— Просто мысли вслух, к вам это не имеет никакого отношения! — Ванзаров заторопился к выходу.
— Куда собрались? Тут еще непочатый край работы!
— Отвезу презент Сабурову. Оставляю вам обширное поле деятельности. Только будьте готовы: в эту ночь спать не придется.
— Всегда готов, — пробурчал Лебедев. Он тяжело и долго забывал мелкие обиды. Даже от ближайшего друга. От него — тем более. Аполлон Григорьевич поворчал, но труп не лучший собеседник. Пинцетом из походного чемоданчика он достал сигарку, зажал зубами и присел рядом с телом на корточки. — Он думает: обманул старика Лебедева, зубы ему заговорил. Хо-хо! Как бы не так. Мы еще не разучились, как в воду глядеть. Проучим наглого мальчишку. Ну-ка, что у нас тут на кончиках пальцев, драгоценный Лунный Лис.
33
В нынешних обстоятельствах Сабуров предпочел оставить кабинет в полутьме. Господин Ванзаров уж слишком наблюдательный, как бы чего не приметил. Горела только настольная лампа под абажуром. Секретарю было дано распоряжение: Ванзарова пропускать сразу, без доклада. Николай Николаевич проверил, хорошо ли закрыта дверь в боковую комнату, в которой отдыхал на диванчике или пил чай для успокоения нервов, и осмотрелся, чтобы случайно оставленная вещь не выдала небольшой секрет. Он ждал появления гостя, но все равно вздрогнул, когда увидел его перед собой. Ванзаров вошел без стука, ковер заглушал звук шагов.
— Что показал осмотр? — спросил Сабуров, чтобы сразу настроить на деловой тон.
— Совершено убийство. Рибера убили расчетливо и наверняка, — ответил Ванзаров. — Кроме следов обыска охранного отделения, найдено множество улик. Они указывают на возможных исполнителей.
Директор даже рукой махнул, так мало это его беспокоило.
— Что со звездой?
— Напомните, в чем она хранилась…
— Сафьяновый футляр, размером чуть больше ладони. Неужели нашли?
— Такой вещи в квартире не обнаружено.
Сабуров сдержал неудовольствие, господин талант что-то много себе позволяет.
— Я хочу знать, способны ли вы в кратчайший срок найти пропажу?
— Сколько есть времени? — спросил Ванзаров.
— Не больше двух суток, если считать от теперешнего часа. Шестнадцатого утром звезда должна уехать в Москву. В этот день отправляется багаж бронзовой посуды и все, что нужно доставить из столицы для коронации. Орден должен быть в этом поезде.
— Тогда нужны особые меры.
Николай Николаевич как будто только этого и ждал. Из ящика стола он достал обширный конверт и положил на край.
— Вам предоставляются все полномочия.
Внутри конверта оказалось небольшое портмоне черной кожи, в каких удобно носить крупные купюры. Ванзаров раскрыл его. Он совершенно не был готов к тому, что предстало его глазам. В портмоне хранился только один листок дорогой гербовой бумаги, вставленный в узкие кармашки по краям. У верхнего среза листка был вытиснен государственный герб. Под ним редким типографским шрифтом было напечатано:
«Всем государственным чиновникам, армейским, флотским, жандармским, полицейским чинам, губернским градоначальникам, уездным и волостным головам, управляющим фабрик, купечеству, сельским старостам и прочая, и прочая.
Предъявитель сего исполняет мою волю и повеление».
Под текстом следовала рукописная подпись, выше которой в империи ничего не было. Трудно было поверить своим глазам. Каждый чиновник департамента полиции слышал легенду о «черном кошельке», который предоставляет неограниченную власть, но не верил в его существование. И вот то, чего не было и быть не могло, он держал в своих руках.
— Надеюсь на ваше благоразумие, — сказал Сабуров, наблюдая за лицом своей последней надежды, по которому ничего нельзя было понять. Даже ус не дрогнул. — Вам предоставлена огромная власть, пользуйтесь ею осмотрительно.
Ванзаров убрал портмоне во внутренний карман пиджака.
— Только в крайнем случае, — сказал он.
— Рад это слышать. У вас есть план?
— Для начала мне необходима помощь. Вернее, помощь министерства путей сообщения. У них есть литерный экстренный поезд. Этот поезд мне нужен к семи утра в полном снаряжении.
Сабуров поднял рожок телефонного аппарата и назвал коммутатору трехзначный номер. Вопрос был урегулирован сразу, Ванзарова ждали в МПС и готовы были исполнить любые его требования. Прочие части плана были не менее просты.
— Что еще? — спросил Сабуров.
— Единственное условие: охранка не должна вмешиваться, — сказал Ванзаров.
— Об этом можете не беспокоиться… Проверим часы, — директор взглянул на бронзовых нимф, среди которых терялся циферблат. — Значит, в семь утра 15 марта звезда должна быть у нас.
— Приложу все усилия. С меня еще один дамский портсигар.
— Рад, что не забыли свои обязанности. Остается пожелать вам удачи. У вас впереди беспокойная ночь… — Сабуров встал, но руки не протянул. Это было лишнее. Ванзаров сдержанно поклонился и вышел.
Дверь маленькой комнаты тихо раскрылась. Граф Толстой пребывал в сомнениях.
— Не слишком ли вы доверились этому господину? — спросил он, подходя ближе.
— Ровно настолько, чтобы сделать виновным его в случае неудачи, — ответил директор департамента. — Большая власть подразумевает большую ответственность.
Такое направление мыслей министр одобрил.
— Только присматривайте за ним… Держите на коротком поводке, — добавил он.
Сабуров уверил, что за этим дело не станет.
34
— Рад, что не ошибся, — сказал Ванзаров, дослушав отчет о результатах вскрытия Рибера. — Как хорошо, когда все просто и очевидно.
— Ваша похвала для нас бесценна. Но ради чего такие орлы, как мы с Николя, торчим посреди ночи в сыскной?
Лебедев хлопнул по спине молодого человека в пиджаке, который был ему слегка маловат. Николя зажмурился, но ласку выдержал. Он вообще был довольно крепким орешком. Что доказал не так давно, когда принял на себя опасную и трудную роль наследника золотых рудников Маньчжурии, раскрывая одно из опасных дел. Ванзаров хоть и был не намного старше его, но казался Николя недостижимым идеалом настоящего сыщика. Николя Гривцов всеми силами стремился в сыскную полицию. Пока же его не отпускали из участка с каторги бумажной работы.
Ванзаров коварно подмигнул. Коварство это ясно ощутил Лебедев. Николя же так хотел спать, что не заметил ничего.
— Слышали про «черный кошелек»? — спросил Ванзаров.
— Да уж, нашел, чем удивить. Старая байка департамента полиции, — ответил Аполлон Григорьевич, беззастенчиво зевая.
— Что вы скажете на это… — Одним движением Ванзаров выхватил портмоне и выставил перед собой. Было это откровенным бахвальством, но в такой шалости он не мог себе отказать.
Лебедев прищурился, изучил печатные строчки и тихонько охнул:
— Мать честная… Так ведь это же… Ну и ну… Теперь если мне водяного или кикимору притащат, начну верить не в науку, а чудеса. Откуда это у вас?
— Предоставили на ограниченное время.
— Да вы понимаете, что стали обладателем неограниченной власти? — прошептал Лебедев. — То есть ограниченной только границами Российской империи! А в них вы теперь можете вытворять что душе угодно… О! Есть идея! А давайте завтра с утра пораньше нагрянем в дирекцию императорских театров. Там у них есть одна актриска, которую нужно поддержать. Ну что вам, жалко для друга?
Николя не очень понимал, отчего его наставник пришел в такое возбуждение, но все же сделал умное лицо.
— Да уж… — веско заметил он.
— Вот! — обрадовался Лебедев. — И Николя нас поддерживает! Ну что, решено?
— Завтра утром, точнее уже сегодня, у нас другие планы, — сказал Ванзаров.
— Это какие же? Будем изымать из банков лишнюю денежную массу? Мне как раз новый микроскоп купить нужно…
— Нам предстоит дальняя дорога. В некотором роде путешествие.
— Ну нет, я не поеду… — начал было Аполлон Григорьевич, но ему веско указали на черное портмоне.
— Без вас не справиться, — сказал Ванзаров, пряча неограниченную власть в карман пиджака. — Нужна ваша помощь… И Гривцова тоже.
— Я готов! — заявил Николя, продирая слипающиеся глаза. — Что надо делать?
— Вы, кажется, любите кафе и пирожные, Гривцов? Теперь ваша любовь послужит сыску…
— Мне что поручите? — спросил Лебедев. — Надеюсь, нечто столь же приятное?
— Не сомневайтесь. Встречаемся в шесть утра на запасном пути Варшавского вокзала. Найдете литерный поезд, в нем всего три вагона, ошибиться невозможно…
— А вы чем займетесь в оставшиеся часы?
— Пойду домой, надену чистую сорочку, — ответил Ванзаров. — Ну и немного потранжирю неограниченную власть. Должна быть от нее какая-то польза…
35
Зима завывала, стонала, бросаясь комьями мокрого снега и сотрясая водосточные трубы. Редкие прохожие кутали лица в воротники, чтобы идти навстречу ветру, еле переставляя ноги. Ночь выдалась штормовая. Городовые и те попрятались по дворницким и подворотням. Да и кому на ум придет заниматься нынче разбоем. Грабители тоже люди. Улицы и проспекты столицы были пусты, насколько хватал глаз. Словно весь город забился в тепло под одеяла дожидаться конца непогоды.
Но и в такой час нашлись те, кто исполнял свой долг. Закрытые кареты подъезжали к спящим домам. Агенты полиции будили дворников и швейцаров, требуя пропустить к жильцам. Они поднимались по лестницам и звонками будили сонную прислугу. Но в разговоры не вступали, требуя хозяев. Те, поднятые посреди ночи, не понимали, что происходит. Им сообщали радостную весть: господину Риберу удалось невозможное. Команде разрешена поездка в Грецию. Особый скорый поезд отправляется вне расписания в семь утра. На сборы не больше часа, велено доставить прямо к вагону. Сколько агентов ни уговаривали, убеждая, что сами доберутся, они были непреклонны, оставались в прихожей ждать. Еще и подгоняли, напоминая, как меньше и меньше остается времени. Наконец, когда члены команды, наспех одетые и кое-как причесанные, выходили с чемоданами, агенты подхватывали их и вели в карету. За спортсменами закрывалась дверца, карета трогалась и мчалась по пустым улицам. Она подъезжала к темному зданию Варшавского вокзала. Агенты помогали снять чемоданы и вели в дальний конец, где на запасных путях под парами уже стоял состав.
С первого взгляда становилось ясно, что Рибер обладает безграничными связями. Команде предоставили не только экстренный поезд, но поезд класса люкс. В таком мало кто ездил. В вагоне были купе с удобными диванами, креслами для чтения, туалетными уголками и столиками для завтраков. К пассажирскому был прицеплен вагон-ресторан, сверкавший нарядными окнами. За ним темнел багажный вагон, в который сложили чемоданы, ненужные в пути. Борясь с зевотой, члены команды осматривали поезд.
Ванзаров наблюдал за приезжавшими, держась в тени ближнего состава. Первым приехал генерал Бутовский. Оглядев вагон, он только хмыкнул и полез на подножку. За ним почти одновременно привезли Лидваля и Граве. Заходя в вагон, они огрызнулись друг на друга. Раннее пробуждение не смягчает нравы. Тут же подъехали князь Урусов и Немуров. Потомок царей воспринял роскошный состав как должное и легким прыжком взлетел по ступенькам. Немуров отказался расставаться с ружьем и заявил, что лучше не поедет, но в багаж его не сдаст. С ним спорить не стали. И он поднялся внутрь. Агент еле поспевал за Дюпре. У юного барона было всего два чемодана, но зато необъятного размера. Он нахохлился, руки спрятал в карманы пальто и молча забрался в теплый вагон. Наконец прибыла Звягинцева. Агенту, которому она досталась, выпала нелегкая участь. Липа не стеснялась в выражениях и требовала к себе Рибера, чтобы он объяснил, для чего устроил весь этот цирк. Еле-еле удалось ее уговорить пройти в вагон. Но и оттуда доносилось ее возмущение. Последней привезли Женечку. Она была молчалива, шла быстро, придерживая край юбки. Агенты несли за ней пять чемоданов. Барышня собралась в дорогу основательно. В окно коридора было видно, как она прошла мимо Липы, стараясь ее не замечать и не задеть. За что получила в спину взгляд не хуже удара кинжала.
На часах было без пяти семь. Агенты хоть и умучились, но справились блестяще. Господа спортсмены пока еще осваивались в купе. Подбежал начальник вокзала и на ходу отдал честь.
— Прикажете отправлять?
Ванзаров запрыгнул на ступеньку, поднялся в тамбур и опустил люк, который закрывал подъем лестницы.
— Отправляйте! — крикнул он.
Начальник махнул флажком. Поезд издал прощальный гудок, резко дернулся, затормозил и уже плавно и медленно стал набирать скорость. Ванзаров смотрел в темноту, где еле заметно виднелся контур вокзала. В тамбур вышел генерал.
— Родион Георгиевич, я что-то не понимаю, — сказал он, морщась от налетавшего ветра. — А где господин Рибер? Его нет ни в одном купе. Да и места свободного для него нет. Ему нельзя ехать в одном купе с Женечкой. Позвольте, кажется, поезд ход набирает? Что это значит?
— Рибера не отпустили срочные дела, он догонит нас в Одессе, — ответил Ванзаров, все еще вглядываясь в темноту.
Бутовский поверил безоговорочно. Раз у его будущего родственника такие связи, что добыл литерный поезд, значит, и к пароходу успеет.
— Не стойте, простудитесь, вам еще на соревнованиях выступать, — сказал он.
— Ничего, я люблю холод.
Генерал прислушался.
— Позвольте, кажется, крик чей-то? Вроде голос Паши… Неужели и его забыли?
Действительно, из темноты раздавался отчаянный вопль:
— Стойте! Забыли! Нельзя! Я с вами! Подождите!
За поездом, набиравшим ход, бежал Чичеров. Куртка развевалась на ветру, он задыхался от ветра и размахивал саквояжем. Он почти догнал открытую дверь, уходящую все быстрее. Но путь по лестнице преграждал закрытый лючок пола.
— Возьмите! Меня! Нечестно! — надрываясь, кричал он, еле держась вровень с поездом, уходившим вперед.
— Да пустите же его! — возмутился генерал. — Господин Ванзаров, что за жестокие шутки!
— Подождите! Я с вами! Прошу!
— В вагоне нет свободного купе.
— Согласен приютить его в своем, — сказал Бутовский. — Солдату не привыкать к тесноте. Поднимите пол!
— Хоть в тамбуре! В уголке! Не бросайте!
— Как прикажете, — Ванзаров отвел рычаг, лючок поднялся, открывая дорогу.
Паша успел заскочить на подножку, когда сил уже не осталось. Он не мог отдышаться, вцепился в поручни, но саквояж не отпустил. Ванзаров подхватил его за локти и затащил в тамбур.
— Меня… Забыли… Нечестно… Я же… Всей душой… Команда… Олимпиада… Спасибо… — лепетал он.
Генерал наградил Ванзарова осуждающим взглядом и обнял своего помощника за плечи. Чичерова легонько трясло. Он хватал воздух, как загнанный пес.
— Бессердечный вы человек…
— Алексей Дмитриевич, прошу вас через полчаса собрать всю команду, включая дам, в вагоне-ресторане, — сказал бессердечный человек Ванзаров. — У меня важное сообщение.
Бутовский ничего не ответил и увел Чичерова.
Поезд шел на хорошей скорости. Ветер, врывавшийся в тамбур, хлестал, словно плетка.
— Проводник, чего ждете? — обратился Ванзаров к щуплому субъекту, торчавшему у задней двери тамбура. — Закрывайте вагон, пассажиров простудите. И марш по купе выяснять, кто чего изволит.
Проводник кое-как захлопнул ледяную дверь и еще долго не мог попасть треугольным ключом в замочную прорезь.
Санкт — Петербург — Псков. Варшавская ж/д 256 верст, 7 часов езды Александровская — Гатчина — Суйда — Сиверская — Строганова — Дивенская — Мшинская — Преображенская — Луга — Фан — дер — Флит — Серебрянка — Плюсса — Белая — Броневского — Новоселье — Торшино
1
Окно вагона представляет для путешественника главное развлечение. В нем, как в калейдоскопе, мелькают полустанки, деревеньки, леса, пролетают мосты под металлический свист клепаных балок, раскрываются поля, меняющие свой цвет от белого к черному и от зеленого к желтому. В движении все кажется таким милым и немного игрушечным, как будто ненастоящим. Глядя в окно, пассажир становится немного ребенком, с удивлением открывающим для себя, как огромен мир, как много в нем пространства и воздуха, а не только привычных улиц и домов. Есть тайное обаяние в вагонном окне, когда под колыбельную качку колес смотришь и ни на чем не задерживаешь взгляд. Картинки пролетают, словно смазанные кистью, и от этого размеренного движения и постоянной смены впечатлений погружаешься в легкую дремоту наяву, и мысли сами собой приходят в голову и так же легко исчезают. Быть может, любовь к железной дороге скрыта в этом простом чуде вагонного окна, в котором не увидишь ничего необычного — все те же серые версты, — но какая-то магическая сила заставляет смотреть и смотреть в него и невольно отсчитывать уходящие минуты своей жизни.
Однако сейчас окно вагона представляло собой черный квадрат. Поезд летел во тьме, и тьма поглотила его. Только смутные тени сосен иногда различались на фоне непроглядного неба. Граве окончательно убедился, что разобрать, где они едут, невозможно. Дорога шла сквозь ночь, как глухой лес, и ночь пока не спешила расступаться перед далеким рассветом.
Задернув кружевную занавеску, Граве ощутил крайнее раздражение. Ранний подъем, как по боевой тревоге, считаные минуты на сборы, настойчивость провожающего сбили его настолько, что он до сих пор не мог понять, как согласился на эту авантюру. И теперь сильно об этом жалел. Подобная поездка была очевидной глупостью. На открытие Олимпиады уже не успеть, билетов на пароход не будет или паромы из-за шторма не будут ходить от Константинополя до Афин. Если уж сорвался намеченный план, не надо его догонять, ничего хорошего из этого не выйдет. Значит, судьбе угодно, чтобы команда не поехала. От этих экстренных отправлений добра не жди. Обязательно что-нибудь выйдет дурное.