– Tu es de Cameroun, mon frere?
– Oui,- ответил Пьер. – Avant d'etre venus a Moscou, mes parents vivaient dans le Limbe.
– Les miens – aussi…
Максим обернулся к Русакову:
– Я говорил с ним на французском. Его родители тоже родились в Камеруне.
Пьер и Лумумба обнялись, а затем Лумумба подошел к Русакову:
– Они остаются с нами, товарищ комиссар.
Глава 18. ПРОРЫВ БЛОКАДЫ
Расхаживая по кабинету, Чеслав изредка поглядывал на сидевшего за столом Берзина, который только что донес ему последние новости.
Итак, Томский засветился на Павелецкой! За каким дьяволом его туда понесло? Неужели разыгрывает свою партию? Но почему тогда он пошел по пути наибольшего сопротивления? По словам Якова, он двигался в сторону Автозаводской. Прямиком на усиленные блокпосты кольца блокады. Создавалось впечатление, что Томский не очень-то спешит выходить на поверхность и добывать вирус, чтобы обменять его на свою жену.
Что ж, придется опять захватить всю компанию и лично проследить за тем, как они выйдут из метро. В том, что прорваться сквозь кольцо блокады им не удастся, Чеслав не сомневался. Автозаводскую обложили по всем правилам. Станция блокирована надежно, но и на случайности Чеслав полагаться не хотел.
– Ты все-таки проследи, чтобы наши люди были в нужный момент на Павелецкой, – обратился он к Берзину. – Не просто дешевые шпики, а опытные бойцы. Кто знает, может, Томскому вздумается повернуть обратно…
– Уже сделано, – ответил Яков. – Обратной дороги у них нет. А с тобой-то что случилось? На тебе лица нет.
Чеслав вновь поразился наблюдательности Берзина. Действительно случилось.
– Я волнуюсь. Шестера куда-то запропастилась. Еще никогда не отсутствовала так долго. Пропала без следа.
– Так не бывает, – усмехнулся Тихоня. – Поверь моему опыту: следы остаются всегда. Если тебе так дорога эта куница, я ее отыщу…
* * *
В тот момент, когда Берзин выходил из кабинета Корбута, Григорий Носов вместе с девятнадцатью товарищами в сопровождении конвоиров шел к гермоворотам. Накануне вечером активисты Движения Сопротивления, сидевшие в одной клетке, приняли судьбоносное решение.
Когда Носов предложил не дожидаться казни, а напасть на охранников, это предложение было принято в штыки. Никто не хотел умирать. Григорию пришлось убеждать товарищей, что это – их, пусть и маленький, но единственный шанс выжить.
– ЧК все равно покончит с нами. Или повесит, или будет выгонять на поверхность до тех пор, пока мы не подохнем сами.
Скоро всем стало очевидно, что наверх их посылают грызть радиоактивный грунт с единственной целью: копать могилы самим себе. Оппонентам Носова пришлось сдаться. Двадцать узников с ломами и лопатами могли выйти победителями из схватки с пятью автоматчиками. Не все, конечно. Охрана тоже не лыком шита и успеет положить половину из них. Имелась и другая проблема. Куда податься в случае победы? Вариантов было немного: попытаться отыскать вход в метро с поверхности или дождаться, когда ворота откроют изнутри. Перспективы были безрадостными. Только пятеро заключенных, переодевшись в защитные костюмы охранников, могли продержаться на поверхности достаточно долго. Вернуться же в Берилаг всем вместе означало бы пойти на самоубийство. Даже если цепные псы Корбута не сразу поймут, что произошло, бунтовщиков в любом случае уничтожат раньше, чем они смогут что-либо предпринять.
О том, что ему не дает покоя мысль о брате, Григорий не говорил. Он знал, что Николай не оставит его в беде. Рано или поздно придет на помощь, а необдуманным поступком можно было перечеркнуть все. С другой стороны, Вездеход ведь не мог знать том, что время на исходе. Что, если он опоздает?
На земляные работы Григорий шел с тяжелым сердцем. Рассчитывать он мог только на невероятное везение. Шансы были один из ста.
* * *
Тихоня начал обход лагеря с огневых точек. Говорил с часовыми о разных, главным образом бытовых, мелочах. Советовался, как усовершенствовать охрану. Вопрос о Шестере задавал как бы невзначай, уже в конце беседы. Наболтавшись с часовыми, перешел к охранникам. Там немного изменил тактику. Сочувствовал, обещал добиться улучшения пайков. Затем Яков направился к клеткам. И опять-таки легко нашел общий язык с самой многочисленной категорией обитателей Берилага. В ход пошли папиросы из запасов Москвина.
Не прошло и пятнадцати минут, как Берзин вернулся в кабинет Чеслава с новостями. Выходило, что в последний раз Шестеру видели у клетки, в которой комендант собрал наиболее опасных бунтовщиков.
ЧК немедленно отправился туда, но по дороге выяснил, что, согласно его приказу, заключенные вышли на земляные работы.
– Сию же минуту – всех обратно!
* * *
Ковыряя ломом растрескавшийся асфальт, Носов наблюдал за охранниками. Как он и предполагал, их внимание было сосредоточено не столько на узниках, сколько на внешних угрозах. Автоматчики сбились в кучку и напряженно всматривались в свинцово-серое небо. На нем появлялись темные точки. Птеродактили… Некоторые их еще кличут «ви- чухами»…
Твари парили над разрушенными строениями и время от времени пикировали вниз.
Из ближайших к станции руин время от времени доносились звуки, издаваемые неведомыми существами. А может, это продолжали рассыпаться в пыль ветхие хрущевки. Там, за их выщербленными стенами, мог прятаться невидимый враг, оттуда было удобно наблюдать за охранниками и рабочими, выжидать, готовиться к нападению.
После того как в соседнем здании с треском обрушилось перекрытие, а из окон вырвались клубы серой пыли, охранники окончательно потеряли присутствие духа. Они направили стволы автоматов на окна дома, готовясь изрешетить пулями любое существо, которое подаст признаки жизни.
Пыль рассеялась. Ничего не происходило.
Охранники расслабились, но уже в следующую секунду окаменели от ужаса. Из окна девятого этажа высунулась голова монстра – черный шар не меньше метра в диаметре. Шесть расположенных по дуге глаз располагались над отвратительным, похожим на открытую рану ртом, по углам которого шевелились темные усики. Показалось тело, сплошь покрытое шипами, бородавками и собранными в пучки волосами. Из окна свесилось несколько метров мерзкой, колышущейся плоти.
Чудовище начало спускаться по стене дома, цепляясь за голый бетон короткими ножками. Подтягивало брюшные ноги к грудным, изгибало дугой среднюю часть тела, а затем выпрямлялось, как гигантская гусеница. В нескольких метрах от земли гигантская тварь отцепилась от стены. Рухнула на груды битого кирпича, доползла до котлована, оставшегося на месте другого дома, и шлепнулась в воду, подняв тучи брызг.
Носов сбросил с себя оцепенение.
Час пробил! Он поднял руку, чтобы подать знак заключенному, насыпавшему грунт в тачку всего в нескольких метрах от автоматчиков.
Сейчас или никогда…
* * *
Новым бойцам Бригады Че выдали оружие. Благо после экспроприации на Новокузнецкой его хватало. Русаков, сидя у костра, с нескрываемым удовольствием следил за тем, как уверенно обращается с автоматом Пьер. Товарищ Федор и прапорщик Аршинов нашли друг в друге родственные души. На пару вызвались идти в дозор. Томский заметил, как хитро подмигнул Федор прапору, и понял: бородач явно припрятал в кармане ватника бутылек и скучать на посту этой парочке не придется.
Владар и Вездеход о чем-то тихо беседовали, греясь у костра. Кара- шопа устроился рядом и прислушивался к их словам, так забавно вертя головой и подергивая ушами, словно тоже принимал участие в разговоре. Рафаэль и Жан-Батист, стоя у флагштока, с интересом рассматривали знамя Бригады.
У Томского, наконец, появилась возможность спокойно поговорить с комиссаром о дальнейших планах. Он присел рядом с Русаковым у костра и рассказал все, что знал о Берилаге, припрятанной неподалеку от Автозаводской боевой машине и беременной жене, попавшей в лапы красных. На протяжении рассказа выражение лица Русакова менялось. Толик видел, что комиссара зацепило всерьез.
Когда же Томский подозвал Вездехода и тот показал бумажку с планом концлагеря, глаза у Русакова загорелись. Нападение на Берилаг не шло ни в какое сравнение с тем, чем занималась Первая Интернациональная до этого: комариные укусы и только. Томский же предлагал крупную, дерзкую акцию. Настоящее дело, которое поднимет авторитет Бригады Че и нанесет весьма ощутимый урон ренегатам с Красной Линии.
Толик закончил рассказ и с замиранием сердца ждал ответа.
Русаков отвечать не спешил. Задумчиво ворошил палкой угли костра и покачивал головой. Томский понимал: комиссар в ответе за своих людей и вынужден будет подвергнуть их большому риску. Если Русаков откажет в помощи, Толя не станет обижаться. Пойдет на Берилаг с Ар- шиновым, Вездеходом и Владаром. Как ни крути, а личных счетов с Корбутом у бойцов Первой Интернациональной нет.
– Я принял решение, – твердо сказал комиссар. – Бригада пойдет в Берилаг. Вот только каким путем? Наша основная база разгромлена. От запасной, на Автозаводской, мы отрезаны. Там есть все необходимое для выхода на поверхность, но прорвать блокаду… Эта задача нам не по зубам.
– Кто знает, товарищ Русаков… – Толик поморщился – рана на груди вновь напомнила о себе. – Следует хорошенько подумать, просчитать все варианты. Уверен, решение найдется.
Негры закончили осмотр флага и подошли к костру. Заговорил Пьер:
– Товарищ Русаков, Максим сказал, что человек на флаге боролся за независимость угнетенных народов. Моя страна тоже завоевывала свою независимость. В прошлом веке камерунцам удалось справиться с французскими оккупантами. Но вот о кубинском революционере, товарище Эрнесто, мы ничего не слышали.
– С удовольствием расскажу вам о Че, – кивнул комиссар. – Он…
– Можно я? – перебил Толя. Глаза его горели.
– Давай, товарищ Томский! – разрешил Русаков.
Томский взобрался на платформу дрезины, повернулся к слушателям… И вдруг представил себя оратором, которому сейчас выступать перед огромной толпой. Он стоит на трибуне, у его ног колышется море голов и красных флагов, белое солнце висит высоко-высоко над головой. Звезда по имени Солнце! Источник света, который может согреть или спалить дотла. Томский мотнул головой, чтобы стряхнуть наваждение, и посмотрел вниз. Русаков благожелательно улыбался. Лумумба, Вездеход, Кольцов и Банзай тоже подошли к дрезине. Ничего, что на самом деле слушателей тут – раз, два, и обчелся, он все равно ощутил, как адреналин кипятит его кровь…
– Че – легенда, которая никогда не умрет. Он – самый известный из революционеров Латинской Америки, да что уж там, всего мира! Полное имя у великого Че – Эрнесто Рафаэль Гевара Линч де ла Серна. А «Че» – его кличка, он сам так ко всем обращался, у них в Аргентине так было принято. Вроде «Эй, чувак»… Родился в семье архитектора, выучился на врача и стал главной грозой империалистов на двух американских континентах!
Толя обожал Че Гевару. Как можно преклоняться перед побитым молью Ильичом, который, судя по слухам, помер от сифилиса? Настоящий революционер должен остаться молодым навсегда. Должен бороться до конца. Должен жертвовать собой ради идеи!
Томский начал изучать биографию Че еще на Войковской, а оказавшись в Полисе, просто открыл охоту за книгами о великом Эрнесто. Так рассказать о Че мог только товарищ Русаков… Но даже он слушал Толю, не перебивая. А уж Пьер, Рафаэль и Жан-Батист просто рты разинули.
Томский подробно рассказывал о детстве и юности Эрнесто. Его увлечениях и странствиях по Южной Америке. Жизни в Гватемале и Мексике, подготовке экспедиции на Кубу. Томскому не довелось видеть моря, но пылкое воображение позволило ему повествовать о путешествии на яхте «Гранма» захватывающе и ярко.
Толя с упоением говорил о долгих ночах, проведенных повстанцами у лесных костров. О дерзких планах, мечтах о сражениях, крупных операциях, о победе. Самому рассказчику начинало казаться, что в тупичке пахнет не костром, а дымом кубинских сигар. Он поведал о победе кубинской революции. исторических заявлениях команданте, которые, по мнению Томского, в точности подходили и для описания той идеологической деградации, которая происходит с красными в метро. На Кубе нет условий для становления сталинской системы. После революции работу по перестройке общества делают не революционеры. Ее делают технократы и бюрократы. А они по определению контрреволюционны. Как точно сказано! Примером могли служить и красные, и анархисты, и демократы. Они с головой окунулись во внутренние дрязги, забыли о высоких идеалах и целях.
– Во время своего последнего боя в боливийских джунглях Че был ранен, в его винтовку попала пуля, которая вывела оружие из строя, и в пистолете кончились патроны. Его ранили и взяли в плен, – произнес Томский хриплым от подкатившего к горлу кома голосом. – Перед казнью он сказал своему палачу: «Я знаю, ты здесь, чтобы убить меня. Не дрожи, трус, прицелься хорошенько, ты просто убьешь человека». Смерть Гевары стала страшным ударом для социалистического революционного движения в Латинской Америке и во всем мире. Местные жители начали считать Гевару святым и обращались к нему «Сан Эрнесто де ла Гевара», прося о милостях. Сын богатых родителей, блестяще образованный врач, всегда готовый оказать помощь даже раненым врагам, он положил жизнь на алтарь свободы и равенства! Останки великого революционера нашли и с воинскими почестями перезахоронили в специально построенном мавзолее в городе Санта-Клара. Там, где Че когда-то выиграл решающую для кубинской революции битву…
Когда Томский закончил свой рассказ, на глазах Лумумбы и его товарищей блестели слезы. Русаков отвернулся и покашливал, чтобы не выдавать своего волнения.
– Гевара был героем для целого континента. Для всего мира! Человек умер, а легенда осталась. Сотни тысяч молодых людей мечтали стать такими, как он. Я – мечтаю до сих пор. Потому что для Че справедливость была самым главным в мире. Потому что жизни других людей – угнетенных, несчастных, – были важнее собственной шкуры. Потому что для него революция была не бессмысленной резней, не остервенелой и бессмысленной дракой за власть. Для Эрнесто Че Гевары революция значила вечную борьбу за то, чтобы наш мир стал лучше. Чтобы голодные были накормлены, а угнетенные стали свободны. Он всю жизнь прожил в интересах этой революции и в интересах этой революции погиб как мученик. Поэтому Че – мой герой.
Толик спустился с дрезины и подошел к комиссару. Тот протянул ему руку.
– Я думал, что нашел отличного бойца для своей Бригады, – произнес товарищ Русаков, играя желваками, – но ошибся. Ты, товарищ, идеологически подкован лучше любого из нас. Я в тебе вижу настоящего друга и боевого товарища, который точно понимает ситуацию и с которым у нас общие идеалы! Мы с тобой одной крови. Мы пойдем за тобой в огонь и воду. Мы прорвем блокаду! Летала виктория сьемпре, товарищ Томский!
Но больше всего Томского поразил Владар. Он тоже пожал ему руку:
– Может, я и богохульствую, Анатолий, но рассказ о Че напомнил мне еще одного революционера, жившего задолго до Эрнесто. В свое время он тоже возглавил борьбу против поработителей иудейского народа и был казнен. Но его слово истины было посильнее любых мечей и ружей вместе взятых. Твой Че тоже искал царство истины. Просто шел к нему немного другим путем…
Томский не успел ответить Кольцову.
– Грязные нигеры! – захлебываясь слюной, зарычал фашист, которому удалось выплюнуть кляп. – Мы очистим от вас метро! Убейте меня, я не могу дышать с этими ублюдками одним воздухом!
Лицо Русакова потемнело. Он царапнул ногтями по клапану кобуры:
– Думаю, надо пойти навстречу господину офицеру и выполнить его желание. Я тоже не могу дышать воздухом, который насквозь пропитан смрадным дыханием этой твари! Ты приговариваешься к расстрелу, клоун. Из своего же собственного пистолета. В интересах революции…
Комиссар выхватил видавший виды «парабеллум», но нажать на спусковой крючок не успел. Толик перехватил его руку:
– Не спеши. Он нам еще пригодится. Есть план. Собирай людей!
Родившаяся у Томского идея пришлась всем по душе. Валявшимся в
углу бутылкам нашлось применение. Их наполнили бензином из запасной канистры, Вставили тряпочные фитили и поставили в ящик, который благодаря стараниям Аршинова и Федора освободился от самогона. Лумумба снял пулемет Дегтярева со станины, а Томский – знамя Бригады Че. «Дегтярева» отдали Пьеру. Чернокожий великан вскинул двенадцатикилограммовую машину на плечо с такой легкостью, словно пулемет был пушинкой. Запасной диск Пьер сунул в рюкзак Максим и Банзай научили Вездехода управлять дрезиной: ученик схватывал все на лету. Фашисту вновь заткнули пасть кляпом и накрепко привязали к пустому флагштоку. Наблюдая за приготовлениями, офицер понял все. Замычал, задергался, пытаясь освободиться.
Аршинов ласково пошлепал фашиста по щеке:
– Скоро, мой фюрер, твои желания сбудутся. Считай, что отмучился.
Костер погасили. Лумумба дернул за шнур. Затарахтел двигатель, и дрезина выкатилась в основной туннель. Здесь пришлось сделать остановку. Граната, которую Федор швырнул в паучью нору, разворотила стену, завалив пути обломками бетона.
В расчистке завала участвовали все, кроме Толика. Сослался на усталость, хотя дело было не в ней. Он чувствовал себя отвратительно. Рана горела. Запах бензиновых паров, некогда приятно щекотавший ноздри, теперь вызывал тошноту. Голоса товарищей больно били по барабанным перепонкам, хотя те разговаривали вполголоса.
Томский незаметно расстегнул китель, вытащил спрятанный на груди флаг и посмотрел на рану. Дело обстояло хуже, чем он думал. Гораздо хуже. Края двух ран, оставленных жвалами паука, воспалились. Кожа вокруг них покраснела и вздулась. Он заболел в самый неподходящий момент, когда требовалась мобилизация всех физических и душевных сил для мощного рывка. Не хватало только стать обузой для Бригады. Толик вернул полотнище на место и застегнул пуговицы. Пусть о ране позаботится Святой Эрнесто. Томский вытер рукавом выступивший на лбу пот и спрыгнул на пути, чтобы присоединиться к остальным. Он наклонился, чтобы поднять осколок бетона, покачнулся от приступа головокружения, но не выпустил груза из рук. В рекордно короткий срок дружными усилиями единомышленников дорога была расчищена. Заработавшись, Толик забыл о ране. Когда все забрались на дрезину, Русаков приказал Лумумбе ехать до середины перегона, ведущего к Автозаводской, и обернулся к Толику: