей, вытащивших меня из СИЗО, честно говоря, не ждал. Если вытащили, значит, я им был нужен и меня намеревались использовать в каких-то своих целях. В каких – это тоже было для меня загадкой, но я мог хотя бы предположить, что Лагуну требовался мой боевой опыт. Это наиболее вероятно, потому что остальные бойцы его отряда такого опыта, как мне показалось, не имели или имели слишком мало. Но, очевидно, я оказался весьма неуклюжим человеком и каким-то боком невзначай коснулся того, чего касаться был не должен. При этом сам я едва заметил, что вторгся на чужую территорию, и не совсем понимал, с чем столкнулся. Это было самым досадным, потому что даже минимум информации позволил бы мне предпринять какие-то контрмеры, обезопасить себя. Но открывать передо мной карты не желал даже Илдар, хотя должен был бы, как мне казалось, – хотя бы из чувства простой человеческой благодарности. Допускаю, что благодарность он почувствовал, тем не менее не открылся. И давить на него было бесполезно. Ему следовало самому осознать свое положение приговоренного, только тогда он сможет пойти на откровеность. Пока же Илдар своего положения не осознает, он будет тешить себя надеждой на прощение со стороны Пехлевана.
То, что мой персональный вопрос тоже связан с Пехлеваном, я интуитивно улавливал. Открыться передо мной значило бы для Илдара предать своего командира. А мой бывший пленник по натуре своей предателем не был. Я вообще-то, хотя уже несколько лет воюю с представителями разных народов Северного Кавказа, далек от мысли, что все они плохие люди и бандиты. Да, те, которые подались в города и области срединной России, чаще всего таковыми и являются. А те, кто остались на своей земле, совсем другие. Я воевал с ними и уважал в них врагов. Точно так же и с Илдаром. Уважать ведь можно не только того, кто является для тебя равным противником, – нет среди бандитов боевиков, равных офицерам спецназа ГРУ, уровень подготовки совсем иной. Тем не менее характер горцев мне всегда импонировал. И я знал, что не смогу силой выбить что-то из Илдара. Поэтому даже не пытался. Ему требовалось самому, без назойливой подсказки, но при аккуратном подталкивании в нужном направлении созреть до сотрудничества со мной. И я надеялся, что он созреет еще до того, как станет поздно.
Не надеясь получить однозначные ответы, я, тем не менее, вроде бы между делом спросил:
– Скажи, Пехлеван сам за компьютером работает или спеца держит?
– Кто тебе сказал, что Шахмардан Саламович когда-то видел компьютер в глаза? – вопросом на вопрос ответил Илдар.
Это было очень интересно. И подтверждало мою мысль о том, что обязательство Пехлевана поделиться со мной награбленным было высказано в Интернете лично подполковником Лагуном. Ну если и не лично, то через доверенного компьютерщика из его отряда.