КАРРАСКО: …И это оказывается комнатная болонка одной герцогини. Герцогиня – в крик… Последовало блестящее сражение Алонсо-четвертого с набежавшей стражей…
Алонсо долго и пристально смотрит на Карраско.
АЛОНСО: Гм. Самсон… за последнюю неделю ты похудел и плохо выглядишь. У тебя нестоящий невроз! А ну, смотри сюда! (Гипнотизирует Карраско). Смотрите на маятник! Смотрите только на маятник! Слушайте только мой голос! Только мой голос! На счет пять беспокойство выйдет из вашего лба, из вашего позвоночника, из кончиков ваших пальцев! Слушайте только мой голос! Раз – беспокойство сейчас покинет вас! Два – беспокойство сейчас уйдет! Три – жизнь прекрасна! Четыре – беспокойство уходит! Пять!!!
КАРРАСКО (трясет головой, выходя из-под власти качающегося маятника): Я рад, что ты еще способен шутить, Алонсо…
Алонсо раскланивается.
КАРРАСКО: Санчо, я отвечаю за душевное здоровье этого веселого господина. А потому запомните, Санчо: вы с вашим хозяином должны видеть одно и то же. Если болонка – то оба видят болонку. Если огромный бешеный пес… гм. Если вы увидите мельницы – Дон-Кихот смело может с ними сражаться. Но если вы будете видеть мельницы, а сеньор Кихано – великанов, тогда срочно надо возвращаться назад, это я вам как доктор говорю…
АЛОНСО (устало): Видите ли, Санчо. Семейство Карраско – друзья семьи Кихано… Эта дружба длится вот уже несколько столетий.
КАРРАСКО: Я психиатр. Мой отец, тоже Самсон Карраско, был светилом психиатрии. Он наблюдал еще дедушку нашего Алонсо. Для психиатрии очень важны наследственные связи, и, зная историю семьи Кихано, я могу многое предсказать… Наследственность… Вы понимаете? У семьи Кихано такая наследственность, что…
АЛЬДОНСА: Санчо, не принимайте все это слишком близко к сердцу. Так называемая психиатрия больше здоровых сделала больными, чем больных – здоровыми. Слухи о безумии Дон-Кихота сильно преувеличены.
КАРРАСКО: Вы так думаете, дорогая Альдонса? Еще в детстве отец заставлял меня на память заучивать отрывки из медицинских статей, в частности такое вот определение: «Безумие Дон-Кихота носит характер паранойяльного бреда»…
АЛОНСО: Раз!
КАРРАСКО: «При этом бред носит систематизированный характер»…
АЛОНСО: Два!
КАРРАСКО: «Бредовыми являются не идеальные нравственные устремления Дон-Кихота, а форма и способы их исполнения»…
АЛОНСО: Три!
КАРРАСКО: «Можно думать, что у благородного рыцаря наступило возрастное снижение психики, проявляющееся в сентиментальности, неадекватном восприятии рыцарских романов…»
АЛОНСО: Четыре!
КАРРАСКО: «Неспособности реально оценивать свои физические возможности…»
АЛОНСО: Пять! И вы просыпаетесь здоровыми!
САНЧО: Правду говорят – уж лучше чирей на заду, чем лекарь в доме. Потому как чирей лопнет, а лекарь, пока не уморит – не отступится…
Звонок в дверь.
ФЕЛИСА: Там сеньор Авельянеда пришли.
Появляется Авельянеда.
АВЕЛЬЯНЕДА: Добрый вечер, любезные сеньоры! Ой… Кто это у вас? Неужели прибыл тот самый Санчо Панса? Здравствуйте-здравствуйте, любезный Санчо! Алонсо, мой друг, я зашел по-соседски… За стол? Нет, нет, неловко…
АЛОНСО: Санчо, это наш сосед, сеньор Фернандо Авельянеда, благородный идальго… Сеньор Авельянеда, сделайте милость, присаживайтесь. Фелиса, еще один прибор…
АВЕЛЬЯНЕДА: Прошу-прошу вас, без титулов!.. Я зашел на одну минутку. Скоро двадцать восьмое июля, я понимаю, что у вас и без меня дел невпроворот… Неловко, право же, и меня ждет жена…
Приговаривая таким образом, Авельянеда ловко влезает за стол и сразу же принимается за еду.
КАРРАСКО (продолжает, не может остановиться): Ладно, сеньору Алонсо вольно надо мной потешаться, а «лекарям», как вы, сеньор Санчо, изволили выразиться, можно не доверять… Но источник, которому принято верить… надеюсь, вы понимаете, о какой книге речь? Так вот в этой книге написано буквально следующее: «…мозги его высохли, и он совсем рехнулся». Рехнулся! А сегодня, в свете достижений современной науки можно смело утверждать, что у несчастного прародителя Дон-Кихотов имела место вялотекущая паранойяльная шизофрения, осложненная атеросклерозом!
АЛОНСО (шепотом): Раз…
Альдонса укоризненно на него смотрит. Авельянеда мрачно жует.
АЛЬДОНСА: Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать… конечно, такого человека легче вообразить больным.
САНЧО: Но ведь наш сеньор Алонсо… ведь он тоже отправляется в далекое и трудное… и опасное… и что там говорить, чреватое колотушками путешествие… отправляется ради всеобщего счастья. Но ведь он в здравом уме?
Все смотрят на Алонсо. Тот вместо ответа берет гитару.
АЛОНСО: Вечереет… Какой сегодня вечер, а? Не станцевать ли нам, сеньоры? Кто знает, когда в следующий раз нам доведется вот так, всем вместе, станцевать…
(Танцы. Алонсо танцует поочередно с женой, с Фелисой, с Санчо; Карраско остается сидеть за столом и стремительно напивается. Авельянеда тоже сидит – и мрачно жрет за обе щеки).
АЛОНСО: Друг мой Санчо… Мы тронемся в путь на рассвете. А когда взойдет солнце – каждая капелька росы будет переливаться цветными огоньками. Встретим утро в апельсиновой роще… И дорога будет звенеть под копытами Росинанта… «Amanecia en el naranjel. Abejitas de oro buscan la miel…»[1]
САНЧО: …И Серого. Вы знаете, у меня вообще-то осел бурой масти, но я его назвал по традиции Серым, как когда-то мой отец назвал меня по традиции Санчо…
АЛОНСО: И в дороге мы встретим тысячу разных людей…
САНЧО: …И каждый второй захочет посмеяться над нами, а каждый третий – набить морду. Мой дядя Андрес Панса вернулся домой с та-акими синячищами!
АЛОНСО: И мы увидим вдов, которым некому помочь, и сирот, за которых некому заступиться…
САНЧО: Днем на дорогах страшный зной. Вода в колодцах высыхает, мы можем подхватить дизентерию…
АЛОНСО: А как иначе? Ведь это наше предназначение!
САНЧО: Скажите, господин мой… А зачем нам все это надо?
Танец обрывается. Алонсо вздыхает. Берет со стола красное яблоко. Протягивает Санчо:
АЛОНСО: Хочешь яблочка? Понюхай, как оно пахнет…
Санчо тянется к яблоку, Алонсо в последний момент прячет его за спину.
АЛОНСО: Что же ты? Укуси, оно сладкое…
Санчо тянется снова, и снова яблоко уплывает.
АЛОНСО: Вот видишь… А для меня вот этот аромат, вот этот недостижимый вкус… Это как красота Дульсинеи – недостижимая… Это дорога, Санчо. Это предназначение. Это дон-кихотство. Так надо. Понимаешь?
САНЧО: Случалось мне, господин мой, повесить вязанку сена перед мордой своего Серого, и он шел вперед, тянулся за сеном, которое все отдалялось и отдалялось, а ослик все шел и шел…
Алонсо хочет что-то возразить, но тут пробуждается к активной деятельности пьяненький Карраско.
КАРРАСКО: Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова… Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность…
Карраско подходит к одному из портретов – тот задернут бархатной шторкой. Отдергивает бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами.
КАРРАСКО: Это, милейший Санчо, еще один Дон-Кихот! Это сеньор Кристобаль Кихано! Диагноз на диагнозе, принудительное лечение не представилось возможным провести, в конце концов безумец погиб от аркебузной пули… И этот человек – тоже предок нашего Алонсо! А вы смеетесь надо мной…
Альдонса быстро задергивает шторку, Алонсо усаживает психиатра за стол, наливает ему вина, успокаивает. Авельянеда хмуро жует.
АЛОНСО: Не волнуйся, все в порядке, мы учтем твои рекомендации… Выпишешь рецепт… На вот, выпей.
КАРРАСКО: Вы… смеетесь надо мной… А вы можете сойти с ума! Рехнуться! В любой момент!
АЛОНСО: Очень хорошо. Выпей…
Карраско пьет. Авельянеда жрет.
АЛОНСО: Очень хорошо. Выпей…
Карраско пьет. Авельянеда жрет.
САНЧО: Господин мой… А что это он молол, этот лекаришка? Что он имел в виду?
АЛОНСО: Не обращай внимания.
САНЧО: Вы меня простите за откровеннось, господин мой, но… все-таки… когда человек надевает латы… берет копье… в наше время… ну, вы понимаете? Действительно похоже, что он… малость того. Ненормальный.
АЛОНСО: Что ты сказал?!
САНЧО (отступая): Н-ничего.
АЛОНСО (хватает со стола тяжелый канделябр): Повтори, что ты сказал!
САНЧО (пятясь): Ничего, ничего, ничего! Вам померещилось!
Алонсо наступает на него с явным намерением огреть канделябром по темечку; в последний момент, прижав Санчо к стенке, вдруг подмигивает оруженосцу.
АЛОНСО (улыбаясь): Санчо. Санчо, друг мой Санчо, ну конечно же я не сумасшедший. Был бы я сумасшедшим – ни за что не пошел бы никуда. Честное слово.
За столом пьяный Карраско доказывает что-то Авельянеде; Авельянеда брезгливо отодвигается, но Карраско не отстает от него.
АЛОНСО (делаясь серьезным): Ты думаешь, я не понимаю, как буду выглядеть со стороны? Копье, латы, фамильный шлем? Я понимаю, Санчо. Те, за кого я вступлюсь, не скажут мне ни единого доброго слова. Они будут кидать в меня камнями и комьями грязи. Если я упаду – они будут топтаться по мне, если попытаюсь усовестить их – они будут ржать и хлопать в ладоши…
Санчо ежится.
АЛОНСО (улыбаясь): …Но мы с тобой, Санчо, тоже не лыком шиты. Ты видел, как я управляюсь с копьем?
Снимает со стены копье. Проделывает с ним цирковые трюки.
АЛОНСО: Не бойся, друг мой Санчо! Я тебя прикрою! Случалось, что Дон-Кихоты гибли в пути, но оруженосцы Панса – никогда!
САНЧО (опасливо): Да-а… Только мой троюродный дед охромел на всю жизнь, грянувшись с осла. Так и остался колченогим…
Альдонса подхватывает мужа, и упражнения с копьем сменяются танцем. Альдонса танцует свирепо, но лицо ее при этом остается подозрительно безучастным.
АЛОНСО: Все эти годы ты ведь знала, что я уйду.
Альдонса танцует.
АЛОНСО: Я должен… Я последний Дон-Кихот. Молчи. Так получилось. Ты ни в чем не виновата. Мы же не вчера узнали, что детей не будет. И не позавчера. Мы все знали заранее.
Альдонса танцует.
АЛОНСО: Ты знаешь… Сегодня ту девчонку, ну, Панчиту, сегодня ее опять бил отчим. А ее собственная мать не пустила меня на порог! Семейные, мол, сор из избы… Так вот когда я надену латы – пусть она только попробует вякнуть про семейные дела! Первым делом я пойду к ним и…
Альдонса танцует.
АЛОНСО: Альдонса… Я последний Дон-Кихот. Все мои предки смотрят на меня! (Вдруг улыбается). Скажи честно, ты мной гордишься?
Альдонса наконец-то улыбается в ответ. Обнимаются. Авельянеда не может перенести самого вида чужого счастья и наконец-то поднимается из-за стола, оставляя бормочущего Карраско в одиночестве.
АВЕЛЬЯНЕДА: Прошу прощения, сеньор Алонсо… Я, вот, принес то, что мы с женой у вас брали читать: «Срок для Амадиса», «Ловушка для Амадиса», «Амадис в беспределе»… Потрясающие книги! Потрясающие! Невозможно оторваться, какое напряжение, какой размах действия, какой герой… А вот «Амадис против Фрестона» мы еще не читали, можно взять? А для жены – «Рыцарь моей страсти». Она очень просила…
САНЧО: «Амадисом против Фрестона» у меня сынишка зачитывался. «Капкан для Амадиса», «Меч Амадиса», «Амадис на зоне»… Однако, милостивый сеньор, я по простоте своей думал, что это для простых людей книжки. Что благородные господа ими брезгуют.
АВЕЛЬЯНЕДА (оседлав любимого конька): Любезный Санчо, вы касаетесь давнего спора… Я говорю и утверждаю, что рыцарские романы, если их понимать правильно, не могут принести вреда, а, наоборот, приносят пользу. Рыцарские романы, друг мой, вечны. Им подвластны как простолюдины, так и идальго, так и сам король… Верите ли – однажды, вернувшись домой, я застал все свое семейство в слезах – они плакали, потому что Амадис умер! И как же благородны и искренни были эти слезы… Рыцарские романы развлекают и взывают к добрым чувствам. Они не обманывают людей, уставших от повседневных забот и работы: добро в них непременно побеждает зло. В них описывается, как должна быть устроена жизнь, а не как она устроена на самом деле – в этом их неоспоримое достоинство!.. Разумеется, если не верить в них безоговорочно, как в конце концов поверил наш Рыцарь Печального Образа…
САНЧО: А, собственно, почему до сих пор не существует сериалов о Дон-Кихоте?
АВЕЛЬЯНЕДА: Любезный Санчо… Это были бы слишком печальные книжки. Жизнь слишком грустна сама по себе, чтобы читать романы с плохим концом… Читая книжки про Амадиса, мы радуемся его подвигам, а стало быть, получаем заряд положительных эмоций. Кроме того… ведь, если говорить откровенно, сам «Дон-Кихот» написан из рук вон плохо. Такое впечатление, что автор его ни разу не перечитывал… Оруженосец Санчо появляется в пятой главе, а пословицами начинает сыпать в девятой! А как меняются персонажи по ходу романа? В начале и в конце – это же абсолютно разные люди! Это авторский, извините меня, непрофессионализм, неумение раскрыть характер героя… И эти скучные вставные новеллы! Нет, романы про Амадиса пишут профессионалы, они думают о читателе, и читатель платит им доверием и любовью…
АЛОНСО: Книжки про Амадиса забываются на второй день. А Дон-Кихота помнит всякий, кто хоть раз слышал о нем.
АВЕЛЬЯНЕДА: А зачем тогда, сеньор Алонсо, вы собираете вашу замечательную библиотеку? Только ли это дань традиции, основанной вашим известным предком? Или все-таки сами нет-нет да и почитываете? А? Не смущайтесь, сеньора Альдонса, все мы грешим слабостью к рыцарским романам, и только сноб стыдится признаться в этом… Кстати, насчет Дон-Кихота, как он «живет в памяти народной». Знаете, что мне сказали мои племянники, десяти и одиннадцати лет, когда я однажды спросил их, кто такой Рыцарь Печального Образа? Они сказали – «такой сумасшедший смешной старик, который носил на голове бритвенный тазик»!
АЛЬДОНСА: Браво, сеньор Авельянеда. Устами, как говорится, младенца… только скажите мне, куда девать те письма, что пачками приходят к нам в дом накануне двадцать восьмого июля? Люди всей Испании восхищаются семейством Кихано и просят нового Дон-Кихота освятить своим пребыванием их кров…
АВЕЛЬЯНЕДА: Но ведь приходят и другие письма!
АЛЬДОНСА: Откуда вы знаете?
АВЕЛЬЯНЕДА(смутившись): Это естественно… Где слава – там и хула… Особенно когда слава сомнительного свойства. Поколения моих предков, носивших фамилию Авельянеда, жертвовали на приюты, на больницы, но дома призрения… Подавали бедным… Вообразите, скольким людям помогло мое семейство за века своей истории! Скольким людям оно реально, по-настоящему, помогло! Бескорыстно – не ради славы, не ради писем от восторженных поклонников… Благодарю за прием, господа Кихано. Значит, «Амадиса против Фрестона» можно у вас попросить?
АЛОНСО (поднимаясь): Я сейчас принесу…
Алонсо в библиотеке. Включает вентилятор; смотрит, как вертятся лопасти – будто мельничные крылья. Подставляет лицо сквозняку.
АЛОНСО: Скорей бы. Скорей бы двадцать восьмое, как вы мне все надоели…
Залезает на стремянку. Перебирает книжки, стряхивает с них пыль.
АЛОНСО: Скорей бы… Господи!! Как не хочется идти, если бы Ты знал, как неохота, Альдонса останется одна, а если со мной что-то случится… СОВСЕМ одна. Бедная Альдонса. Бедные Кихано.
Выбирает книжку. Тяжело слезает со стремянки.
АЛОНСО: Он… верил… Он на подвиги пускался, а не на унижения. Безумец, фанатик… герой. Верил в великанов… Но верил и в справедливость. Даже отец… еще верил. Не в великанов, конечно, но хотя бы в ту старую легенду… о том, что с каждым шагом Росинанта по дороге приближается Золотой Век… И что наступит время, когда не будет униженных нищих старух, ни брошенных детей, ни падчериц, которых избивает отчим… Господи, а я ведь не верю даже, что мне удастся разобраться с Панчитиным отчимом. То есть по морде я могу… Побить его я могу и сегодня, прямо сейчас… но что от этого изменится?! Нет, так я черт знает до чего додумаюсь, мне надо идти, а значит, надо верить. (Оборачивается к вентилятору). Слышишь, ты, чародей Фрестон?! Я верю!