Наше новое расположение обладало одним преимуществом. Через дом от меня жил мой старый приятель Леня Каневский. Вообще, Каневских мы почему-то всегда представляли родственными кланами. Например, актер Каневский и его брат-сатирик. Леня принадлежал к другому клану: легендарный капитан киевского «Динамо» Виктор Каневский, и его братья: заслуженный тренер Украины по академической гребле Леонид Каневский (Леня) и лучший макетчик в Киеве Валерий Каневский. В отличие от других наших приятелей, у Лени было много дней рождения. Человек он был эмоциональный и рисковый. Поэтому часто попадал в такие ситуации, после которых чувствовал себя вновь рожденным. Например, он работал на монтаже электрики киевской телевышки и сорвался с отмеки 86 метров. Зацепившись монтажным поясом на отметке 73 метра, он уцелел. Потом он работал в одной из академических лабораторий. Во время проведения одного из экспериментов произошел взрыв. Он получил множественные ожоги, но уцелел.
Четвертый день его рождения мы отмечали осенью. В этот день он оказался в Азербайджане на тренировочной базе. Было уже холодно, и Леня был в дубленке. Он шел на моторной лодке к месту тренировки, как вдруг мотор заглох. Он начал стоя дергать шнур. Мотор завелся, лодка сильно качнулась, и его выбросило за борт в ледяную воду. Как он сбросил дубленку и доплыл до лодки, он сам не представляет. Но это было единственное спасение, потому что берег был далеко. Все эти праздники, как и все прочие, мы встречали вместе.
…После переезда я на некоторое время перешел в научное отделение. Наш отдел размещался там же, в Софии, только в полуподвале. Низ окон были вровень с землей, так что у нас была возможность видеть всех проходящих. Вход у нас был свой в виде тамбура с несколькими ступеньками вниз. Это служило поводом для выступления одной из наших научных сотрудниц – Зои Петровны на всех собраниях. Она требовала снабдить этот вход вывеской института. В противном случае, она утверждала, это может плохо кончиться, так как дикие туристы, посещающие Софию, принимают наш вход за туалет. При этом она рассказывала жуткую историю, как однажды, когда она была одна, в наш отдел ворвался молодой мужчина с растегнутыми брюками «готовый уже ко всему» и спросил ее: «А где же туалет?» Она не растерялась и крикнула «Вон!» «Где вон?» – спросил он и прошел во вторую комнату. «Чем кончилась эта история, я не знаю», – заканчивала Зоя Петровна.
Мой рабочий стол находился у окна. Однажды я увидел знакомую фигуру маленького человечка в длинном пальто и несуразно большой шляпе. Это был Самуил Кацис. Он стоял у окна и выманивал меня пальчиком на улицу. Я вышел.
– Что случилось, Самуил Иосифович?
– Вы меня извините. Я как-то случайно увидел в окно, что вы тут работаете, и решил вас побеспокоить. Мне же больше не с кем посоветоваться.
– А в чем дело?
– Вы же интеллигентный человек. Вы все знаете. Я готов заплатить 100 рублей из своих денег, чтобы эту суку спрятать в тюрьму.
– Какую суку? Неужели у вас конфликты с вашей Раисой?
– При чем тут Раечка? Эта золотая женщина сейчас в больнице через эту суку (извините за выражение). У нее почти что настоящее сотрясение мозга.
Я ее предупреждал:
«Не ходи на кухню, когда там носится этот джигит». Эта мадам Петросян ударила ее-таки сковородой по голове.
– Я вам очень сочувствую, но чем же я могу вам помочь? Я же не юрист. Вы заявили в милицию?
– Ах, что там эта милиция! Ну посадят ее на 15 суток, так она после этого всех нас убьет. Вы знаете, я все обдумал. Я согласен дать 150 рублей, только бы ее посадили.
– Самуил Иосифович, я же не юрист. Обратитесь к юристу.
– 180, и это последняя цена. Хорошо подумайте.
И он гордо ушел. А у меня в голове все время крутился старый анекдот:
Судья спрашивает: «Это правда, что вы ударили мадам Рабинович сковородой по голове?» «Да, господин судья, но кривые ноги у нее были и до этого». Анекдот злой, но удивительно подходил к данной ситуации.
Цена, любезно предложенная Самуилом Иосифовичем, оказалась не последней. С этого дня он почти ежедневно приходил под мое окно, выманивал меня пальчиком и вел длительный и нудный базарный торг, как отец Феодор. А мне было не до этого. Я в это время был занят очередным интересным конкурсом для Крыма. Работа над большими конкурсами была для меня одной из самых увлекательных. И от этой традиции я не смог отказаться даже тогда, когда переехал в Филадельфию.
МЕККА
«Ла илаха илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи» – это изречение я тщательно выписывал на фасаде здания Assembly Holl витиеватой арабской вязью. Это означало, как мне сообщили мои новые соавторы: «Нет Бога кроме Аллаха, а Мухаммед – посланник Аллаха». Слава Богу, мне удалось уговорить их ограничиться этим изречением, поскольку они хотели запечатлеть на фасаде все имена Аллаха, их всего 99, и они занимают две страницы. Писать такую диссертацию на фасаде я отказался. Это было уже слишком. Вообще, в каждой детали этого конкурса чувствовались восточные излишества. Программа была напечатана на листах, где текст занимал 1/10 площади. Оставшееся место было заполнено арабскими орнаментами.
Это был конкурс на проектирование «идеального жилища для гостей святого города». Моими соавторами была Лига мусульман, представляющая 28 крупнейших городов США. Наш контакт с ними был установлен с помощью сотрудников одного из американских журналов, в котором были напечатаны материалы о моих выставках. Контакт с главным имамом был необходим и плодотворен, однако для реализации этого огромного конкурсного проекта мне пришлось пригласить своих американских коллег.
Первая наша встреча состоялась у мусульман. Кабинет имама находился в комплексе мечети и медресе. Нас встретил имам и его секретарша. Все было достаточно цивилизованно и по-светски, только секретарша была в черном платке, закрывавшем голову и шею. Когда я попытался при знакомстве протянуть ей руку, она отпрянула от меня столь энергично, как будто я хотел ее тут же при всех обесчестить. Имам мне мягко объяснил, что, согласно мусульманским обычаям, женщины не прикасаются к незнакомым мужчинам.
Я показал им свои архитектурные работы, и мы обговорили условия нашего содружества. Они брались консультировать меня по всем вопросам, связанным с исламом, снабдить литературой по этому вопросу и альбомами по архитектуре Саудовской Аравии. Они оплачивали участие в конкурсе, все оборудование, а также отправку проекта в Мекку. Я, в свою очередь, брался выполнить проект в полном объеме и с высоким качеством. Наш договор, который мы с Леночкой тщательно составили, они не подписали, сославшись на то, что у них есть свои адвокаты. Возились они с составлением договора два месяца, и, наконец, когда мы предупредили, что времени для работы остается все меньше, и мы найдем других партнеров, договор был подписан. И вот тут только началось… Я со всех сторон обложился книгами, теми, что привезли мусульмане, и теми, что нам спецрейсом доставили из Free Library. Будучи в библиотеке, я интересовался исключительно книгами по исламу и арабской архитектуре. Сотрудники робко спрашивали у нас, уж не собираемся ли мы поменять веру? Изучать материал пришлось серьезно, так как конкурс затронул массу малознакомых проблем. Уже сам объем представляемых материалов говорил о необходимости серьезной проработки – 8 полутораметровых подрамников. Указывалась не только длина и ширина подрамников, но также толщина и вес.
Ежегодно миллионы мусульман отправляются на хадж в Мекку, что рождает массу проблем. Кроме того, что десятки людей гибнут в этой дикой сутолоке, им нужно где-то жить, где-то питаться, где-то приводить себя в порядок. Гостиниц в городе недостаточно. Поэтому они решили разработать жилой район для временного проживания на 100 000 паломников. Это не решало проблемы, но, как говорят американцы: «It’s better than nothing» или «лучше, чем ничего».
Программа конкурса была составлена весьма своеобразно. Вначале, вслед за портретом принца Саудовской Аравии, шел раздел, в котором нас пытались убедить, насколько честно будет проведен конкурс, насколько бескорыстно будет жюри, и какая сложная система оценки проектов будет принята сначала экспертной комиссией, которой не в коем случае не скажут, откуда прибыли проекты, а потом жюри, в котором никто не знает экспертов. Тут же говорилось о роскошных премиях и памятных подарках (commemorating presents). Смущало только одно: где нам будут торжественно вручать эти подарки, если въезд в Мекку до сих пор запрещен для неверных под страхом смерти.
После этого шла сама программа, очень напоминающая притчу о семи хлебах, которыми удалось накормить толпы верующих. Был выделен участок площадью 20 гектар. На нем нужно было разместить жилье на 100 000 пилигримов, а также кафе и рестораны, торговый центр, овощной рынок, мечеть, Assеmbly Hall, транспортные стоянки и парковку, въездные ворота, парк, водонапорную башню с видовой площадкой и кафе наверху, терминал скоростного поезда, сувенирные киоски, предприятия бытового обслуживания и прочие мелочи. При этом высота застройки должна быть не больше 8 этажей. На этом щедрость устроителей заканчивалась. В жилье предлагалось давать не более 4 квадратных метров на человека. Эдакий ковчег, укомплектованный людьми и бизнесами, как сельди в бочке. Мы с моим коллегой – высокопрофессиональным американским архитектором Борисом Камчатовым долго ломали голову, пока изобрели структуру, в которую все это влезло.
Но, прежде всего, надо было изучить специфику всех обрядов. Книга Аль-Мансури «Мусульманские праздники и обряды» стала моей настольной книгой. Я начал с истории Ислама, с черного камня, подаренного Адаму Аллахом и замурованному в Каабе. Во время всемирного потопа Кааба была поднята на небо. Восстановить святыню Аллах поручил Ибрахиму. Сам Ибрахим прославился как первый проповедник. Но вот беда – его супруга Сара оказалась бесплодной. Сара предложила мужу взять служанку. Потом у него появился наследник Исмаил. А дальше было проще – все совпадало с Торой и Ветхим заветом Библии. При этом изменились только имена. Авраам был Ибрахимом, Исаак был Исмаилом, Гавриил был Джибраилом и т. д.
Зато в обрядовой части, т. е. в той части, которая имела непосредственное отношение к проекту, все оказалось значительно сложней. Сначала Аллах потребовал, чтобы мусульмане молились по 50 раз в день. Но потом Мухаммед пошел навстречу верующим (надо же когда-нибудь и работать), сократив количество молитв до пяти. Это тоже создало определенные сложности, так как в каждом блоке на каждом этаже мы должны были предусмотреть специальные помещения, где бы правоверные могли расстелить свои коврики «саджады» и помолиться. А при этих помещениях нужно было предусмотреть оборудование для омовений («обмывание кистей рук, прополаскивание рта и горла, очищение носа, мытье рук до локтей, смачивание волос, промывание ушей, мытье шеи и ног до колена»). Все это хорошо и очень гигиенично, но для всех этих процедур требовались помещения. А если учесть, что женщины должны молиться отдельно, то это еще более усложняло задачу. Отдельно пришлось изучить функциональное решение мечети, точно определить «киблу» – направление на Каабу.
Несколько раз имам посещал наш дом и делал свои замечания по проекту. Когда все было закончено и подрамники покрашены, проект производил довольно сильное впечатление. Он получил одобрение у всех посетивших нас мусульман и даже евреев, не очень хорошо разбирающихся в мусульманских обрядах.
Для подрамников пришлось сколотить ящик. Первый ящик нам сделал столяр-мусульманин. Он проникся священным духом и важностью мероприятия. Ящик мы могли поднять только втроем, и никакая почта не хотела его принимать. Второй ящик сколотил я сам из обычной фанеры. Пришлось написать обратный адрес. Уговоры насчет конкурсного инкогнито на почте не подействовали.
Мы заказали UPS (службу отправки посылок) на дом. В день отправки я с утра находился в центре города по делам. Когда я подходил к дому, то увидел необычную картину. Вдоль бровки медленно ехала фирменная почтовая машина UPS, а за ней с душераздирающим криком неслась моя Леночка. Перед этим произошло следующее. Оказалось, что молодой афро-американец, явившийся за посылкой, был весьма слабо знаком с географией. Он оформил все документы и уже собирался уходить, когда Леночка поинтересовалась, долго ли будет идти посылка.
– А куда вы ее отправляете?
– В Мекку.
– Это скоро придет. Мекка – это недалеко.
– Да нет, это далеко, очень далеко.
– Все равно, завтра будет.
– Да нет. Мекка – это Саудовская Аравия.
– А, Саудовская Аравия! А это какой штат?
Увлекшись этой беседой, молодой человек спрятал чек и планшетку с документами. Слегка озадаченный, он уселся в машину и поехал, забыв наш ящик. В этот момент я как раз приближался к дому. Общими усилиями мы его остановили и вернули назад. Посылка прибыла в Мекку через пять дней, о чем мы получили подтверждение.
Начались томительные дни бесконечного ожидания. Прошел срок заседания жюри, прошел срок присуждения премий. На бесчисленные запросы по е-mail вообще никто не отвечал. На телефонные звонки отвечали, что очень тяжело собрать жюри. Наконец, по истечении долгого времени удалось добыть телефонный номер председателя жюри. Разговор с ним был малоприятным.
– Мы хотели бы узнать результаты конкурса «A Design of the Ideal Residence for Guests of the Holy City».
– А вы откуда звоните?
– Из Соединенных Штатов Америки.
– Результатов я вам не скажу, но премии мы решили присудить только представителям мусульманских стран.
Когда я рассказал об этом приятелям, они меня уверили, что судьба наша была решена уже тогда, когда прочитали обратный адрес.
– Да, но у нас же в бригаде были мусульмане.
– Во-первых, для них американские мусульмане – не мусульмане, а во-вторых, их фамилии были в запечатанном конверте с девизом.
Так и не удалось нам получить подарок из рук короля Саудовской Аравии. А может быть, это и к лучшему – пригласили бы нас в Мекку, а там бы и порешили, – негоже неверным заниматься проектированием в Святом городе.
В Америке мусульман довольно много, но они не такие агрессивные. А наибольшее количество поборников ислама среди всех виденных мной немусульманских городов я встретил в Париже. Масса мелких бизнесов, кафе, кондитерские, сувенирные лавки. Обедали мы возле Лионского вокзала, где размещалась наша гостиница, у двух турок, недавно приехавших в Париж, очень вкусно приготовлявших мясные блюда. Но это было недавно. Когда же я впервые посетил Париж в 1980 году, мусульман я почти не встречал.
ПАРИЖ
Эти строки я писал, когда Союз архитекторов меня как члена правления включил в группу архитекторов, направленных в специализированную поездку во Францию. Это называлось научный туризм. Союз нам давал путевку, а расходы мы оплачивали сами. Включить-то он меня включил, но шансов на поездку было очень мало. Когда меня спрашивали потом, как мне удалось в первую заграничную поездку отправиться во Францию, я мог только ответить: «Сам удивляюсь».
Сначала я должен был пройти профком, потом общее профсоюзное собрание, потом партбюро. Вопросы были самые разнообразные, начиная от подробностей моей биографии и кончая политическими, не имеющими никакого отношения к Франции. Например: кто является руководителем компартии Италии, как зовут президента Филиппин, какая система государственного управления в Норвегии. После всего этого я должен был собрать все характеристики и пройти райком партии.
В райкоме я полдня простоял в очереди, пока попал пред светлые очи комиссии. Я стоял перед этой судьбоносной дверью, дрожа всем телом и повторяя про себя имена всех секретарей компартий и руководителей правительств разных стран. Председатель комиссии не стал углубляться в такие мелочи, а сразу спросил меня в лоб:
– Почему вы решили ехать во Францию?
– Меня посылает Союз архитекторов. Я хочу посмотреть в натуре памятники французской архитектуры.
– Это нам понятно. Но почему именно во Францию? Поезжайте в Польшу, Чехословакию, ну, наконец, в Германию. Посмотрите там архитектуру одной из социалистических стран. Или вы считаете, что в социалистических странах архитектура хуже, чем в капиталистических, или думаете, что там смотреть нечего?
– Ну почему же! Там очень интересная архитектура, особенно в Кракове, Праге, но…
– Вот и хорошо, что вы поняли. Съездите в Польшу, потом в Чехословакию, а потом, того и гляди, поедете в Париж.
– Но я хочу именно во Францию. Там работали крупнейшие архитекторы в мире, я хочу увидеть Лувр и Версаль, Эйфелеву башню и Замок Шайо. Я хочу увидеть Собор Инвалидов, Церковь Мадлен и Грандопера. Наконец, я хочу увидеть работы современных классиков Огюста Перре и Ле Корбюзье…
– Что это тут у вас за лекция по архитектуре, – это подала голос зашедшая во время моего выступления дама – второй секретарь райкома.
– Да вот, понимаете, Татьяна Ивановна, архитектор ни разу не был за границей, и хочет сразу ехать во Францию. Мы, конечно, ему разъяснили, что надо сначала посмотреть соцстраны, а не рваться к капиталистам.
Я понял, что это последний шанс.
– Я член правления Союза архитекторов. Это они меня рекомендуют для этой поездки, и они решили, что мне нужно ехать во Францию.
– А ну-ка, покажите мне документы. Да, действительно Союз архитекторов УССР рекомендует. Чего же мы будем, Николай Петрович, ставить палки в колеса? Сейчас не то время. Тем более, что они рекомендуют, они и отвечать будут. Подписывайте характеристику партбюро института. А вы поезжайте, посмотрите, как они там строят, да будете строить у нас не хуже, без всяких там излишеств.
– Но, Татьяна Ивановна, вы же знаете положение…
– Знаю не хуже вас. У нас уже был один случай. Подождите за дверью, – это уже относилось ко мне.
Я вышел без всякой надежды на успех, а через полчаса я получил подписанную характеристику. И уже через месяц я сидел в самолете (рейс Москва-Париж) и беседовал со своей соседкой – ткачихой из Иваново, которой поехать во Францию, как я понял из ее рассказа, оказалось намного проще, чем архитектору.