— Пятьсот долларов, — возмущалась Вика. — Ты представляешь, во сколько ты нам обходишься?!
— Забудь, это лишнее!
— Нет, не лишнее! Ты отдашь ей деньги сразу, как придешь. Она сказала, что у них так принято. Запомнил?!
— Я не хочу!
— А я не хочу, чтобы ты нас перерезал тут ночью!
— Перестань, я не хочу это слышать! Это все не правда, почему ты пытаешься меня убедить в этом??!!!
— Тебе сразу станет хорошо, милый, вот увидишь!
— Я не хочу, Вика! Если будешь настаивать, я точно кого-нибудь прибью!
— Вот именно! Кого-то прибьешь… Они знают, как обращаться с придурками, не зря же деньги такие берут!
— Хватит называть меня придурком!
— Но ты же придурок, Ру! Ты ненормальный, — миролюбиво ответила Вика. — Все будет хорошо, вот увидишь! Ты же не хочешь пугать Эллу, верно?
— Что случилось? — Вполголоса спросила я Диму.
— Ру ненормальный, — весело отозвался он. — Вика нашла ему проституток, а он боится к ним ехать.
— Почему? — В ужасе спросила я. Я имела в виду, "почему она нашла ему проституток", но Дима понял иначе.
— Он боится, что поубивает их.
— Зачем?!
— Ты не поняла что ли? Вика говорит, что он маньяк. Ему хочется убивать людей.
Я недоверчиво нахмурилась. Это звучало как-то странно.
— Руслан маньяк?! — Громко спросила я. Они оба, и Руслан и Вика, замолчали и воззрились на меня.
— Ну это утрированно, — смутилась Вика. И тут же добавила: — Он не всегда был таким.
— Идиоты! Что вы несете? Я не маньяк!
— Конечно нет, дорогой. — Вздохнула Вика. — Поэтому давай я тебе вызову такси, и ты поедешь по этому адресу. Докажи нам всем, что ты не маньяк.
— Все, ладно! Я сам поймаю такси, отвали от меня. — Руслан выскочил в прихожую и, хлопнув дверью так, что где-то посыпалась штукатурка, ушел в ночь.
Вика выглянула в окно, чтобы убедиться, что Руслан ушел и, удовлетворенная, занялась мной.
— Ну вот, теперь пошли на кухню. Выпьем немного и поговорим.
— Я не пью, — неуверенно отозвалась я.
— Я знаю. Ничего кроме виски. — Улыбнулась Вика и, взяв меня за руку, потянула за собой.
— Виски и томатный сок, — сказала она, доставая из холодильника упомянутые ингредиенты. — Ты всегда так любила. Так что давай-ка, начинай становиться собой. У меня сердце кровью обливается, когда я на тебя смотрю. Руслан был прав — ты стала каким-то ходячим овощем. Давай я тебе разогрею чего-нибудь поесть.
Я отрицательно покачала головой.
— Ну и ладно. Если что — ты знаешь, где холодильник. А сейчас выпей немного, надо немного разогнать кровь. Алкоголь это здорово… здорово помогает. От всего…
Я налила в стакан виски, залпом выпила и запила соком. Внутренности будто обожгло.
— Ну вот, — твердо сказала я. — Я правильно сделала? Я хочу стать собой. Я хочу поверить, что я ваша Элла. Обещаю, что буду стараться, но ты пообещай тоже кое-что.
— Что? — Спросила Вика в глазах ее было восхищение. Ей понравилось, как я это сказала. — Что, Элла?
— Пообещай, что никогда больше не будет этих историй с проститутками и Русланом.
— Господи, ты что, ревнуешь? — Засмеялась Вика. — Ах да, я забыла, ты же его любишь. Знаешь, на секунду ты стала похожа на себя прежнюю! Но этой фразой про Ру ты все испортила.
— Я не шучу.
— Ну хорошо-хорошо… Хорошо. Только я пока ничего не могу обещать, ты многого не знаешь. Давай я расскажу немного о нашем прошлом, и тогда ты решишь нужен ли тебе Руслан и вообще… Давай еще немного выпьем. Как водку, помнишь? А-а, не помнишь конечно же… у нас была такая шутка — пить виски как водку. Всех очень забавляло…
Она залпом осушила то, что налила. Я повторила за ней. Вторая порция пошла мне совсем легко. Должно быть, в свое время я была знатная пьянчужка.
Глаза Вики заблестели. Я поняла, что от алкоголя. Она подперла голову рукой и задумчиво уставилась в пустоту.
— С чего же начать… все это так… Наверное, тебе будет неприятно это слышать. Если бы я забыла все, то предпочла бы и не вспоминать никогда. — Грустно произнесла она, но тут же улыбнулась: — Но я не очень-то милосердна по своей природе. К тому же ты, Элла, сильная. Самая сильная из нас. Ты научила нас как выжить. И ты сможешь принять все, что услышишь от меня. Расскажу просто в двух словах, не хочу снова вспоминать те мерзкие подробности. Если бы у меня был шанс забыть, я бы забыла…
Вика выпила еще. Потом закурила. Я покосилась на пол под окном — там стояла целая батарея пустых бутылок из-под виски и шампанского. Очевидно, в этом доме любили выпить… Впрочем, я не успела задержаться на этом открытии, потому что Вика начала свой рассказ.
— У нас не было родителей. У нас троих. Во всяком случае, мы их не помним. Все твои воспоминания о прошлом сейчас — ложные. Откинь их, и слушай, что было по-настоящему. — Вика выпустила струю дыма в потолок. — Мы росли в детском доме. Черт, Элла, чего ты так побледнела?! Это не самое ужасное из того, что я собираюсь тебе рассказать.
— Ничего-ничего, продолжай.
— Детский дом сгорел. Мы помним пожар. Кажется, сгорело много детей. Но мы трое — спаслись. И попали в другое место.
Она запнулась. Я подумала, что она подавилась дымом и спросила:
— В другой детский дом?
— Нет. Это было нечто… иное. Это было место, в котором мы прожили до последнего времени. Это был… дом. Один дом. В нем были комнаты, в которые невозможно попасть, если не знаешь, где спрятаны двери. Как бы… дом в доме. И мы жили в этом внутреннем доме. Мы трое, и еще другие дети. Нам-то повезло — со временем мы переселились в нормальные комнаты с окнами, а остальные… переселились в другие места. Те дети часто менялись… Как бы тебе сказать… Господи, как тебе сказать-то… — Вика с силой затушила сигарету в пепельнице, но тут же полезла в пачку за следующей. — В этот дом привозили детей и подростков для того, чтобы потом делать им операции и забирать органы. А некоторые везунчики типа нас были просто сексуальными игрушками.
— Что? — Не поняла я.
— Нас выращивали там как животных. Приходили клиенты, любители клубнички, всякие богатые люди. Они использовали нас для секса. Пока мы были детьми, мы ценились. А другие — ими тоже игрались, но недолго. Пока не появлялся подходящий клиент под пересадку. Ты знаешь, что это значит? Пересадка органов. Печень, почки, сердце, роговица… Я не могу об этом рассказывать, Элла! Когда я жила в этом, как-то не очень все шокировало. Это была наша реальность, в которой мы выросли. А теперь, когда я живу в нормальном мире, мне постоянно снятся кошмары про нашу ту жизнь. Я хочу забыть…
Вика схватила бутылку и прям из горлышка сделала несколько глотков. Ее руки дрожали. Сама я почти ничего не испытывала от услышанного. Разве что была слегка оглушена. Может я и впрямь стала овощем. Просто сидела и наблюдала за Викой. Как она пьет, как делает глубокие нервные затяжки.
— Ты в шоке, я знаю. — Пробормотала она. — Ты еще не осознала. Но знаешь, у меня есть идея! Ведь, Эль, никто кроме тебя самой не расскажет тебе лучше о нашем прошлом!
— Но я не помню…
— Я о другом. У меня есть дневник. Твой дневник. Это единственное, что мы прихватили оттуда. Ты всегда говорила нам, что мы обязаны, чтобы с тобой ни случилось, хранить твой дневник. Ты говорила, что он поможет когда-нибудь осудить наших… хозяев.
— Мой дневник? — Бесцветно отозвалась я.
— Я дам его тебе. Это твои воспоминания. Я однажды просмотрела его бегло. Ты иногда там записывала, что происходило. Я думаю, если ты его прочитаешь, к тебе вернется память по-настоящему.
Я кивнула. Почему-то зверски потянуло в сон. Наверное, от виски. Я надеялась, что от виски.
Вика ушла и через пять минут вернулась. Положила на стол потрепанный грязно-белый блокнот с надписью "Блок Нот". Я смотрела на него, не решаясь прикоснуться. Там мои воспоминания?! Настоящие воспоминания?! Там пропасть, в которую… хотелось ли мне падать?! Мне хотелось спать. Быть может потом, когда я хорошенько высплюсь. Завтра или через месяц… мне просто нужно отдохнуть.
Но мне хотелось упасть в эту пропасть! Там были Руслан и Вика. Руслан…
— Вика, мне нужно что-то возбуждающее.
— Что? — Не поняла она.
— Я хочу спать. У меня такое было недавно, когда я болела. Если я сейчас лягу, я буду все время спать. Мне нужны какие-нибудь таблетки или еще что… чтобы не уснуть!
— Ну… я не знаю. Могу тебе дать пару таблеток кофеина.
— Давай.
Она вытащила из шкафчика упаковку, которую я нервно выхватила у нее и проглотила несколько таблеток сразу. Вика только пожала плечами.
— А теперь уходи. Оставь меня одну. Здесь, на кухне, нет кровати, и я надеюсь, что не усну.
Ни слова не говоря, Вика испарилась. Я поняла, что любое мое распоряжение будет ею выполняться. Видимо, так было раньше.
Я долго не решалась открыть блокнот. Смотрела на потрепанные края картонной обложки и прислушивалась к себе. Это был момент, когда я пыталась понять, хочу ли я остаться тем цветком, которым ощущала себя сейчас, или же мне нужно вернуть себя настоящую. Настоящую — со слов моих новых друзей. Со слов Руслана… Мне хотелось вернуть его образ. Вспомнить о нем все, что я должна была помнить. Тогда я смогу найти способ быть с ним. Похоже, в той прошлой жизни я не была в него влюблена. Но, судя по тому что он шептал мне в ванной — в той жизни я хоть что-то для него значила.
— А теперь уходи. Оставь меня одну. Здесь, на кухне, нет кровати, и я надеюсь, что не усну.
Ни слова не говоря, Вика испарилась. Я поняла, что любое мое распоряжение будет ею выполняться. Видимо, так было раньше.
Я долго не решалась открыть блокнот. Смотрела на потрепанные края картонной обложки и прислушивалась к себе. Это был момент, когда я пыталась понять, хочу ли я остаться тем цветком, которым ощущала себя сейчас, или же мне нужно вернуть себя настоящую. Настоящую — со слов моих новых друзей. Со слов Руслана… Мне хотелось вернуть его образ. Вспомнить о нем все, что я должна была помнить. Тогда я смогу найти способ быть с ним. Похоже, в той прошлой жизни я не была в него влюблена. Но, судя по тому что он шептал мне в ванной — в той жизни я хоть что-то для него значила.
На минуту я отвела глаза от блокнота и уставилась в пространство. Какая странная штука, почему меня не трогают все эти страшные намеки о нашем прошлом, которые дала мне Вика?! Почему меня вообще не интересует моя утраченная личность?! Почему такие глобальные вещи становятся мелкими и незначительными, когда я начинаю думать о Руслане?! Все мое поведение, все мотивы мои крутятся вокруг этого мужчины. Он затмил целый мир! Почему так? Я просто ненормальная, да?
Я включила настольную лампу и вырубила верхнюю люстру. Темнота и только желтый кружок света на старом блокноте. Моя рука немного дрожала, когда я открыла первую страницу. Нет, мне не все равно. И не только Руслана я хотела найти там. Себя — тоже.
сегодня
Я очень много думаю. Я всегда думаю. Я все анализирую и запоминаю. Расставляю по полочкам. Это не от того, что мне скучно, или мне хочется казаться умной. Просто я должна думать, как сделать так, чтобы мы остались живы. Мне приходится все помнить, каждую мельчайшую деталь, каждое нечаянно брошенное слово. Но это не только чтобы выжить. Еще мне нужно все помнить, чтобы потом, когда всех ЭТИХ людей будут судить, я смогла без запинки отвечать на вопросы судьи. А их будут судить, я уверена! Я много раз видела в кино, как судят преступников, которым долго сходили с рук их злодеяния. И там, в кино, говорили — "Сколько веревочке не виться, все равно придет расплата". Я знаю, что все что происходит в нашем доме — это преступления. Поэтому будет и расплата.
В страхе я понимаю, что с годами воспоминания будто истончаются. Кто-то настырный сидит в голове, и водит ластиком по моем извилинам. Стирает все, оставляя лишь едва заметные узелки. Но некоторые вещи, наверное, написаны чернилами. Ластик не может стереть чернила. И это самые важные вещи.
Чернилами написан тот день, когда начался пожар. Мне было десять лет, почти одиннадцать. Сколько я себя помнила, я всегда жила в одном и том же доме. Вместе с другими детьми, у которых не было родителей. Воспоминания о той жизни серые и какие-то истлевшие. Ничего особенного не происходило, один день был похож на другой. От этого однообразия все дети впадали в какое-то безразличное оцепенение. Мы жили, как будто плыли по реке. В одну сторону. Так прошли мои десять лет жизни. Все детство. Когда я задумываюсь об этом, мне становится грустно. Что-то терзает меня внутри. Мое детство прошло, но я не помню о нем ничего кроме того пожара. Моя юность тоже проходит. Даже кошмар моей теперешней жизни стал мне казаться такой же серой невозмутимой рекой, как и жизнь в детском доме. Почему моя жизнь ТАКАЯ?! Телевизор, единственное доступное нам в эти годы окно во внешний мир и книги — в них совсем другие истории жизни людей. Когда я читаю про страдания и невзгоды главных героев, я недоумеваю — почему им плохо?! Я была бы счастлива преодолевать трудности, бороться, ЖИТЬ! Каждый день видеть солнце — ведь даже это уже счастье! Почему, почему нам, запертым в этих стенах, уготована такая жестокая судьба?! За что бог наказывает нас?! Почему мы — не люди? Ведь если бы мы были людьми, равными тем, кто живет снаружи, разве могли бы другие люди так легко распоряжаться нашими жизнями и нашими телами?! Почему никто во внешнем мире не вспомнит о нас и не спасет? Почему те, кто платит деньги нашим хозяевам и пользуется нами, не видит что мы ЛЮДИ?! Что дает им право считать нас вещами, ведь мы тоже дышим и ходим, и чувствуем боль… Мы не вещи! Но нет, мы вещи… Я заставляю себя думать так. Потому что если ты ВЕЩЬ, тебя перестают замечать. И могут говорить при тебе обо всем на свете. А ты слушаешь, навострив ушки, и быстренько смекаешь… что сделать и как провернуть все так, чтобы у тебя и твоих друзей остались глаза, и сердце, и обе почки. Ярость — она делает человека слабым и уязвимым. А я не слабая. Поэтому я — вещь, хорошо, я вещь.
Но о пожаре. Я же все пытаюсь начать рассказывать о пожаре. Это очень важная для меня история. И не только потому, что после пожара нас привезли сюда, в нашу тюрьму. После пожара я встретила людей, за которых борюсь. И жизнь которых придает смысл жизни моей.
Это был один из тысячи серых однообразных дней. Начались занятия в нашей школе, которая примыкала к зданию, где мы жили. Чтобы до нее добраться, нам нужно было лишь пересечь унылый захламленный дворик между двумя строениями — школой и спальным корпусом. В моем классе было может человек двадцать пять. Я ни с кем особенно не дружила, в то время я была очень замкнутым ребенком. Иногда мне кажется, что единственным моим желанием в те годы было заснуть и никогда не просыпаться. В мире сна было больше жизни и больше красок, чем в окружающем меня реальном мире. Мне хотелось остаться там. Но неизменно наступало утро и холодный кафель умывалки, и вязкая каша, размазанная по тарелке, и серые лица моих сокамерников… Немного спасали книги, давали мне картинки для миров, что я рождала во сне, из них я узнавала о ДРУГОЙ жизни, но книги читать было больно. Закрывая последнюю страницу, я чувствовала крылья за спиной, хотела выпорхнуть из сумрачной клетки на свободу, но ЧТО была свобода? Мне было страшно… Наверное, настоящий мир не для меня. Я не такой человек как все, быть может есть смысл в том, что я живу здесь, а не там. Быть может книги — это разноцветные сказки, чтобы не сойти с ума. И там, за стенами детского дома такая же серость и однообразие. Лица людей, приходящих извне не были особенно счастливыми. Ах, я выдумывала миллион отговорок для себя, но истина — я готова признать это — истина крылась в том, что я БОЯЛАСЬ. Я была слишком маленькой. По природе своей дети, я так считаю, желают быть под присмотром. Под любым. Только бы не одни. Я не пыталась сбежать, но я прощаю себе это малодушие. То, что не можешь сделать ради себя, вполне возможно, сделаешь ради кого-то другого.
Но вернемся в тот день. Последний день в детском доме. Это была осень, в школе начались занятия. Утром мы дежурно пересекали двор и заходили в такую же пропахшую казенщиной, как и спальный корпус, школу. Я сидела за одной партой с Викой. Тогда мы не были близки, ни капли. Просто соседка — и все. Ви тоже жила на своей волне. У нее были огромные мечтательные глаза, все время отсутствующие и какие-то неземные. Темные кудряшки выбивались из наскоро заколотых волос и смешно торчали в разные стороны. Ви была грустной. Она вполне могла бы быть моим отражением в зеркале. Во всяком случае, ее взгляд. Думаю, она тоже жила в своих снах. У нее тоже был СВОЙ мир. И в обществе друг друга мы совершенно не нуждались. Однажды, уже живя здесь, я спросила у Вики о той нашей жизни. Что она помнила, и как ко всему относилась. Каково же было мое изумление, когда она сказала, что не помнит детский дом вообще, не помнит даже пожар. Какая-то странная метаморфоза памяти… Все мы спасаемся по-своему. Получается, клетка терзала ее даже больше чем меня. Будет ли помнить Вика этот второй чудовищный дом, если мы выживем… Или ее память вновь милосердно задернет шторы?
Пожар начался внезапно. Я знаю, что это звучит странно, но вот, его не было, и вот, он есть. Какой-то резкий запах, треск за дверью, дым, огонь… Учительница дико заорала и кинулась к выходу, схватив ближайших детей. Через минуту в дверях была уже форменная свалка! Огонь бушевал в коридоре, наверное источник был где-то там и оставались считанные минуты, а может и секунды, чтобы проскочить к лестнице. Надеюсь, кто-то успел… Раздался звук, будто там обвалилось что-то тяжелое. В коридоре оглушающе орали, просто разрезающий уши визг. Я оцепенела. Продолжала сидеть за партой, и обезумевшими глазами пялилась на входную дверь, из которой клубами валил дым. По классу метались еще несколько человек. Кто-то разбил окно и выпрыгнул. С каждой секундой я терялась в какой-то нереальности происходящего. Я знала, что скоро умру, и тело мое отзывалось не паникой или желанием действовать, а ватной полусонной расслабленностью. Боже, я просто ЗАСЫПАЛА!!! Мальчик, я знала, что его зовут Руслан, что-то закричал мне, но я не слышала. Смотрела, как выпрыгивают из окна оставшиеся дети. Руслан махал мне руками, кашлял и тер глаза, но мне даже в голову не пришло пошевелиться. Краем угасающего зрения я заметила, как он, перескакивая через парты и стулья, бежит ко мне. Потом звонкий хлопок, и я включаюсь. Разъедающий глаза и горло дым, крики из коридора, паника — все это тут же обрушилось на меня, и я закричала от ужаса, разрывая горло завизжала!