На небе светились звезды. Звезд крупнее и ярче я никогда не видывал. Я лежал и смотрел на них, потом перевернулся на спину, потеплее закутался в плащ и стал думать о звездах. Интересно, нравится ли музыка звездам? Я спросил об этом Нонно, и он ответил, что звезды, конечно, любят музыку. Тогда мы снова уселись вокруг костра, достали флейты и заиграли звездам.
Колодец, что нашептывает сказки по вечерам
А Страну Заморскую и Страну Загорную я еще не видел. Однажды, гуляя с отцом по саду, я спросил его, можно ли мне прокатиться на лошади по мосту Утреннего Сияния. Отец-король замедлил шаг и сжал ладонями мое лицо. Серьезно и ласково он поглядел мне в глаза.
— Мио, мой Мио! — сказал он. — В моем королевстве можешь скакать, куда тебе вздумается. Можешь мчаться на запад и восток, на север и на юг, сколько хватит сил у Мирамис. Можешь играть на Острове Зеленых Лугов, отправиться в Страну Заморскую или Страну Загорную. Помни только об одном. Помни, что есть еще на свете Страна Чужедальняя.
— А кто там живет? — спросил я.
— Рыцарь Като, — ответил отец, и лицо его потемнело. — Жестокий рыцарь Като.
Как только назвал он это имя, словно злой вихрь пронесся по саду. Белые птицы попрятались в гнезда, а птица Горюн тревожно закричала и забила большими черными крыльями. И в тот же миг увяло много-много роз.
— Мио, мой Мио! — сказал отец. — Ты мне дороже всего на свете, и у меня сжимается сердце всякий раз, как я вспоминаю о рыцаре Като.
Тут, словно в бурю, загудели серебристые тополя. Много листьев осыпалось на землю. И когда они опадали, казалось, будто кто-то плакал. Я чувствовал, что боюсь рыцаря Като, ужасно боюсь…
— Пожалуйста, не думай больше о нем, если тебя это огорчает, — попросил я отца.
Король кивнул и взял меня за руку.
— Ты прав. Пока я не буду думать о нем. Пока еще ты можешь играть на флейте и строить шалаши в саду роз.
И мы отправились на поиски Юм-Юма.
У моего отца было немало забот: ведь не так-то просто управлять таким огромным королевством. Но всегда у него находилось время и для меня. Ни разу я не слышал от него: «Проваливай отсюда, мне некогда». Ему было хорошо со мной.
Каждое утро мы гуляли в саду. Он показывал мне птичьи гнезда, заходил в наш шалаш, учил меня ездить верхом на Мирамис и беседовал со мной и Юм-Юмом обо всем на свете. Точь-в-точь как разговаривал со мной отец Бенки. И Бенка всегда этому радовался. На лице у него можно было прочитать: «Хоть это и мой отец, мне приятно, что он разговаривает с тобой». Я тоже очень радовался, когда мой отец беседовал с Юм-Юмом.
Наши с Юм-Юмом дальние прогулки верхом на лошади были очень кстати, ведь иначе отцу некогда было бы управляться с таким большим королевством. Если бы мы не пропадали целыми днями, отец, наверное, только бы и занимался с нами вместо того, чтобы решать государственные дела. Ему здорово повезло, что моими друзьями были Юм-Юм и Мирамис.
О моя Мирамис, какие путешествия я совершал верхом на твоей спине! О моя Мирамис, ты впервые пронеслась со мной по мосту Утреннего Сияния, и этого я никогда не забуду.
Было это перед рассветом. Часовые только-только опустили мост после ночи. Зеленые шелковые травы умывались росой, и Мирамис замочила свои золотые копыта, но что ей было до этого! Мы с Юм-Юмом встали ни свет ни заря, и нас клонило ко сну. Но прохладный бодрящий ветерок освежал наши лица, и, пока мы скакали по лугам, мы совсем проснулись. С восходом солнца мы были уже на мосту Утреннего Сияния. Казалось, он был соткан из золотых лучей. Мост высоко-высоко вознесся над водой. Глянешь вниз — голова кружится. Мы скакали по самому высокому и самому длинному мосту в мире. Золотая грива Мирамис горела на солнце. Лошадь скакала все быстрее, быстрее и быстрее, а мы поднимались на мост все выше, выше и выше. Копыта Мирамис грохотали как гром. Вот чудеса! Скоро я увижу Страну Заморскую, скоро, скоро.
— Юм-Юм, — закричал я, — Юм-Юм, разве ты не рад? Посмотри, как здорово!
Но вдруг я увидел, что с нами вот-вот может случиться беда! Ужасная беда. Мирамис на полном скаку мчалась прямо навстречу пропасти. Впереди больше не было моста, он круто обрывался. Видно, часовые не опустили его до конца, и он не доставал до земли по другую сторону фьорда.
Перед нами зияла бездна. Никогда мне еще не было так страшно. Я хотел крикнуть Юм-Юма, но не смог. Я натянул поводья, попробовал осадить Мирамис, но она меня не послушалась. Дико заржав, она продолжала скакать навстречу гибели, грохоча копытами. Вот-вот мы полетим в бездну. Вот-вот перестанут стучать копыта Мирамис, и я услышу ее ржание, когда она с развевающейся золотой гривой рухнет в пропасть. Я закрыл глаза и вспомнил моего отца-короля. Копыта Мирамис грохотали как гром.
Внезапно грохот прекратился. Я слышал стук копыт, но теперь они стучали по-другому. Мне показалось, будто Мирамис скачет по мягкому шелку. Я открыл глаза и увидел, что Мирамис парит в воздухе. О моя Мирамис с золотыми копытами и золотой гривой! Она мчалась по воздуху так же легко, как и по земле.
Она летела над облаками, а если бы захотела, могла перепрыгнуть через звезды. Ни у кого на свете нет такой замечательной лошади! И никто не может представить себе, как здорово, сидя на спине Мирамис, плыть по воздуху и видеть внизу Страну Заморскую, всю залитую солнцем.
— Юм-Юм, — закричал я. — Юм-Юм, Мирамис может летать над облаками!
— А ты разве не знал? — спросил Юм-Юм так, будто Мирамис только и делала, что летала по воздуху.
— Нет, откуда же мне знать, — ответил я.
— Ты еще так мало знаешь, Мио! — сказал Юм-Юм.
Долго-долго неслись мы в вышине. Мирамис перепрыгивала с одного облачка на другое. Прямо дух захватывало, до чего было здорово!
Наконец пришла пора приземляться. Мирамис медленно донесла нас до земли и остановилась. И мы оказались в Стране Заморской.
— А вот и зеленая роща для твоей Мирамис с золотой гривой, — сказал Юм-Юм. — Пусть пасется, а мы пока навестим Йри.
— Кто такой Йри? — спросил я.
— Скоро увидишь, — ответил Юм-Юм. — Йри со своими сестрами и братьями живет совсем рядом.
Он взял меня за руку и повел к стоявшему невдалеке домику. Маленькому белому домику с соломенной крышей, точь-в-точь такому, как в сказках. Трудно объяснить, почему домик казался сказочным: то ли от него веяло стариной, то ли вековые деревья, которые росли кругом, придавали ему такой вид, а может, была какая другая причина, не знаю.
Во дворе перед домом виднелся старинный круглый колодец. Может, это колодец придавал домику сказочный вид? В наше время таких колодцев больше не увидишь. По крайней мере мне видеть не приходилось.
Вокруг колодца сидело пятеро ребятишек. Старший мальчик улыбнулся нам доброй улыбкой.
— Я видел, как вы подъехали. У вас отличная лошадь.
— Ее зовут Мирамис, — ответил я. — Это Юм-Юм, а я — Мио.
— Я вас знаю, — сказал мальчик. — Меня зовут Йри, а это мои братья и сестры.
Видно было, что они рады нашему приезду.
На улице Уппландсгатан такой встречи и ждать нечего. Там мальчишки огрызались, как волчата, на каждого незнакомца, осмелившегося к ним подойти. Они всегда находили кого-нибудь, над кем могли поиздеваться, кого не брали с собой в игру или вовсе прогоняли. Чаще всего прогоняли меня. Только один Бенка всегда играл со мной… Вожаком мальчишек на Уппландсгатан был самый большой из них — Янне. Я не сделал Янне ничего плохого, но стоило ему увидеть меня, как он начинал кричать: «Убирайся отсюда подобру-поздорову, а не то как врежу — закачаешься!» После этого мне нечего было и мечтать поиграть с ребятами в лапту. Ведь вся улица была на стороне Янне и во всем подражала ему, потому что Янне был вожаком.
И теперь я просто удивлялся, когда встречал таких приветливых ребят, как Йри с его братьями и сестрами, Юм-Юм или Нонно.
Мы с Юм-Юмом уселись рядом с Йри. Я заглянул в колодец. Он был такой глубокий, дна не видать.
— Как же вы достаете воду? — спросил я.
— Мы не достаем оттуда воду, — ответил Йри. — Это не простой колодец.
— Что же это за колодец? — спросил я.
— Это — колодец-сказочник. Он нашептывает сказки по вечерам, — ответил Йри.
— Как так? — изумился я.
— Потерпи до вечера, узнаешь.
Весь день мы провели с Йри, его братьями и сестрами, играя под кронами вековых деревьев. А когда проголодались, сестра Йри, Минонна-Нелль, сбегала на кухню за хлебом. Как у бабушки нашего друга Нонно, то был хлеб насущный, и мне он показался таким же вкусным, как и у нее.
В траве под деревьями я вдруг увидел серебряную ложечку. Я показал ее Йри, и он сразу загрустил.
— Это ложечка нашей сестренки, — сказал он. — Мио нашел ложечку нашей сестренки! — закричал он своим братьям и сестрам.
— А где ваша сестренка? — спросил я.
— Это ложечка нашей сестренки, — сказал он. — Мио нашел ложечку нашей сестренки! — закричал он своим братьям и сестрам.
— А где ваша сестренка? — спросил я.
— Рыцарь Като, жестокий рыцарь Като похитил ее.
Только он назвал это имя, в воздухе сразу похолодало. Огромный подсолнух в саду увял, а крылья у бабочек отвалились. Никогда они уже не смогут летать. А я почувствовал, что боюсь рыцаря Като, просто ужасно боюсь.
Я протянул Йри серебряную ложечку, но он сказал:
— Возьми себе ложечку нашей сестренки. Ей она больше не понадобится; раз ты нашел ее, она твоя.
Услыхав, что их сестренке ложечка больше не понадобится, малыши заревели.
Но мы снова затеяли игры и старались не думать о грустных вещах. Ложечку я сунул в карман и позабыл о ней.
День клонился к вечеру, стало смеркаться. Тогда Йри, таинственно подмигнув малышам, сказал:
— Пора!
Все уселись на краю колодца, мы с Юм-Юмом тоже сели рядом.
— Тише! Ни слова! — прошептал Йри.
Мы сидели молча и ждали. В роще старых деревьев быстро сгущались тени. Домик Йри погружался в таинственный полумрак.
Казалось, что-то серое, таинственное, древнее окружает со всех сторон дом, деревья, колодец, по краям которого мы примостились.
— Помолчим! — прошептал Йри, хотя никто из нас и рта не открывал.
Мы еще немного помолчали. Между деревьями становилось все сумрачнее, все темнее. Было совсем тихо. Я ничего не слышал.
Но вот раздались какие-то звуки. Правда, правда, в колодце послышался чей-то шепот. Какой-то странный, ни на что не похожий голос нашептывал сказки. То были никому не ведомые сказки, самые прекрасные в мире. Ничего я так не люблю, как слушать сказки. Я улегся животом на край колодца, чтобы не пропустить ни словечка. Время от времени голос начинал напевать чудесные, диковинные песни.
— Что это за колодец! — спросил я Йри.
— Колодец, до краев полный сказок и песен, вот все, что я знаю, — ответил Йри. — Колодец забытых сказок и песен, которые в стародавние времена славились во всем свете. А теперь они забыты, и только колодец-сказочник хранит их в своей памяти.
Долго мы так сидели. Темнота все сгущалась между деревьями, а голос становился все тише и тише, пока совсем не смолк.
Далеко в зеленой роще заржала Мирамис. Она напомнила мне, что пора возвращаться домой к отцу.
— Прощай, Йри, прощай, Минонна-Нелль, прощайте, малыши! — сказал я.
— Прощай, Мио, прощай, Юм-Юм! — ответил Йри. — Приезжайте к нам еще.
— Конечно, приедем! — пообещал я.
Мы пошли к Мирамис, взобрались ей на спину и помчались домой. Мрак поредел: на небе взошла луна, осветила зеленые рощи, и деревья засеребрились, точь-в-точь как тополя в отцовском саду.
Мы подъехали к мосту Утреннего Сияния, но я с трудом узнал его. Это был совсем другой мост, он словно был выткан из серебряных лучей.
— Ночью мост называется иначе, — сказал Юм-Юм.
— Как же он называется ночью? — спросил я.
— Мост Лунного Сияния, — ответил Юм-Юм.
Мы скакали по мосту Лунного Сияния, который вот-вот должны были развести часовые. Мы видели костры, зажженные пастухами на Острове Зеленых Лугов. Отсюда они выглядели маленькими огоньками.
Весь мир был погружен в тишину, и только копыта Мирамис грохотали по мосту. При свете луны Мирамис казалась призрачной лошадью, а грива ее — не золотой, а серебряной.
Я вспомнил колодец-сказочник и сказки, которые слышал. Особенно мне понравилась одна, она начиналась так:
«Жил-был на свете королевич. Однажды в лунную ночь оседлал он коня и отправился странствовать». Вот здорово! И я бы мог стать героем сказки! Я ведь тоже королевский сын!
Все ближе и ближе Остров Зеленых Лугов, копыта Мирамис грохочут как гром. Я все время думаю об этой сказке, она кажется мне такой прекрасной:
«Жил-был королевич. Однажды в лунную ночь оседлал он коня и отправился странствовать. Вот скачет он Дремучим Лесом…»
Вот скачет он Дремучим лесом
Когда я еще жил у дяди Сикстена и тети Эдлы, я частенько брал в библиотеке сказки. Но тетя Эдла терпеть этого не могла.
— Опять уткнулся носом в книгу! — ворчала она. — Вот потому ты такой заморыш, такой бледный и хилый, что не бываешь на воздухе, как другие дети!
Я-то бывал на воздухе — почти все время торчал на улице. Но тете Эдле и дяде Сикстену, верно, больше всего хотелось, чтобы я вовсе не возвращался домой. Теперь они небось рады: ведь я никогда не вернусь к ним.
Читать я мог только по вечерам, да и то урывками, и бледный был вовсе не поэтому. Посмотрела бы тетя Эдла, как я окреп и вырос, каким стал загорелым и здоровым.
Очутись я на Уппландсгатан, я бы мог запросто вздуть Янне одной рукой, но я все равно не стал бы этого делать — просто не хочу.
Интересно, что сказала бы тетя Эдла, если б услыхала про колодец, который нашептывает по вечерам сказки, если б узнала, что вовсе незачем сидеть на одном месте, уткнувшись носом в книги, а можно прямо на свежем воздухе слушать сколько хочешь сказки.
Может, это понравилось бы даже тете Эдле, хотя она, по правде сказать, никогда не бывает довольна.
«Жил-был королевич. Однажды в лунную ночь оседлал он коня и отправился странствовать. Вот скачет он Дремучим Лесом…»
Так нашептывал колодец, и я не мог забыть его слов. А если колодец рассказал эту сказку неспроста? Вдруг я и есть тот самый королевич, который скакал Дремучим Лесом и которому снова предстоит свершить этот путь?
Я спросил отца, не знает ли он, где Дремучий Лес. Конечно, он знал.
— Дремучий Лес в Стране Загорной, — сказал он. И до чего ж печально звучал его голос. — Зачем он тебе, Мио, мой Мио?
— Хочу побывать там нынче ночью, как взойдет луна, — отвечал я.
Мой отец, пораженный, взглянул на меня.
— Вот как! Уже нынче? — сказал он, и голос его зазвучал еще печальней.
— Может, ты против? — спросил я. — Может, ты будешь беспокоиться, если я уйду из дома и поскачу ночью в Дремучий Лес?
Отец покачал головой.
— Нет, — ответил он, — лес, мирно спящий при свете луны, никому не причинит зла.
Потом отец замолчал и сел, обхватив голову руками, — видно было, что он думает о чем-то грустном.
Обняв его за плечи, я сказал:
— Хочешь, я останусь дома, с тобой?
Он долго смотрел на меня; глаза его были печальны.
— Нет, Мио, мой Мио! Ты не останешься. Луна уже взошла, и Дремучий Лес ждет тебя.
— А ты и вправду ничуть не огорчился? — спросил я.
— Вправду, — ответил он, погладив меня по голове.
Тогда я побежал спросить Юм-Юма, не поедет ли он со мной в Дремучий Лес. Но отец тотчас окликнул меня:
— Мио, мой Мио!
Я обернулся: отец протягивал ко мне руки. Я бросился к нему, и он обнял меня. Мы долго стояли, крепко-крепко обнявшись, а потом я сказал:
— Ведь я скоро вернусь!
— Возвращайся скорее, — чуть слышно прошептал отец.
Юм-Юма я отыскал у домика садовника и рассказал ему, что собираюсь в Дремучий Лес!
— Вот как! Наконец-то! — воскликнул Юм-Юм.
Как все непонятно! Когда я сказал, что собираюсь в Дремучий Лес, отец удивился: «Вот как! Уже нынче?», а Юм-Юм: «Вот как! Наконец-то!» Но я не стал ломать над этим голову.
— Поедешь со мной? — спросил я Юм-Юма.
Юм-Юм глубоко вздохнул.
— Да! — ответил он. — Да! Да!
Мы пошли за Мирамис, которая паслась в саду среди кустов роз, и я сказал, что ей придется везти нас в Дремучий Лес.
Тут Мирамис заплясала, будто услышала очень приятную весть. Только мы с Юм-Юмом взобрались к ней на спину, как Мирамис вихрем помчалась вперед. Когда мы выезжали из сада, мне послышался голос отца.
— Мио, мой Мио! — звал он, и печальнее голоса мне слышать не доводилось.
Но свернуть с пути я не мог. Не мог.
Страна Загорная лежала от нас за тридевять земель. Пешком, без такой лошади, как Мирамис, нам бы туда ни за что не попасть. Нам бы ни за что не перевалить через высокие горные хребты, достающие чуть не до небес. Но Мирамис, точно птица, парила над вершинами гор. Я велел ей опуститься на самую высокую из вершин, покрытую вечными снегами. Сидя на лошади верхом, мы разглядывали страну, ожидавшую нас у подножия гор.
Там, освещенный луной, виднелся Дремучий Лес. Он был таким красивым и вовсе не опасным. Видно, и в самом деле лес, тихо спящий при свете луны, никому не причинит зла.
Да, правду говорил мой отец: не только люди добры в этой стране. Леса и луга, ручьи и зеленые рощи приветливо встречали человека, ночь была такая же ласковая, как и день, луна светила таким же мягким светом, как и солнце, а темнота в лесу ничем не отличалась от обычной темноты. Так что бояться было нечего!
Только одного, одного-единственного надо было бояться!