Он не обратил на нее никакого внимания, как будто давно привык к ее обморокам.
— Они уплыли на лодке, — сказал он мне.
Девушка и двое слуг-мужчин окружили женщину и перенесли ее на кушетку.
— Сколько их было? — спросил я.
— Я насчитал десять и думаю, что пропустил не больше одного или двух.
— Мужчины, которых я послал туда, не смогли их остановить?
Он пожал плечами:
— А что бы вы сделали? Нужно иметь крепкий желудок, чтобы идти на пулемет. Ваших людей выбили из зданий почти сразу, как они прибыли туда.
Женщина, упавшая в обморок, пришла в себя и засыпала юношу взволнованными вопросами по-русски. Княжна надевала свою голубую накидку. Женщина оставила в покое парня и спросила ее о чем-то.
— Все кончилось, — сказала княжна. — Я собираюсь пойти посмотреть на развалины.
Эти слова прозвучали призывом. Через пять минут все мы, включая слугу, направились к подножию холма. Позади нас, вокруг нас, впереди нас под легкой теперь моросью торопливо шли другие люди, их взволнованные лица были бледны в слабом утреннем свете.
На полпути вниз из переулка выбежала женщина и, обращаясь ко мне, быстро заговорила. Я узнал в ней одну из служанок Хендрикссона.
Я уловил лишь некоторые ее слова.
— Подарки украдены… Мистер Брофи убит… Оливер…
— Я подойду позже, — сказал я остальным и последовал за служанкой.
Обратно к дому она бежала. Я бежать не мог. Я не мог даже быстро идти. Когда я подошел, она и Хендрикссон, и остальные слуги стояли на крыльце.
— Они убили Оливера и Брофи, — сказал старик.
— Как?
— Мы находились в задней части дома, на втором этаже, и наблюдали за вспышками выстрелов внизу в деревне. Оливер был внизу, возле входной двери, а Брофи в комнате с подарками. Мы услышали выстрелы в доме. Тотчас же на пороге нашей комнаты появился человек и, угрожая нам двумя пистолетами, продержал нас здесь минут десять. Затем он закрыл и запер дверь и ушел. Мы выломали дверь — и нашли Брофи и Оливера мертвыми.
— Пойдемте взглянем на них.
Шофер лежал на спине прямо у входной двери. Его коричневое горло было перерезано почти до позвоночника. Его ружье лежало под ним. Я вытащил его и осмотрел. Из него не стреляли.
Дворецкий Брофи лежал наверху, скрючившись у ножки одного из столов, на которых были разложены подарки. Его пистолет исчез. Я перевернул тело, распрямил его и обнаружил в груди отверстие от пули. Одежда вокруг отверстия была сильно опалена.
Большинство подарков осталось на месте. Исчезли наиболее ценные. Остальные лежали в беспорядке, разбросанные как попало, без оберток.
— Как выглядел тот, которого вы видели? — спросил я.
— Я не очень хорошо рассмотрел его, — ответил Хендрикссон. — В нашей комнате не было света. Это была просто темная фигура, освещенная пламенем свечи, горевшей в холле. Большой мужчина в черном резиновом плаще, в чем-то похожем на черную маску, которая закрывала его лицо и всю голову, с маленькими дырочками для глаз.
— Без шляпы?
— Да, только маска.
Когда мы вновь спустились вниз, я вкратце рассказал Хендрикссону о том, что видел, слышал и делал с того момента, когда покинул его. Особо рассказывать было нечего.
— Вы думаете, что сможете получить информацию о других от того, кого вы поймали? — спросил он, когда я собрался уходить.
— Нет. Но надеюсь выловить и остальных.
Когда я, хромая, добрался до главной улицы Коффигнела, она была переполнена людьми. Отряд моряков с Мэр-Айленд был уже там, там же находились люди из морской полиции Сан-Франциско. Возбужденные горожане всех степеней полуодетости бурлили вокруг них. Сотни голосов говорили одновременно, пересказывая свои приключения, подвиги и неудачи, впечатления. Слова «пулемет», «бомба», «бандит», «машина», «выстрел», «динамит» и «убит» произносились снова и снова различными голосами и с различными интонациями.
Банк был почти полностью разрушен зарядом, который разнес хранилище. Ювелирный магазин тоже превратился в развалины. Бакалейный магазин напротив служил полевым госпиталем. Два врача усиленно трудились там, перевязывая пострадавших жителей.
Я увидел знакомое лицо под форменной фуражкой — сержант Рош из портовой полиции — и протиснулся к нему сквозь толпу.
— Только что прибыл? — спросил он, пожимая мне руку. — Или находился здесь с самого начала?
— С самого начала.
— Что знаешь?
— Все.
— Кто же видел частного детектива, который бы всего не знал? — пошутил он, пока я выводил его из толпы.
— А вы, ребята, не встретили в заливе пустую лодку? — спросил я, когда мы отошли подальше от посторонних ушей.
— Пустые лодки плавали по заливу всю ночь, — ответил Рош.
Об этом я не подумал.
— Где сейчас ваша лодка? — спросил я.
— В море, пытается поймать бандитов. Я остался с парой человек, чтобы оказать помощь здесь.
— Тебе повезло, — сказал я. — Глянь-ка на ту сторону улицы. Видишь бравого старика с черными бакенбардами рядом с аптекой?
Там стоял генерал Плешков вместе с женщиной, падавшей в обморок, молодым русским, окровавленная щека которого заставила ее потерять сознание, и бледным, пухлым мужчиной лет сорока с небольшим, который был с ними на приеме. Поодаль стоял здоровяк Игнатий, двое слуг-мужчин, которых я видел в доме, и еще один человек, который, очевидно, тоже был слугой. Они переговаривались между собой и глядели на взволнованные гримасы владельца собственности, который с покрасневшим от возбуждения лицом объяснял подтянутому лейтенанту из морской пехоты, что это его личный автомобиль угнали бандиты и установили на нем пулемет и что он думает по этому поводу.
— Да, — сказал Рош. — Я вижу твоего парня с бакенбардами.
— Ну вот, это твоя добыча. Женщина и двое мужчин рядом с ним тоже твоя добыча. И четверо русских, стоящих слева, заслуживают твоего внимания еще больше. Тут кое-кого не хватает, но я позабочусь об этом. Переговори с лейтенантом и окружайте этих пташек, не давая им шансов вырваться. Они думают, что пребывают сейчас в полной безопасности.
— А ты уверен в этом? — спросил сержант.
— Не будь идиотом! — прорычал я, как будто никогда в жизни не делал ошибок.
Я стоял, опершись на здоровую ногу. Когда я перенес вес на другую, чтобы повернуться, боль отдалась во всей ноге до бедра. Я сжал покрепче зубы и с трудом начал пробираться сквозь толпу на другую сторону улицы.
Княжны, похоже, здесь не было. Я думал о том, что после генерала она была самым важным членом шайки. Если она сейчас дома и еще ничего не подозревает, я мог бы арестовать ее без особого шума.
Идти было чертовски трудно. У меня поднималась температура. Пот градом катился по лицу.
— Мистер, никто из них не проходил по этой дороге. Передо мной стоял одноногий почтальон. Я поприветствовал его так, будто он был моим кредитором.
— Пошли со мной, — сказал я, взяв его за руку. — Ты прекрасно поработал здесь, а теперь хочу, чтобы ты сделал для меня еще кое-что.
Пройдя полквартала от главной улицы, я подвел его к крыльцу маленького желтого коттеджа. Входная дверь была распахнута: по всему видать, что обитатели забыли закрыть ее, побежав встречать полицию и морскую пехоту. Прямо за дверью, возле вешалки, стоял плетеный стул. Я совершил незаконное вторжение в частное владение с отягчающим вину выносом этого стула на крыльцо.
— Садись, сынок. — Я заставил его сесть.
Он сел, недоуменно глядя на меня. Я твердой рукой ухватился за костыль и вырвал его из рук парнишки.
— Вот тебе пять долларов за аренду, — сказал я, — а если сломаю, то куплю тебе новый из золота и слоновой кости.
Я сунул костыль под мышку и двинулся вверх по холму.
Это был мой первый опыт ходьбы с костылем. Никаких рекордов я не побил. Но это было лучше, чем ковылять, волоча беспомощную, ни на что не годную ногу.
Холм оказался длиннее и круче, чем некоторые из гор, на которых я бывал, но наконец посыпанная гравием дорожка к дому русских оказалась у меня под ногами.
Мне оставалось одолеть еще несколько дюжин футов до крыльца, когда княжна Жуковская открыла дверь.
— О! — воскликнула она и, оправившись от неожиданности, добавила: — Вашей ноге хуже!
Она сбежала со ступенек, чтобы помочь мне подняться на крыльцо. Пока она подходила, я заметил: что-то тяжелое оттягивало правый карман ее серого фланелевого жакета.
Взяв меня одной рукой под локоть и обняв другой за талию, она помогла мне подняться по ступенькам и пройти через крыльцо. Это убедило меня в том, что она не подозревает, что я разгадал их игру. Если бы она подозревала, то не подошла бы так близко. Интересно, почему она вернулась домой после того, как вышла отсюда вместе со всеми?
Пока я думал об этом, мы вошли в дом, где она усадила меня в большое и мягкое кожаное кресло.
Пока я думал об этом, мы вошли в дом, где она усадила меня в большое и мягкое кожаное кресло.
— Вы, должно быть, умираете с голоду после такой напряженной ночи, — сказала она. — Пойду посмотрю чего-нибудь.
— Нет, сядьте. — Я кивнул на кресло, стоявшее напротив моего. — Я хочу поговорить с вами.
Она села, сложив на коленях тонкие белые руки. Ни в ее лице, ни в позе не было ни малейшего признака нервозности, ни даже любопытства. Тут она явно перестаралась.
— Где вы спрятали награбленное? — спросил я.
По бледности ее лица ни о чем нельзя было судить. Оно было мраморно-белым, когда я увидел ее в первой раз. Темнота глаз тоже была естественной. Ничего не произошло и с другими чертами ее лица. Ее голос прозвучал весьма холодна.
— Простите, — сказала она, — этот вопрос не имеет ко мне никакого отношения.
— Суть в следующем, — пояснил я. — Я обвиняю вас в соучастии в ограблении Коффигнела и в убийствах, которые при этом произошли И я спрашиваю вас, где вы спрятали награбленное?
Она медленно поднялась, вздернула подбородок и посмотрела на меня с высоты по меньшей мере полутора километров.
— Как вы смеете? Как вы смеете говорить так со мной, с Жуковской!
— Мне нет до этого дела, будь вы хоть одним из братьев Смит! — Наклонившись вперед, я зацепился больной ногой за ножку кресла, и последовавшая за этим боль не улучшила моего состояния. — Суть нашего разговора в том, что вы — вор и убийца.
Ее сильное стройное тело превратилось в тело напрягшегося, готового к прыжку зверя. Белое лицо превратилось в морду обезумевшего животного. Одна рука — сейчас лапа — потянулась к оттянутому карману жакета.
Но не успел я и глазом моргнуть — хотя моя жизнь зависела именно от моего «неморгания», — как дикий зверь исчез. И вместо него вновь — а теперь я знаю, откуда авторы старых сказок черпали идеи, — появилась принцесса, надменная, стройная, высокая.
Она села, скрестив ноги, положила локоть на ручку кресла и, подперев кистью подбородок, с любопытством взглянула на меня.
— Как вы, — промурлыкала она, — умудрились прийти к такой странной и смешной версии?
— Я не умудрился, и это не странно, и не смешно, — сказал я. — Может быть, я сэкономлю время и уберегу вас от лишних неприятностей, если открою часть улик против вас. Тогда вы будете знать, на чем стоите, и не станете попусту напрягать мозги, изображая полную невинность.
— Я буду вам очень признательна, — улыбнулась она, — очень!
Я прижал свой костыль коленом к ручке кресла так, чтобы мои руки были свободны для подсчета фактов на пальцах.
— Во-первых — тот, кто планировал это дело, знал остров не просто хорошо, а каждый его дюйм. Нет необходимости спорить об этом. Во-вторых — машина, на которой был установлен пулемет, принадлежит местному жителю и была украдена здесь. Так же, как и лодка, в которой бандиты предполагали скрыться. Бандитам из другого места потребовалась бы машина или лодка, чтобы привезти сюда пулеметы, взрывчатку и гранаты, и они не стали угонять еще одну. В-третьих — в деле нет ни малейшего признака работы профессиональных преступников. Честно говоря, это работа военного от начала и до конца. Самый паршивый в мире взломщик сейфов мог бы проникнуть и в подвал банка, и в сейфы ювелира, не повреждая зданий. В-четвертых — бандиты из другого города не разрушили бы мост. Они могли бы его блокировать, но уничтожать бы не стали. Они сохранили бы его на случай, если бы им пришлось уходить в том направлении. В-пятых — бандиты, собирающиеся уйти на лодке, сделали бы работу быстро, не растягивая ее на всю ночь. Здесь было произведено достаточно шума, чтобы поднять на ноги всю Калифорнию от Сакраменто до Лос-Анджелеса. Вы же послали в лодке одного человека, чтобы он поднял стрельбу, но он не ушел далеко. Оказавшись на безопасном расстоянии, он выпрыгнул из лодки и вплавь вернулся на остров. Игнатий мог сделать это играючи.
Моя правая рука устала. Я взялся за левую.
— В-шестых — я встретил одного из вашей компании на пляже, и он шел от лодки. Он предложил захватить ее. Нас обстреляли, но человек за пулеметом просто играл с нами. Он мог бы в секунду уничтожить нас, если бы действовал всерьез, но он стрелял поверх наших голов. В-седьмых — тот же самый парень — единственный человек на острове, который, насколько я знаю, видел отплывающих бандитов. В-восьмых — все ваши люди, которых я встречал, были особенно любезны со мной. Даже генерал провел со мной целый час на приеме, болтая о пустяках. Это отличительная черта начинающих преступников-любителей. В-девятых — после того как машина с пулеметом была разбита, я погнался за человеком, находившимся в ней. Я потерял его из виду возле вашего дома. Итальянец, которого я поймал, не тот человек. Тот человек не смог бы выбраться на тропинку так, чтобы я не увидел его. Но он мог обежать дом со стороны генерала и скрыться внутри. Генерал любил его и помог ему. Я знаю это, потому что генерал совершил настоящее чудо, не попав в него с каких-то шести футов из дробовика. В-десятых — вы пришли в дом Хендрикссонов с единственной целью — выманить меня оттуда.
Пальцы на левой руке закончились. Я снова обратился к правой.
— В-одиннадцатых — двое слуг Хендрикссона были убиты кем-то, кого они знали и кому доверяли. Оба были убиты с близкого расстояния, ни разу не выстрелив. Я бы сказал, что вы заставили Оливера впустить вас в дом и, пока вы разговаривали с ним, один из ваших подручных перерезал ему горло. Затем вы поднялись наверх и, вероятно, застрелили ничего не подозревающего Брофи сами. Он охранял подарки не от вас. В-двенадцатых… но этого должно быть достаточно, а то у меня уже горло болит.
Княжна подняла голову и достала из изящного черного портсигара толстую белую сигарету. Я чиркнул спичкой. Глубоко затянувшись — сигарета сгорела почти на треть, — она выдохнула дым вниз, в колени.
— Этого было бы достаточно, — сказала она, — если бы вы не знали сами, что мы не могли успеть везде. Разве вы не видели нас время от времени? Разве все не видели нас?
— Это несложно! — ответил я. — Имея пару пулеметов, полный ящик гранат, зная остров как свои пять пальцев, в темноте и в грозу, против испуганных горожан — это беспроигрышный вариант. Вас девять человек из тех, кого я знаю, включая двух женщин. Пятеро из вас могли выполнять работу, тогда как остальные появлялись то тут, то там, создавая себе алиби. Так вы и сделали. Вы так старались, что с этим алиби обманули самих себя. Куда бы я ни пошел, я везде натыкался на одного из вас. А генерал! Этот старый шутник с бакенбардами бегал повсюду и водил простых жителей в атаку! Я готов побиться об заклад, что много раз водил! Им еще повезло, что хоть кто-то из них остался жив!
Еще раз затянувшись, княжна докурила сигарету, бросила окурок на коврик, растоптала его ногой, тяжело вздохнула, уложила руки на колени и спросила:
— Ну и что теперь?
— Теперь я хочу знать, куда вы дели награбленное?
Ее готовность отвечать удивила меня.
— Под гаражом, в тайнике, который мы выкопали несколько месяцев назад.
Я, конечно, не поверил, но в дальнейшем это оказалось правдой.
Больше мне нечего было сказать. Когда я неуклюже завозился в кресле с позаимствованным костылем, собираясь встать, она подняла руку и мягко сказала:
— Подождите, пожалуйста. Я хочу вам что-то предложить.
Привстав, я наклонился к ней и протянул руку.
— Ваш пистолет, — сказал я.
Она кивнула и сидела спокойно, пока я вытаскивал оружие у нее из кармана. Положив пистолет к себе в карман, я снова сел.
— Вы сказали, что вам все равно, кто я, — заговорила княжна. — Но я хочу, чтобы вы знали. Здесь так много нас, русских, которые когда-то были кем-то и сейчас стали никем, что я не буду утомлять вас повторением истории, которую мир устал слушать. Но вы должны помнить, что эта потрепанная история — реальность для нас, тех, кто был ее героями. Хотя мы бежали из России с тем, что смогли унести из нашего имущества, этого, к счастью, хватило, чтобы создать сносный комфорт на несколько лет.
В Лондоне мы открыли русский ресторан, но Лондон внезапно оказался полон русскими ресторанами, и наше заведение превратилось из средства к существованию в источник потерь. Мы пытались давать уроки музыки, языков и так далее. Короче говоря, мы пробовали все те средства зарабатывать себе на жизнь, что и другие русские изгнанники, и всегда оказывались в перенасыщенных и, следовательно, неприбыльных сферах. Но что еще мы знали, что могли делать?
Я обещала не утомлять вас. Итак, наши капиталы все таяли, и день, когда мы станем нищими и голодными, все приближался, день, когда читатели наших воскресных газет должны были познакомиться с нами — поденщицами, некогда бывшими княгинями, и великими князьями, ставшими дворецкими. Для нас не было места в этом мире. Отверженные легко становятся преступниками. Почему нет? Можно ли сказать, что мы приносили миру присягу на верность? Разве не мир безразлично взирал на нас, лишенных дома, собственности и страны?