— Как это нет?
— А очень просто. Не собирали мы такой урок, вот и весь сказ. Так дяде, долгих лет ему, и передай.
Сказав это, Урван сжал челюсти, весь подобрался. Он такой! Упрется — и не даст. И ладно б просто не давал, тогда бы хоть молчал. Так он и не молчит. Недавно здесь, в Хвостове, на пиру, взял и при всех сказал, что его дядя выжил из ума, оттого и задумал войну. Хотя, быть может, и не так оно тогда здесь было сказано. Но в доносе записано именно так, слово в слово. Князь, прочитав донос, порвал его, смолчал — Урван, как ни крути, его племянник и наследник… А вот теперь этот наследник опять пошелестел отчетами, поморщился, подумал… а после улыбнулся и сказал:
— Лягаш ко мне частенько заезжал. Дыни любил. Моченые, сушеные. Да! Мы с ним еще играли в шу. А ты играешь?
Рыжий согласно кивнул. Урван принес доску, расставили фигурки. Играли они долго, до полуночи. Урван, как будто ничего и не случилось, опять пошел рассказывать — о пчелах, о рыбалке, о пожарах… потом вдруг помрачнел, сел прямо, отвернулся от доски и зло, отрывисто заговорил:
— Я знаю, знаю! Я, все кричат, наживаюсь на мэгцах. А много ты имел о том известий? Ни одного? А почему? Да потому что не идут они к нам, иноземцы, они же умные, зачем им сюда, в грязь? Вот тогда мы, их не дождавшись, сами лезем к ним! И называется это «война»! И ей, этой войне, даем такое оправдание: награбим — и станем богатыми, и будем жить не хуже прочих, пить будем, будем жрать в три горла. Так, Рыжий, а?
Рыжий смолчал. Урвана это еще пуще разъярило. Он подскочил и заходил по комнате, заговорил:
— Ой, дикари! Ой, темнота! А корчат из себя! Я знаю, дядя, говорит, мол, будет у нас золото — и сразу все изменится, дороги выстроим, мосты — и заторгуем, заживем. А с кем? Ты ж видел их, наш, скажем так, народ, и нрав его, во всей красе, я думаю, познал уже. «Известия» ж читал… Да что «известия»!
Тут он остановился, постоял… Лапой махнул и сел. Сказал:
— Пьют, когти рвут да на чужое зарятся. Напасть бы да ограбить — вот и вся мечта. А надо работать. Вот взять хотя бы тот же Мэг. Пятьсот… Нет, даже триста лет тому назад они были ничуть не лучше нас. А нынче процветают — и дальше работают, и дальше! А мы все воюем, воем, воюем! И много мы навоевали, а? Или… А, что и говорить! Сыграем еще партию?
Сыграли. Потом еще одну, еще — но уже молча. Потом Рыжий лежал на мягком пуфаре, укрывшись одеялом. За стенкой мерно тикали часы. Урван, мрачно подумалось, хитрец и лжец, Урван куплен далянцами и мэгцами, а может и фурляндцами, Урван такой, Урван сякой. Так говорят о нем. Но и о князе тоже говорят немало. Обо всех говорят.
И вообще, красиво, гладко говорить, так это и Вожак еще умел. Так что не рано ли ты, Рыжий, сомневаешься в одном и уверяешься в другом, не лучше ли… Да, только так! Спи, Рыжий, спи, ибо с наскока, нахрапом такого тебе не осилить, тут время нужно, успокоиться, тут… Спи, я сказал, спи, спи!
И вскоре он действительно заснул. И спал, как и положено, без всяких сновидений. А утром, после завтрака, уже возле каталки, Урван поднес дары. Князю — «любимому дяде» — Урван передавал массивный погребец игристого шипучего в стеклянных розовых бутылках.
— А на словах… премногих ему лет. И мирных. Мирных — это обязательно. А это вот… тебе.
И воевода, словно бы таясь, как будто невзначай, подал Рыжему квадратный кожаный футляр. Швы на этом футляре были залиты сургучными печатями. И вообще, он, этот футляр, не гнулся, не звенел, не брякал. Он даже запаха почти не издавал. А тот, который издавался, был незнакомый, чужой.
— Что там? — с опаской спросил Рыжий.
— Секрет! — многозначительно ответил воевода. — Пока не открывай. А приедешь — тогда и откроешь. Но только ты один. Понятно?
Рыжий промолчал.
— Тогда… Порс! Порс! — вскричал Урван. И тягуны рванули с места.
И снова по степи, а после по реке. Бренчат бутылки. А футляр… Что в нем? Рыжий вертел его, разглядывал печати — но так и не вскрыл. Приехал, доложил о деле, отдал князю погребец и передал Урвановы слова. А про футляр смолчал.
Князь, выслушав отчет, сказал:
— Уж лучше б сразу бунт! А так… Иди.
Рыжий пришел к себе, сел на продавленный тюфяк, поежился — по вечерам уже морозило — и посмотрел в окно. Долго смотрел и ни о чем не думал. А после взял футляр, рванул и вскрыл его. И вытащил…
Глава шестнадцатая — ЗИМА
Пришла зима. И выдалась она как никогда морозная и снежная. Сперва в каких-нибудь пять-десять дней все замело, все задуло, засыпало. Потом колодцы вымерзли до дна, а на реке лед стал такой толстенный, что никак не пробить. И потому, чтобы разжиться хоть какой-нибудь водой, дымцы носили с улицы снег и топили его на огне. Заодно и грелись. И молчали. Сиднем сидели по домам. В костярнях, на базаре — никого. Глянешь в окно, а там одни сугробы да сугробы, да дымы. И ни следа нигде! Обозы с продовольствием, и те позастревали на дорогах. И поначалу этого как будто не заметили. Потом без них неделя, две прошло, запасы кончились — и вот уже и брюхо подвело, а вот уже Дымск зароптал. Глядишь — и стали то и дело выходить на улицы, стоять на перекрестках и шушукаться… И вот уже явился слух, будто какому-то дитяте во сне пришел Один-Из-Нас и говорил, что это лишь начало, а вот потом, когда народ вконец оголодает, когда начнут один на одного охотиться… Хва! Тс! Болтливых брали под ребро!.. А слухи ширились, обозы не являлись, голод креп, по городу слонялись недовольные, шумели, уже никого не боялись. Тогда князь повелел открыть урочные амбары — то есть провизия, которую готовили к Горской войне, пошла на ублажение одичавших от голода толп. Даром давали, не скупясь — вот они и притихли. И думалось уже, что беда миновала, что там, глядишь, и морозы спадут, подоспеют обозы…
Но тут со всех концов поскакали гонцы, из всех углов полетели «известия»: беда! уделы зашатались! Знай, князь: купцы, отправленные в Глинск, побиты и ограблены — и пухнет Глинск, но хоть пока что еще молча. А в Глухове — там нет, там злобное, открытое смущение, и тоже слух пошел, лжа всякая… Но слух, то есть кликушу эту, изловили, язык из нее вынули, и на базаре на шесте его повесили, всем на обзор — и сразу тишина! И другим неповадно, молчат. Но это еще что! А вот в Замайске поднялись так поднялись — там их чуть урезонили: кого побили, а кого и совсем, навсегда положили, а иначе никак ничего не могли с ними сделать. А вот Столбовск и так не устоял, в Столбовске было всего круче: Костярь и тамошние лучшие едва успели затвориться во дворце, ну а народ, вконец залютовав, взял их в осаду и стоит, грозит их сжечь живьем — вот каково оно, столбовское известие! Князь, даже не дослушав его до конца, подскочил, поворотился к Рыжему и приказал:
— Ар-р! Чин ему! Порс на Столбов! Порс-порс!
И срочно заложили волокушу, и уже лучших вывели во двор… Но Рыжий от дружины отказался, сказал: «Сам справлюсь!» И уехал сам, то есть один. И долго он после плутал; по льду, в метель, и замерзал, и засыпал… Но вот он, наконец, Столбовск. Светало. Шел крупный, редкий снег. Народ стоял на стенах и кричал, выл, бесновался. Их было тьма и тьма, а он всего один. И хорошо, что он один — дружину не пустили бы, дружину б разорвали! А так, один как перст, он сошел с волокуши, к воротам подошел, повелел открывать… И открыли! И он в город вошел, вскрыл тайные амбары — нашел, унюхал, не ошибся — потом делил, потом судил: Костярь — в железа, в Дымск, Клым, сотник — в воеводы, ибо Столбовск так пожелал, Клыма на сходке выкрикнул, а Рыжий это своей властью подтвердил, а князь потом, кривясь, своей одобрил. Вот так-то вот! Потом…
Потом был Глухов, Глинск, Копытов и другие. Где хитростью, где лаской, где угрозой он, Рыжий, ведьмино отродье, держал их всех вот так, в горсти! Потом, взойдя на Верх, докладывал. Князь, выслушав его, вставал и сдержанно благодарил, а после брал с собой бурдюк, спускался к лучшим, пьянствовал. А Рыжий уходил к себе, садился на тюфяк, брал книгу…
О! Та книга! Она была большая, толстая, с железными застежками. На титуле было написано вязью: «Все знания», на корешке шрифтом попроще значилось: «Записки Досточтимого». Рыжий медленно, с явным почтением листал ее поблекшие шершавые страницы и то и дело замирал и даже закрывал глаза…
А ведь тогда, когда, вернувшись от Урвана, он вскрыл футляр и вытащил оттуда эту книгу, то сразу хотел ее сжечь! А что, гневно подумал он тогда, вот тоже эка невидаль! Да у него здесь, только на Верху, их, этих книг, десятка два, не меньше. Они здесь от Юю еще валяются, Рыжий ходил, смотрел на них, листал, там-сям даже читал: «Девишник», «Сонник», «Подвиги Отважного», «Стихи»… Р-ра! Сирень, одно слово, и только! И он махнул на них, их снова спрятали в чулан. Потом пошли державные дела, и Рыжий о книгах и вовсе забыл… Как вдруг еще одна — Урванова! И он в сердцах вскочил и подбежал было к печи, открыл уже было заслонку…
Но почему-то удержался и не бросил. Сел, расстегнул застежки, раскрыл наугад. И прочел: «…а Солнце — это раскаленный шар, это еще одна звезда среди других таких же звезд в бескрайнем и бездонном небе, то есть в Космосе…» Вот так! Рыжий прочел — и онемел. Аж заняло дыхание! Зажмурился. Немного подождал и успокоился, открыл глаза, прочел… Да, точно: «…то есть в Космосе». А дальше было так: «А Космос не есть пустота. Космос просто невидим, точно так, как невидим, к примеру, и воздух. Но о наличии воздуха можно судить…» Гм! Мудрено! Рыжий резко мотнул головой, перелистал десятка два листов, снова глянул, прочел: «Мозг — это самый главный наш орган и потому надежно укрыт черепом. Сердце укрыто только ребрами». Ну, да! Ощупав ребра, Рыжий потянулся, задумчиво зевнул, сел поудобнее… А у печи, надо сказать, и свет хорош, и не замерзнешь, а в книге говорилось о таком, что если и захочешь, не уснешь… вот оттого он и сидел, сидел, читал, не замечая ничего, всю ночь до самого рассвета.
А утром сонный, с красными глазами, с большим трудом и, главное, уже безо всякого желания, выслушивал гонцов: Глинск, Свинск, Песчанск, деготь, лоза… В условиях умеренного климата. Ну-ну! Потом, уже после всего, когда все уже спали, они играли в шу. Князь, развалясь на шкуре чудо-зверя, потягивал вино, о чем-то говорил…
А Рыжий ничего уже не слышал! Рыжий смотрел на шкуру, улыбался. Ибо теперь он знал, как ловят чудо-зверя. Это делают так: двести загонщиков трубят в серебряные трубы и поджигают заросли. Зверь выбегает и бросается, и рвет, топчет загонщиков. Кровь! Вопли! Визг! Но визг этот — от радости, от счастья, ибо там верят в то, что если чудо-зверь тебя прикончит, то это вовсе и не смерть, а будто бы… Вот такое у них там поверье, такая там у них религия…
А князь, смеясь, рассказывал: Брудастый, как всегда, заснул под лестницей, а тут явились Бобка и Бесхвостый и стали поливать его из бурдюка, и поливали ему прямо в ухо, а брага была просто кипяток, они ее нарочно до того…
И ты это сиди и слушай! И еще смейся вместе с ним. Р-ра, маета! Снег, вьюга за окном… А в Харлистате дождь бывает только один раз в три года, ну а про снег там вообще не знают. Зато в Голянии всегда стоит зима. И вот уже где дикари так дикари, даже похлеще Красноглазых: там ни власти у них, ни законов, пускай даже самых простых. Там просто зло. А здесь…
— Ар-р! — удивленно рыкнул князь. — Да что это с тобой?
— Так, ничего…
И как накликал! Так с того раза у него и повелось: тянулись дни — из ничего, а в них были суды из ничего, чины невесть зачем, разъезды непонятно для чего. И еще много всего прочего, совсем еще недавно очень важного, а теперь непонятно какого, никчемного. Хотя, если задуматься, то почему это все ни к чему? Равнина — это не такая уже дикая, никчемная страна. Другое дело, что кроме нее на свете есть еще Фурляндия, Даляния, Мэг, Харлистат и прочие державы. И только все они, все до единой вместе взятые, это и есть в полной мере Земля, огромный остров, который окружен рекой без берегов, то бишь Бескрайним Океаном. Тот Океан действительно бескраен; никто не знает, где его предел. Да и сама Земля…
И Рыжий закрывал глаза и видел кабинет Урвана и ту, так тогда поразившую его, картину на стене. Теперь он знал, что это была карта. И что в Фурляндии дома строят из камня, а на полях выращивают орс, гуппи, лессию. В Далянии ткут тонкое сукно, а в Мэге из того сукна шьют лучшие лантеры, плавят железо, медь. Ганьбэйцы же, этот ужасный, всеми отверженный народ, те вообще ничего не растят, не куют, не шьют, не плавят, а кормятся единственно разбоем на морях. А те моря… А эти горы, реки, города… Р-ра, сколько здесь всего! Голова идет кругом!
Но, тем не менее, прочтя главу «Основы Географии», он тут же взялся за главу «Всеобщая История», в которой вкратце излагались войны, смены династий и важнейшие научные открытия. Затем была глава «Законы», затем «Народонаселение», «Легенды», «Свод ремесел», «Этикет»…
А за окном — снег да дымы. В Столбовске снова неспокойно. Глухов, Песчанск… Но все, что было за окном, теперь казалось ему таким далеким и несущественным! Вот зато книга — это да! Два раза он прочел ее всю от застежки до застежки. А после три. Потом даже четыре. Ну, еще бы! Ведь в ней же говорилось обо всем! Вот разве что…
И Рыжий снова подошел к столу и потянулся к книге. Открыл и начал читать ее с самого начала, с самой первой строки: «Мир, созданный Создателем…» И тотчас же зажмурился. Создатель — это кто? И для чего он создал этот мир — наш Земной Диск и Солнце, и Луну, и Космос, и звезды? И почему это о нем — то есть о том, кто даровал жизнь всему, что только есть на этом свете, — почему это о нем никто никогда ничего не говорил и не говорит? И почему это даже здесь, в этой так называемой Книге Всех Знаний, Создатель упомянут только однажды, правда, зато на первой же строке?! А далее о нем нет ни одного, даже самого малейшего намека. Почему это так? Почему? Рыжий сидел, смотрел в окно. Светает. Все сейчас на Горе, терем пуст…
Нет! Шаги! Рыжий поспешно закрыл Книгу…
А князь уже стоял в дверях и пристально смотрел на Рыжего. Рыжий отвел глаза, когти его невольно впились в книгу.
— Что, — спросил князь, — не ждал?
Рыжий молчал. Тогда князь подошел к нему, сел рядом, усмехнулся и сказал:
— Читай, читай, я ж тебе не мешаю. Ну, открывай!
Рыжий по-прежнему сидел не шелохнувшись.
— Ну, ладно, — усмехнулся князь. — Не хочешь сам читать, тогда я почитаю. Гм. Да! Как это там? — и, деланно откашлявшись, глядя Рыжему прямо в глаза, он слово в слово повторил:
— «Мир, созданный Создателем, являет собой диск, коий покоится в Безмерной Пустоте. Мы, здесь живущие…»
И вдруг замолчал. Потом — вдруг также неожиданно — спросил:
— Я не ошибся?
— Нет.
— И хорошо. А то, знаешь, пять лет я ее не читал. Вдруг, думал, подзабыл. Ан нет. Нюх, значит, еще есть!
Глаза их снова встретились. Князь продолжал:
— Я так и знал, что он попробует тебя переманить.
— Кто?
— Помолчи пока! Кто-кто, а я Урвана знаю. Ты почему мне сразу не сказал о Книге? Или ты думал, что укроешься? Да я ее сразу учуял!
— Но я…
— Ар-р! Ар-р! — князь зло прищурился. — Глупцы. Все вы глупцы! Читаете, мечтаете. О чем, хочу я знать? Да что у них там есть такого распрекрасного? Был я в Фурляндии, был в Мэге, был в Тернтерце. Да, поначалу разбегаются глаза и думаешь: вот мне б сюда, так я бы… А что я? Да ничего! Вот поживешь там маленько, присмотришься — и ви… Тьфу! И еще раз тьфу!
И князь, лапой махнув, замолчал, ощетинился. Долго молчал. Потом злобно сказал:
— Сперва Юю рвалась туда, все уши прожужжала, теперь вот ты…
— Что я? Я ж ведь молчу.
— Вот то-то и оно — молчишь! А почему?
— Ну…
— Что?!
Но Рыжий не ответил. А что было сказать? Да, он читал тайком — ведь книга была от Урвана, а значит — от врага. И потому, чтоб не разгневать, не обидеть, а вовсе не…
Князь встал, прошел к окну. Было уже совсем светло — Солнце давно уже взошло. Искрился снег. Дымы над городом стояли прямые, высокие — значит, к морозу…
Вдруг князь сказал:
— Глава девятая, четвертая посылка. Там сказано: «Мир не дано понять. Он этого не хочет». Он! Слышишь меня, нет? — и повернулся к Рыжему. — А знаешь, кто этот «Он»? Это Создатель. То-то же! Смекай! А мне уже пора, — и резко развернулся и ушел. А вот зашел к себе. Вот все затихло…
И долго, очень долго еще было тихо. Потом внизу раздался перетоп — это с Горы вернулись лучшие. Потом они обедали… И снова стало тихо. Рыжий сидел на тюфяке, листал девятую главу… И наконец не выдержал и вышел от себя и постучался к князю. Тот, помолчав, ответил-таки:
— Да.
Рыжий вошел к нему. Князь, как всегда, лежал на шкуре чудо-зверя, а перед ним, на низком столике, стоял кувшин с вином, а рядом с ним была насыпана горка каленых орешков.
— Садись, — позволил князь.
Рыжий присел на самый краешек. Они долго молчали. Потом Рыжий спросил:
— Создатель, это кто?
— Создатель? — усмехнулся князь. — Он, говорят нам ученые, и создал этот мир.
— А почему они тогда ничего не пишут о нем в Книге?
Князь взял орешек, повертел его, но разгрызать не стал, а отложил… а после медленно и как бы нехотя ответил:
— Да потому, что эта книга — Книга Знаний, но о Создателе мы ровным счетом ничего не знаем. Создатель — это просто аксиома, то есть такое утверждение, без всяких доказательств. А откуда она появилась? А вот откуда: те первые ученые, которые писали эту книгу, никак не могли поверить в то, что мир создался сам по себе. Вот поэтому они и представили, и утвердили в этой своей аксиоме, что все мы созданы Создателем.
Рыжий насупился. Его всего трясло! Но, тем не менее, он как можно спокойней спросил:
— А ты? Ты что, в это не веришь?
— Нет, — просто сказал князь. — Не верю. Ведь я же не ученый, я равнинец, и, значит, как и все мои сородичи и соплеменники, должен верить не в Создателя, а в Одного-Из-Нас.