Ждать пришлось недолго. На пороге появился этот человек. Закрыл за собой дверь, но прижался к ней спиной, как будто не решался сделать шаг.
— Я вас не звал, — сказал Немуров. — И лучше вам уйти подобру-поздорову.
— Приношу свои извинения за ваше ранение… Вы не оставили мне выбора.
— Ванзаров, вы хитрый, лживый лис… Такой молодой, а уже опытный пройдоха. Быстро вас там в полиции обучают. Плевать мне на ваше извинение. И разговаривать нам не о чем… Уйдите.
— А если не уйду?
— Тогда пеняйте на себя… — из-под простыни показались стволы ружья.
— Ух, ты! — обрадовался Ванзаров. — Думал, прячете лом железный или костыль у Лидваля одолжили. А тут целое ружье. Выкрали из каморки проводника?
— Это несложно. Ваш мальчишка, не в пример вам, глуп… Спрятал под матрац и оставил дверь открытой…
— Надо будет ему надрать уши. По одному уху за ствол.
— В этот раз оба заряжены, — сказал Немуров, не спуская пальцы с курков и тщательно уперев приклад в диван. — Не вздумайте шутить со мной. Ваша хваленая реакция тут не поможет. Выстрелю быстрее. Даже вагонная качка не помешает. Хватит одной руки, чтобы продырявить вас как ворону. Сделаю это с большим удовольствием… Уходите…
— Опять не оставляете мне выбора…
Щелкнули взведенные курки.
— Шутки кончились, — сказал Немуров. — Мне все равно, пусть упекут на каторгу.
— Не будем устраивать кровавые трагедии. Обещаю: уйду в ту же секунду, как только ответите на вопрос…
— Чего вам еще?
— После столь удачного ужина вы стояли с Граве в тамбуре… Вас видел проводник, поэтому не надо говорить, что этого не было. Граве должен был спросить вас про одну мелочь: что случилось на вечернике Бобби?..
— Я ничего не знаю, — быстро ответил Немуров.
— Он должен был спросить вас: что она видела?
— Уйди, Ванзаров, не доводи до греха…
— Что так поразило ее? Вы же были рядом…
— Ты не можешь этого знать! — закричал Немуров, забывшись и размахивая стволом. Можно было вырвать, не опасаясь за себя. Только выстрел мог пройти в соседнее купе. Граве было уже все равно. А если заряд уйдет в стену Женечки? Так рисковать было нельзя. Ванзаров отказался от соблазна.
Опомнившись, что противник ушел с линии огня, Немуров вернул приклад на место.
— Я вам ничего не скажу, даже если отдадите мне все деньги вашего грязного гонорара, — сказал он с показным спокойствием. — Уходите, прошу вас.
— Этого более чем достаточно, — ответил Ванзаров. — Все, что требовалось, я узнал.
Он повернулся и вышел.
А Немурова так и подмывало выстрелить ему в спину. Стрелять в безоружного человека, даже сломавшего ему ребро, было неспортивно. Он, конечно, противный, хуже вороны, но все-таки не ворона…
6
Женечка не сразу поняла, что случилось. В купе ворвался вихрь, схватил ее за руку, пробормотал что-то про кофе и потянул прочь. Она могла противиться, но напор был так мил, так силен и в чем-то приятен, что она поддалась. И послушно пошла за ним. Это было волнующе и необычно. Так с ней еще никто не поступал. Проходя мимо каморки проводника, он бросил мальчишке грозное распоряжение следить за порядком в купе. И это тоже было волнующе, как предчувствие чего-то большего, как выражение его силы и власти над ней. Женечка почему-то была готова подчиниться этой власти. С ней так было спокойно и надежно.
Ванзаров вывел ее в тамбур и захлопнул дверь. Женечка ощутила кожей, что сейчас что-то будет необыкновенное. Не успела она это подумать, как уже прижималась спиной к холодной стене, но и холода не ощущала. Его губы так крепко и сладко прижались к ее губам, а кончики усов щекотали смешно и тонко. Женечка задохнулась, потерялась и утонула. Все вокруг перестало существовать, не было ни поезда, ни дороги, ни холодного тамбура. Не было ничего, кроме этих губ. Она готова была не отпускать их никогда. Этого она хотела и ждала всю жизнь: чтобы пришел кто-то сильный, ничего не спрашивал, не объяснял, не просил, а вот так взял за руку, повел за собой и сделал с ней что захочет. Ничего другого ей и не надо. Как тонко он понял ее желания. Женечка таяла в губах и только краешком сознания замечала, что его руки что-то быстро ищут у нее на юбке. Она решила, что это такая грубая, чуть неумелая ласка, и позволила ему это непростительное поведение.
Все закончилось так же внезапно, как началось.
Ванзаров отпустил ее, взял руки и поцеловал.
— Благодарю вас, это было восхитительно, — сказал он так спокойно, словно не было этого урагана, а они вели светскую беседу.
Она тронула волосы, которые были в полном порядке. Говорить ей было тяжело, она еще не вполне дышала.
— Так что вы хотели мне предложить? — спросила она, уже ощущая холод продуваемого тамбура.
— Кофе со сливками в такой час — в самый раз, — ответил Ванзаров. — Чтобы встретить утро нового дня.
— Вы полагаете? — спросила Женечка, не очень понимая, что она говорит.
— Да, я так полагаю, — сказал он. — В ресторане нам все приготовили. Там никто не помешает. Я обещал вашему дяде защищать вас и намерен сдержать слово…
Женечка взяла его за руку и поняла: так хорошо ей ни с кем не было. Пусть будет кофе даже в час ночи.
7
Поезд мчался сквозь ночь, ревом разгоняя тьму. Семафоры ему открывали путь, задерживая другие составы. Двойному литерному везде открывали дорогу. Вот уже позади осталась условная граница Петербургской губернии. Вот проскочили Тайцы и Дуденгоф. Вот уже промелькнула Военная. Вот пронеслась за окнами платформа Красного Села. До столицы двадцать четыре версты, на извозчике доехать можно. Половина от них пролетела под колеса с паром. Не сбавляя скорость, поезд приближался к Лигово. Машинист выглянул из кабины, чтоб не пропустить последний семафор. И схватился за тормозной рычаг: семафор показывая «стоп». Машина тяжело забуксовала, врезаясь в рельефы, еще по инерции двигаясь вперед, но тормоза уже мертвой хваткой вцепились в колеса. Паровоз отчаянно загудел, сбрасывая густые белые облака. Вагоны на экстренном торможении крепко тряхнуло, они упирали на паровоз, но все медленней и тише скользили к остановке, пока наконец состав не встал окончательно, тяжело пыхтя и плюясь паром.
К вагонам со всех сторон бросились жандармы. Их было так много, что хватило на каждое окно. Жандармы выстроились по обеим сторонам состава в шеренгу, сделав глухое оцепление. В этот час на платформе и быть никого не могло. Но для особого случая даже начальник станции был изгнан, а стрелочник взят под опеку двух рослых жандармов.
К двери пассажирского вагона быстрым шагом подошел жандармский полковник. За ним еле поспевал его помощник, подхватив шашку, которая путалась в полах шинели. Полковник прыгнул на подножку, вытащил револьвер и стал бить рукояткой в дверь, пока она не открылась и наверху не показался заспанный проводник, совсем мальчишка. Ему приказали впустить немедленно. Не успел еще лючок оторваться от пола, как полковник, а за ним и помощник с погонами подполковника оказались уже в тамбуре. Следом за ними, оттолкнув проводника, протопала пятерка жандармов. Каждый из них знал, что делать. Первый опередил полковника и добежал до конца вагона. Другой занял центр, захлопывая дверь шестого купе, посмевшую раскрыться без разрешения. Пара перекрыла спинами вход. Последний подпер плечом дверь четвертого купе. Диспозиция была занята мгновенно. Полковник Секеринский забарабанил кулаком в дверь третьего номера, от чего фанера едва не выскочила.
— Отрыть немедленно!
Только щелкнул дверной замок, как Секеринский рванул на себя ручку.
Женечка только легла. Ее разбудила резкая остановка. Успев накинуть на ночную сорочку теплый халат, она пыталась завязать пояс и никак не могла понять, кто все эти военные и что им от нее надо.
— Именем закона! — Секеринский был громогласен. — Предлагаю добровольно вернуть украденное, или вы будете подвергнуты обыску.
— Что, позвольте? — Женечка щурилась, свет слепил ей глаза.
Устраивать дискуссии Секеринский не собирался. Приказ был отдан немедленно. Жандарм схватил барышню за плечи, приподнял и выставил в коридор. Она только охнула, когда ноги оторвались от пола, и охнула еще раз, когда ее поставили, как мебель, в коридоре.
В купе заскочил Крылов. Перевернув постель на пол, он засунул руку в щель между спинкой дивана и сиденьем, провел от начала и до конца и вытащил ладонь всю в пыли и давно не убранной грязи. Ее он и предъявил Секеринскому. Полковник помрачнел, хотя, казалось бы, куда больше, и приказал перевернуть все вверх дном. Что и было исполнено. Крылову на помощь пришел жандармский ротмистр. Вдвоем у них дело пошло быстрее. В коридор вылетела дамская одежда, нижнее белье, затем настал черед саквояжей, разрезанных вдоль и поперек. Но и эти усилия ни к чему не привели. Жандармы пребывали в некоторой растерянности.
Недолго думая, Секеринский приказал крушить все. Крылов вспорол обшивку дивана, из которого полезли опилки и пружины. Ротмистр разрезал кресло сначала снизу, а потом и сиденья. Все это сваливалось на пол. Ковер был уже располосован. В довершение ротмистр отломал дверцу туалетного уголка и вырвал горшок с умывальником. В купе оставались целыми шторы и вещевая полка. Но ненадолго. Материю содрали с окна, а полку разломали на части. Оставалось только разобрать пол и снять стены.
Секеринский приказал подвести к нему барышню. Женечку подтолкнули в спину, и она едва не упала полковнику на грудь.
— Куда спрятала? — спросил он, больно взяв ее за подбородок. — Отвечать! В глаза смотреть!
От такого обращения Женечка задохнулась и не смогла произнести ни звука.
Полковник воспринял это как запирательство.
— Последний раз спрашиваю: куда засунула? — гаркнул ей в лицо.
Женечка хотела плюнуть ему в рожу, но заплакала, беспомощно и горько.
— Меня слезами не тронешь! Будешь отвечать, дрянь? Ну все, доигралась… — Секеринский был настроен решительно. — Раздеть ее!
Жандарм, которому был отдан приказ, не спешил пускать в ход руки. Даже ему стало неловко. Крылов же вовремя скрылся в купе, чтобы еще поискать.
— Мне что, дважды повторять?!
Здоровенный детина смущенно кашлянул.
— Прошу прощения, мадам, извольте халатик…
Слезы сами собой оборвались. Женечка сжала руки на груди. Такой позор пережить невозможно. После такого стыда только в петлю.
— Дядя… — еле слышно позвала она на помощь.
— Дядя не придет, — сказал Секеринский, буравя взглядом. — Отдай, и все кончится.
Из соседнего купе кто-то рвался на помощь, ломая дверь. Кто-то кричал, что он никому не позволит… Жандарм чуть приоткрыл створку и ткнул кулаком. Послышался глухой стук упавшего тела. Больше помощи ждать неоткуда.
— Ну! — страшным голосом потребовал Секеринский.
— Я… не понимаю… о чем… вы… — еле слышно ответила Женечка.
Полковник взъярился окончательно:
— Ах, не понимаешь? Так я тебе поясню…
Чем бы закончилась эта угроза для Женечки, трудно было представить. Но в дальнем конце вагона что-то случилось. Жандарм, который не давал никому выйти из купе, вдруг замер по стойке «смирно». Секеринский обладал хорошей реакций. Он сразу заметил, что к нему приближается господин в штатском костюме, изрядно помятый.
— Ванзаров, отправляйтесь вон! — крикнул он. — Вы уже показали, на что способны со своими либеральными методами! Теперь моя очередь!
Жандарм, что так легко отправил Немурова в нокаут, отчего-то посторонился. Ванзаров шагнул к Секеринскому, закрывая Женечку собой.
— Рано встали, господин полковник, — сказал он, глядя ему в лицо. — И все без толку. Оправляйтесь отдыхать.
Секеринский налился краской так быстро, словно имел секретный механизм. Чего доброго, удар хватит, вон и ворот шею туго давит.
— Да как вы… Да кто вы… Да я вас… — Он все никак не мог подобрать подходящего начала, чтобы смешать этого наглеца из полиции с опилками из дивана.
— Так что вы? — спросил Ванзаров, приятно улыбаясь. — Как расстреливаете, это я видел. Какой-нибудь новый фокус?
— Ах вот ты как?! — вскричал полковник. — За врагов государства заступаться? Сейчас ты узнаешь, с кем связался.
Ванзаров что-то тихо ответил, но в таком волнении Секеринский не сразу разобрал. Тогда ему отчетливо повторили. Он не мог в это поверить: чтобы начальнику охранного отделения сказали «убирайся вон», это даже не революция, это переворот какой-то. А не пристрелить ли этого мерзавца на самом деле? Мысль эта настолько понравилась разгоряченной голове полковника, что он полез в кобуру.
— Ну сейчас ты получишь…
Перед его глазами появилось что-то черное, вроде портмоне. Из черного нутра на полковника смотрела белая бумага с государственным орлом и типографски напечатанными словами. Как ни был полковник взбешен, прочитать он себя заставил. А прочтя, увидел подпись.
— Будьте добры покинуть поезд вместе с вашими людьми, — сказал Ванзаров.
Что-то большое и трудно глотаемое упало в желудок Секеринского. Наверное, это было его сердце, не иначе. Об этом его никто не предупредил. Операция, задуманная впопыхах, казалось, уже принесла удачу, и вдруг такой страшный, по-иному не скажешь, конец. Это конец для него. Министр точно не простит, что его обошли. Секеринский нюхом чуял, что был в шаге от успеха, но его украли. Сделать ничего невозможно. Даже приказ министра внутренних дел бессилен перед «черным портмоне». Все, конец. Проигрывать тоже надо достойно, все-таки жандарм — образец чести и служения долгу.
Секеринский застегнул верхнюю пуговицу шинели, отдал честь и вышел молча. Жандармы в полном молчании последовали за ним. Было слышно, как их сапоги гремят по вагонной лесенке. Николя захлопнул дверь. Поезд дал гудок и тронулся. В окне поплыла шеренга жандармов. Секеринский, забыв про них, шел куда-то в темноту привокзальной площади. Крылов заметно отставал от него.
Женечка так и стояла, сжав халат. Ванзаров поддержал ее и мягко повел в купе.
— Я иду… Я уже иду… — Немуров с трудом отрывался от пола, не в силах поднять голову. Под глазом у него расцветал огромный синяк. Он слепо щупал ковер в поисках бесполезного ружья и никак не мог встать с колен.
Из дверей высунулись Дюпре и Урусов. Лебедев вышел и посматривал издалека. На ходу, застегивая пиджак, выскочил Бутовский. Чичеров с озабоченным лицом семенил сзади. Только Лидваль спал беззаботно. А Липа так и не вышла.
Поручив Женечку лекарским талантам Лебедева, хлопотне Бутовского и причитаниям Паши, Ванзаров вышел в коридор и попросил всех разойтись.
— Представление окончено, господа, — сказал он. — Ночь подходит к концу, скоро утро.
8
Экстренный двойной Варшавский вокзал принял на самый дальний путь. Встреча была не столь торжественна. Агенты полиции, все в гражданской одежде, сливались с темнотой, но оцепили состав не хуже жандармов. Директор департамента от нетерпения сам подбежал к лесенке, не дожидаясь, когда Николя откроет дверь.
Ванзаров спустился вниз и поздоровался.
— Опоздали на полчаса! — вместо приветствия сказал Сабуров. — Что это значит?
— В Лигово была непредвиденная остановка, — ответил Ванзаров. — Полковник Секеринский проявил излишнее рвение.
— Ах вот оно что… Хорошо, что отделались от него. Ну как?
Вместо ответа Ванзаров протянул нечто, завернутое в обычный платок. Плохо сдерживая нетерпение, Сабуров раскидал тряпичные уголки. У него в ладони оказалась сафьяновая коробочка. Он заглянул внутрь, чуть-чуть приоткрыв краешек. И сразу закрыл, словно ему резало глаза.
— Слава богу! — сказал он, с облегчением выдыхая. — Поздравляю, вы потрудились великолепно.
— Примите еще вот это… — Ванзаров протянул серебряный портсигар — из тех, в которых дамы хранят тонкие пахитоски.
Сабуров сразу же спрятал вещицу в карман.
— Письмо на месте?
— Бархатная прокладка не тронута.
— А вы… — Сабуров не знал, как спросить. — Заглядывали под нее?
— Ни в коем случае, — заверил Ванзаров. Разве может чиновник для особых поручений заглянуть в чужое письмо, в котором некий юный наследник престола сообщает своей обожаемой балерине М., что ради любви к ней отказывается от престола, о чем и сообщит сегодня папеньке. Чего не бывает из-за любви, особенно в молодости. А читать такие письма не рекомендуется не только чиновникам. Лучше вообще про них не знать.
— Как же вы нашли… это… — спросил Сабуров, коснувшись сердца, у которого была надежно спрятана сафьяновая коробочка.
— Мне помогла Олимпиада Звягинцева, которая раскрыла Лунного Лиса.
— Неужели все-таки он?! — поразился директор. — Переиграл саму охранку? Как же ему удалось? Да и кто это, хочу взглянуть на такой талант…
— В данный момент его тело находится в багажном вагоне, — ответил Ванзаров. — Это некий Граве, гениальный карточный шулер, причем самоучка.
— Ну надо же…
Сабуров принимал непростое решение: выяснять правду или сделать вид, что поверил всей этой ерунде. Правда может оказаться скучна или того хуже. Если Ванзаров темнит, значит, имеет на то основание. Пусть лучше все остается как есть.
— Что же с ним случилось? — только спросил Сабуров.
— Сердечный удар.
— Какая неприятность! И как это удачно вышло… Что ж, Родион Георгиевич, вы оправдали наши надежды, и награда вас не минует. Прошу сдать сами знаете что…
С неограниченной властью Ванзаров расстался без сожалений.
— Отдыха на неделю будет достаточно? — Директор как раз запихивал портмоне поглубже в карман.
Ванзаров попросил не забыть всех, кто был с ним в двойном литерном. Сабуров обещал каждому личную благодарность.