День шел за днем, ничего не менялось, и ей иногда казалось, что теперь так будет всегда: рутинные поездки на опознание, пустые глаза мужа по возвращении. Вернуть к жизни Илюшина Маша не могла. Но она могла попробовать вернуть Сергея.
«Переключить. Увезти куда-нибудь подальше. Но не просто сменить обстановку, а что-нибудь… Что-нибудь необычное! Чтобы он все время был занят. И чтобы ему это нравилось».
Все идеи отдыха в отелях Маша сразу отвергла. Ей требовалось что-то совсем другое.
Сплав по Амазонке? Сафари в Африке? Путешествие к водопаду Виктория? Она перебирала сайты, читала отзывы, но каждый раз интуиция подсказывала: не то.
Маша почти сдалась, когда на глаза ей попалось объявление. «Морское путешествие на бригантине».
И фотография: шхуна под белоснежными парусами, скользящая по волнам.
Маша вынула из сумки таблетки от морской болезни и положила на видное место. Скоро, очень скоро они ей пригодятся.
Сергей стоял, едва не упираясь головой в потолок, и с любопытством изучал устройство второго яруса кровати. В этой маленькой каюте он казался великаном. А сама каюта, и без того крошечная, съежилась до размеров табакерки.
– Ну что, как тебе здесь? – осторожно поинтересовалась Маша.
– Пока – здорово! – Бабкин выглянул в мутный иллюминатор. – Красота, конечно, немыслимая. Корабль этот словно дышит. Как будто он…
– Живой, – тихо подсказала Маша.
Сергей не расслышал, махнул рукой:
– Ладно, потом сформулирую. Вот с командой я пока не совсем разобрался.
– Их слишком много?
– Нет, просто у меня от них двойственные ощущения.
– Почему?
– А тебе не кажется, что они несколько картинные? Джеклондоновские персонажи, м-м? Кок – ворчливый толстяк, капитан – герой, матрос простоват.
Маша задумалась.
– Да, пожалуй. Но я понимаю, почему. Они должны оправдывать ожидания зрителей. Капитан не может быть вредным сморчком. Только не на «Мечте»!
Сергей забрался на кровать, вытянулся и пошевелил пальцами на ногах. Пальцы свисали над полом.
– Так я и думал – коротка! – простонал он. – Уйду в гамак, буду спать в гамаке.
Маша подавила смешок. Последний раз Сергей пытался спать в гамаке на даче. Вместе с ее сыном Костей они сначала долго привязывали полотно между двух яблонь, а затем с гордостью демонстрировали ей прочные узлы какой-то специальной вязки. «Выдержат любой вес, мам!» – клялся Костя. Потом Бабкин лег в гамак, и тот порвался посередине.
– Ножки подожмешь. – Она подсела к нему на кровать. – О чем мы говорили?
Бабкин тут же сгреб ее в охапку.
– Ай! Оставь! – смеясь, отбрыкивалась Маша. – У нас инструктаж через пять минут! Мне еще волосы заплетать!
Наконец Сергей неохотно выпустил ее и стал смотреть, как она легко и быстро подбирает вверх пушистые рыжеватые пряди, одну за другой. Солнце просачивалось в каюту, запутывалось в волосах, и казалось, будто это Машка сияет, вся, от макушки до босых пяток.
«Если бы Илюшин был жив, я был бы абсолютно счастливым человеком».
Эта мысль словно ударила Бабкина под дых.
«Пошел к такой-то матери, – с глухой злобой приказал он неизвестно кому. – Заткнись, неврастеник».
И чтобы не чувствовать снова внутреннего черного кома, набирающего скорость под гору, как снежный шар, он поднялся с кровати и спросил с преувеличенным интересом:
– Так что про зрителей?
– Про что? А, про команду… Вряд ли они притворяются всерьез. Нас развлекают безобидным маленьким аттракционом. Как при первой встрече, когда капитан сыграл сурового морского волка, а потом преобразился. Это было даже мило!
Бабкин сделал два шага по каюте и уперся в столик. Неожиданная мысль пришла ему в голову.
– Если, конечно, игрой был суровый морской волк, – подумал он вслух.
– Что?
Сергей обернулся к жене.
– Я б не поручился, что игрой был именно первый образ, а не второй.
Когда они поднялись на палубу, все были в сборе. Яков Семеныч возвышался на юте, широко расставив ноги и заложив руки за спину.
В кают-компании Боцман появился последним и произвел на Машу неизгладимое впечатление. Он был смугл, как прокопченный на солнце лещ, лыс, нос имел приплюснутый, щеки впалые, а глаза – такой чистейшей голубизны, как будто за годы хождения под парусом в них въелось море. Маша заподозрила бы линзы, если бы перед ней стояла кокетливая девушка, а не старикан лет семидесяти. Лысина его была безупречна: коричнево-красная, гладкая, как отполированное дерево. Легко можно было представить, что перед сном он протирает ее мягкой замшевой тряпочкой.
Перед тем как выйти на палубу, боцман нахлобучил белый пробковый шлем: «Привыкайте, хлопцы. Головушку защищаем. Тут не Россия!»
«Хлопцы» дружно закивали. Солнце вроде бы и мягкое, а не успел обернуться – от тебя уже одни угольки дымятся. Вон у боцмана физиономия какая! Как у кочегара.
– Будем учиться ставить паруса! – обрадовал Яков Семеныч. Голос у него был хриплый, прокуренный. – Первое, что вы должны знать: снасти на руку не наматываем!
– А почему? – встряла блондинка с татуировкой.
– Потому что руку оторвет, – флегматично информировал боцман. – А без руки некрасиво.
Он подождал немного, но больше вопросов не поступало.
– Обувь у всех удобная? – оглядел их Яков Семеныч. – Чудно. Сейчас Антоха страховочные пояса разберет, и начнем, помолясь.
Следующие несколько часов Маша карабкалась на мачты, запоминала, чем шкот отличается от браса, как крепят ходовой конец и что означает «набить ванты». К концу занятия голова у нее распухла от новых сведений, пальцы покрылись волдырями, несмотря на защитные перчатки, ноги гудели от бесконечного лазанья вверх-вниз.
Она посмотрела на своих спутников. Блондинка со змеей на предплечье, воспользовавшись перерывом, фотографировалась возле борта. Маша уже знала, что ее зовут Яна, а ее мужа – Владимир. Но только теперь она обратила внимание, до чего девушка хороша собой.
Гибкая, подвижная, она и сама напоминала змейку: маленькую, экзотическую и очень опасную. Серебристые брови. Белоснежные волосы. Синие, широко расставленные глаза с необычайно яркой черной точкой зрачка. Когда Маша видела таких красивых людей, ей казалось, что перед ней существа с другой планеты. Прилетели в рамках культурного обмена: заимствуют у нас традиции и ритуалы, а нам на память оставляют комплекс неполноценности.
Маша на секунду ощутила себя большой и неуклюжей лошадью. Рыжей.
– Володя, теперь вот так! – задорно крикнула Яна.
Хоп – и одним прыжком взлетела на борт, забалансировала на цыпочках.
– За ванты держись! – потребовал ее муж.
– Даже не подумаю!
Боцман обернулся. В несколько быстрых шагов преодолел разделяющее их расстояние и успел как раз вовремя, чтобы подставить руку спрыгнувшей девушке.
– Что я вам говорил три часа назад? – поинтересовался он.
– Яков Семеныч, больше не буду! – клятвенно пообещала Яна и прижала руку к сердцу. В уголках губ дрогнула усмешка.
«Будет, – подумала Маша. – Из принципа, чтобы сделать по-своему».
Похоже, боцман тоже это понял. Он погладил щетинистый подбородок и позвал:
– Подойдите-ка сюда, хлопцы.
Дождавшись, когда пассажиры соберутся вокруг, похлопал рукой по верхней доске борта. Маша уже выучила, что она называется планшир.
– Вот с этого самого места, – неторопливо начал он, – несколько месяцев назад свалился человек. Вроде бы и ничего страшного, угу? – он обвел всех внимательным взглядом. – Вода же внизу.
Все молчали.
– Вода! – наставительно повторил боцман. – У воды бывает два состояния…
– Три, – грубо перебил его Владимир. – В школе учились, нет? Три агрегатных состояния воды: жидкое, твердое, газообразное.
Маша усилием воли подавила в себе острую неприязнь. Ей определенно не нравился этот человек. И рубашка-гавайка его, разрисованная оскалившимися акулами, не нравилась. И модная стрижка с выбритыми висками. И бульдожье лицо с крепкой нижней челюстью. И даже его манера двигаться враскачку с первой минуты пребывания на корабле, как будто он уже сотню раз ходил в шторм по палубе, а не поднялся только что вместе со всеми.
Она вообще недолюбливала людей, убежденных, что они хозяева жизни.
Яков Семенович кротко глянул на Владимира голубыми глазами и снова перевел взгляд за борт, где солнце плело в волнах золотые сети.
– Два состояния, – повторил он, будто не слышал. – Либо она вас спасает, либо убивает. Для нас «Мечта» – быстроходный парусник, а для моря – воз.
– Что? – переспросил Владимир.
– Воз. Потому что в море что с воза упало, то пропало.
Повисло молчание. Волна с разбегу ударила о борт, плеснула громко, будто хлопнула в ладоши, и все вздрогнули.
Маша живо представила, как их деревянная телега неторопливо движется по синему тракту, а за ней следуют, облизываясь, морские гады, высовывая костистые головы из бурунов.
– И что же, помер этот дядечка? – нервно усмехнулась Яна. – Который свалился?
Боцман перевел взгляд на нее.
– А кто вам сказал, что это был дядечка?
Яна на миг опешила, а когда открыла рот, чтобы возразить, ее уже перебили.
– Значит, если человек упадет за борт, он погибнет?
Женщина в цветастом шарфе вся подалась к Якову Семеновичу. Даже черные очки сняла, будто боялась упустить что-нибудь важное. Маша вспомнила, что у нее редкое имя: Кира. Ее муж, которого она приняла за музыканта, оказался режиссером с необычной фамилией Бур. Аркадий Бур.
– …погибнет? – настойчиво повторила Кира, не замечая обращенных к ней недоуменных взглядов.
– От обстоятельств зависит. Если ясный день и море спокойное, то гибнуть ему не с чего.
– А если плавать не умеет? – не отступала женщина. Она волновалась и пыталась это волнение скрыть, но получалось плохо. Пальцы безостановочно теребили край шарфа, словно отрабатывали гамму.
Маше стало неловко. Как будто перед ней начали раздеваться без приглашения. Она отвела взгляд.
– Вытащим! – великодушно пообещал боцман. – Вот если ночью или в шторм, тогда дело другое. Вахтенный не услышал, сам человек испугался – и выйдет нехорошо.
Даже это «выйдет нехорошо», за которым стояла вполне однозначная картина, у него звучало на удивление философски и успокаивающе. Мол, помрет бедолага, ясное дело. Ничего радостного. Но и ужасного, однако ж, тоже нет, все мы смертны.
Кира кивнула и отступила, словно что-то уяснив для себя.
– Вы не умеете плавать? – сочувственно спросил юноша с раскосыми глазами.
– А? – женщина подняла на него рассеянный взгляд. – Умею, и неплохо. А что?
Прозвенел гонг, и матрос Антоша сообщил, что обед готов.
После борща кок, ко всеобщему восторгу, выставил на поднос тарелки с дымящейся вермишелью.
– Макароны по-флотски!
– Ура!
– Разбираем, товарищи!..
– С детства не ел, – признался режиссер, наматывая на вилку клубок макаронин. – У нас в семье это блюдо считалось плебейским, только бабушка меня изредка радовала, когда приезжала погостить. Нет ничего хуже снобизма в еде.
– Последние два слова лишние, – вполголоса заметила Кира.
– Отчего же? А, понял! – Аркадий улыбнулся. – Не помню, кто сказал: интеллектуальный сноб это тот, кто не замечает красивую девушку, сидящую рядом с ним в самолете, из презрения к книге, которую она читает.
– И это вполне оправдано!
Аркадий повернулся к Яне, непринужденно вмешавшейся в их разговор, и поправил очки.
– Чем же?
– Ее глупостью, – пожала та плечами. – Допустим, она читает пошлейший любовный романчик. Какие-нибудь «Сто тридцать оттенков серо-буро-малинового». Что интеллектуальному снобу делать рядом с такой женщиной?
– Отчего же вы отказываете нашей красивой девушке в уме и любопытстве? – искренне удивился режиссер. – Вы придумали за нее целую историю: мол, она читает книгу, потому что ей по душе всякая муть. Но она может читать ее по совершенно другим причинам. Например, чтобы разобраться в феномене успеха. Или понять, отчего эта книга понравилась ее подруге. Вариантов много. Вы же предпочли самый невыигрышный. И в этом тоже, простите, заключается некоторый снобизм.
Яна не обиделась.
– А я и есть первостатейный сноб!
Она скорчила высокомерную физиономию и брезгливо оглядела тарелки, поджав губы.
Сначала засмеялась Маша, а за ней и все остальные.
– Актриса, блин! – проворчал Владимир, однако общий смех как дань артистизму жены ему явно польстил. – На, пей компот.
И заботливо придвинул стакан, в котором на дне плавала разварившаяся рыжая курага.
«Порой роль доброго дядюшки начинает меня тяготить.
Вы только поймите правильно: роль-то необходимая!
Людям на корабле должно быть хорошо. Но плавание, скажу я вам начистоту, штука не слишком комфортная. Мы ж не океанский лайнер с бассейном, официантами и променадом. А вся романтика закончится, как только вас вывернет наизнанку после завтрака.
Вот и выходит: люди плыли за мечтой, а получили качку, паршивое самочувствие и кучу обязанностей в придачу. А если вы думаете, что ставить паруса – это просто, добро пожаловать к нам на борт.
Одно время Капитан хотел табличку заказать: «Избавляем от иллюзий. Недорого». Еле отговорили.
Люди устают, нервничают, боятся. Узнают о себе… разное. Скажем, кто-то думал, что море – это его мечта. А походил под парусом и понял, что его мечта – это пляж в пятизвездочном отеле. Там море домашнее, людьми облагороженное. А у нас – дикое, и черта с два его приручишь. Разница такая же, как между кошкой и тигром.
Все думают, что любят тигров. Только любить их в телевизоре и встретиться в джунглях нос к носу – разные вещи.
Вот тут-то и нужен я. Вовсе не затем, чтобы научить и объяснить. Это ерунда, это и Антоха сумеет! А вот слово правильное вовремя сказать, подбодрить, похвалить – это труднее. Хвалить-то с умом надо, с пониманием. Антоха славный парнишка, но такого понимания у него нету.
Скажем, попались у нас как-то в группе муж и жена. Она – живая, юркая, схватывает на лету. А он – ну, тугодум. Все медленно делает. Отстает от нее.
И вижу я, как он мрачнеет и мрачнеет. Еще бы – малютка-жена его по всем пунктам обходит. А он же мужик! У него самоуважение замешано на том, что он первый по каждому пункту.
Но наконец-то и у него начало получаться. Тут наш Антоха к нему подваливает с таким лицом, будто у него в карманах по два кило счастья, и заявляет: «Здорово вы с такелажем разобрались! Не хуже супруги!»
Я чуть по лбу его не хлопнул. Вот же дурень! Для этого мужика одна мысль о том, что он с женой соревнуется, хуже горькой редьки. А ты ему еще и без обиняков дал понять, что она круче.
Пришлось исправлять ситуацию.
Подхожу я к нашему красавцу, а он уже смурнее тучи. Насупился, как орангутанг, у которого банан отобрали. Того гляди в грудь себя бить начнет. Я, значит, вежливо: так и так, Степан Иваныч, не поможете ли с тросами? Другие-то слабоваты для такой работы.
А он, может, и медлительный, но силач. Взялся за бухту – а она тяжеленная! – и пыхтит: куда, мол, волочить?
Потом ходил довольный, смотрел орлом. Еще бы: пять бухт перетащил с бака на ют! Я честно сказал: больше никому на корабле такое не под силу. Может, капитану. И то вряд ли.
И с этой минуты, считай, пошло нормальное плавание у нашего силача. Потому что похвалили его грамотно.
А тросы мы потом с Антохой на пару потихоньку обратно перетаскали. На черта они мне на юте!
Но бывает, человека не хвалить хочется, а с трапа спустить. Нынче руки у меня так и чесались, причем дважды.
Первый раз, когда мордастый вылез жене на подмогу. Бабу свою защищать – дело хорошее. А вот варежку разевать попусту – это совсем никуда не годится. Боцман для салаг – авторитет, власть и скорая помощь в одном лице.
В другое время я бы про нахала забыл через пять минут. Ну, понервничал человек, агрессивным стал от избытка впечатлений, бывает. Но в этот раз во мне будто заноза засела. И поставил я мысленно напротив Владимира Руденко, бизнесмена тридцати шести лет, женатого, бездетного первую зарубку.
А второй случай совсем дурацкий.
После обеда старпом подсел к группе и давай задушевно общаться. У Артемыча это хорошо выходит, особенно с тетками. Зубами сверкнет – и все дамы сердечно размягчаются.
Но сегодня вышла промашка. Старпом поинтересовался у салаг, что им пока труднее всего переносить на корабле.
Обычно народ что отвечает? Правильно: качку. Тогда наш Артем достает таблетки и каждому выдает запас. Очень всем нравится такая предусмотрительность и забота.
Салаги и в этот раз не подвели. «Качку! – кричат. – Волны!» И вдруг посреди этого слаженного хора чистый такой, хрустальный голосок: «В основном, вас».
Я чуть вермишелью не подавился.
Пригляделся, кто это у нас такой прямолинейный. А это девица-русалка! Сидит бледная, серьезная, как комсомолка на вручении почетной грамоты. Ручки на коленях сложила. А ейный парнишка компотом булькает с таким видом, будто ничего удивительного не услышал. Я, кстати, только тут заметил, что волосы-то у него заплетены в косу, а коса свернута под затылком в несколько раз – вроде как у воина.
Артем тоже опешил, но быстро взял себя в руки. «Отчего же, – спрашивает с улыбкой, – именно я вас так раздражаю, и в моих ли силах это исправить?»
А девица ему: «Да не вы, господин старпом, а вообще люди вокруг меня».
И смотрит эдак печально и строго.
Тут я понял, что у меня второй кандидат на полет по трапу. Потому что если у тебя, голубушка, непереносимость человеков, а по-умному – мизантропия, на кой ляд ты потащилась в двухнедельное плавание на паруснике?
Сюрприз на сюрпризе от наших овечек!
Как говаривал в таких случаях мой дед, спаси господь волков от нашего стада».
Глава 3
Бригантина «Мечта» вышла из порта рано утром.