– Ты видел больше сражений, чем я, – сказал Каспиан. – Есть ещё какой-нибудь шанс на победу?
– Очень маленький, – отвечал Эдмунд. – Если он вытянет, то еле-еле. Если повезёт.
– Ох, зачем мы на это согласились? – сказал Каспиан.
Внезапно крики на обеих сторонах стихли. Эдмунд сначала удивился, потом сказал:
– А, понял. Оба согласились на передышку. Идёмте, доктор. Может быть, мы сумеем чем-то помочь Верховному Королю.
Они подбежали к арене. Питер вышел за веревки к ним, лицо у него было красное и потное, грудь тяжело вздымалась.
– Ты ранен в левую руку? – спросил Эдмунд.
– Не то чтобы ранен, – отвечал Питер. – Я принял на щит всю тяжесть удара – словно вагон кирпича, – и край щита ударил мне по запястью. Я не думаю, что это перелом, скорее растяжение. Если вы перевяжете потуже, я думаю, что справлюсь.
Пока они возились с бинтом, Эдмунд спросил тревожно:
– Что ты о нём думаешь, Питер?
– Трудно, – сказал Питер. – Очень трудно. У меня есть шанс, если я заставлю его прыгать, тогда его вес обернётся против него и он начнёт задыхаться – на такой-то жаре. Правду сказать, это моя единственная надежда. Передай мой привет всем – там, дома, Эд, – если он меня победит. Ну, вот он уже идёт на арену. Пока, старик. До свидания, доктор. И ещё, Эд, скажи что-нибудь особенно хорошее Траму. Он был молодчина.
Эдмунд не мог говорить. Он пошёл с доктором обратно к своим, под ложечкой противно ныло.
Однако новая схватка началась неплохо. Питер, кажется, теперь мог пользоваться щитом, и уж, конечно, он отлично пользовался своими ногами. Он почти играл с Миразом в салки, держась на расстоянии, то и дело меняя позицию, заставляя врага потрудиться.
– Трус! – издевались тельмарины. – Почему ты не сходишься с ним? Не нравится, а? Ты сражаться пришёл или танцевать? Фью-ю!
– Надеюсь, он их не слушает, – сказал Каспиан.
– Он – нет, – отвечал Эдмунд. – Ты его не знаешь. Ой!
Мираз нанёс-таки удар по шлему Питера. Питер покачнулся и упал на одно колено. Рёв тельмаринов нарастал как грохот бури.
– Ну, Мираз! – вопили они. – Быстро! Быстро! Убей его!
Но подстрекать узурпатора было незачем. Он уже возвышался над противником. Эдмунд до крови закусил губу, когда меч обрушился на Питера. Казалось, он разрубит ему голову. Благие небеса! Он соскользнул на правое плечо. Сплетённая гномами кольчуга звякнула и выдержала.
– Молодец! – крикнул Эдмунд. – Он опять встал. Питер, ну же, Питер!
– Я не понял, что произошло, – сказал доктор. – Как он это сумел?
– Ухватился за руку Мираза, когда она опустилась, – объяснил Трам, приплясывая от восторга. – Вот человек! Использовать руку врага, как перила! Верховный Король! Верховный Король! Держись, Старая Нарния!
– Глядите, Мираз злится, – сказал Боровик. – Это хорошо.
Противники и впрямь рубились с остервенением. Невозможно было поверить, что в этом шквале ударов никто ещё не убит. Возбуждение нарастало, крики почти стихли. Зрители затаили дыхание. Это было разом и жутко, и величественно.
И снова раздались крики из рядов Старой Нарнии. Мираз упал – не от удара, а ничком, споткнувшись о кустик травы. Питер отступил, ожидая, когда тот поднимется.
– Ну вот ещё, – пробормотал Эдмунд про себя. – Обязательно ли быть таким благородным?.. Наверное, обязательно. Раз он рыцарь и Верховный Король. Наверное, Аслану бы понравилось. Только этот скот через минуту встанет и…
Но «этот скот» больше не встал. У Сопеспиана и Глозеля наготове был свой план. Как только они увидели, что их король упал, они бросились на арену, крича: «Измена! Измена! Нарнийский предатель ударил короля в спину, пока тот лежал беспомощный! К оружию! К оружию, Тельмар!»
Питер плохо соображал, что происходит. Он видел двух больших людей, бегущих к нему с мечами. Третий тельмарин проскочил под верёвкой следом. «К оружию, Нарния! Измена!» – закричал Питер. Если бы все трое добежали до него сразу, он бы никогда больше ничего не сказал. Однако Глозель задержался, чтобы заколоть своего собственного короля, там, где тот лежал. «Это за ваше оскорбление сегодня утром», – прошептал он, когда клинок вошёл в тело. Питер обернулся к Сопеспиану, подрубил ему ноги и вторым таким же ударом снёс голову. Эдмунд уже стоял рядом, крича: «Нарния! Нарния! За Льва!» Всё воинство тельмаринов устремилось на них. Но уже великан шагнул вперёд, вращая свою дубину. Проскакали кентавры. «Тванг, тванг» позади и «вз-з, вз-з» над головой – гномы начали стрелять. Трам сражался справа от Питера. Битва разгоралась.
– Назад, Рипичип, ты, маленький ослёнок! – кричал Питер. – Тебя убьют зазря! Здесь не место для мышей!
Однако смешное маленькое создание плясало там и тут под ногами обеих армий, размахивая своей шпагой. Многие воины-тельмарины в тот день чувствовали внезапный укол в ноге, словно от дюжины иголок, подпрыгивали от боли, а частенько и падали. Если падали, мыши приканчивали их; если нет, это делал кто-нибудь другой.
Но еще прежде, чем старые нарнийцы развоевались по-настоящему, они обнаружили, что враг отступает. Мужественные бойцы бледнели, глядя в ужасе не на старых нарнийцев, а на что-то позади них, и бросали оружие с воплем: «Лес! Лес! Конец света!»
Вскоре ни криков, ни звона оружия нельзя было расслышать, потому что они потонули, как в море, в рокоте разбуженных деревьев, которые рванулись сквозь ряды армии Питера и дальше, преследуя тельмаринов. Вы когда-нибудь стояли на опушке большого леса на вершине холма осенним вечером, когда дикий юго-западный ветер всей тяжестью обрушивается на него? Вообразите этот шум. А теперь вообразите, что лес, вместо того чтобы стоять где стоял, устремляется на вас и нет больше деревьев, только огромные люди, похожие на деревья, потому что их длинные руки взмахивают, как ветви, головы качаются, листья струятся водопадом. Вот это и увидели тельмарины. Даже нарнийцы немного перепугались. Через несколько минут сторонники Мираза неслись к Великой реке в надежде перебраться по мосту в Беруну и там защищаться за крепостными валами и запертыми воротами.
Они добежали до реки, но моста здесь не было. Он исчез еще вчера. Полная паника и ужас овладели ими, и они все сдались.
Но что случилось с мостом?
Рано утром, проснувшись после короткого сна, девочки увидели стоящего над ними Делана и услышали его голос, который произнёс: «Мы устроим праздник». Они протёрли глаза и огляделись. Деревья ушли, но было видно, как они тёмной массой движутся к Холму Аслана. Вакх, менады – его неистовые сумасбродные девушки – и Силен остались с Асланом. Люси, совершенно отдохнувшая, вскочила. Все просыпались, все смеялись, играли флейты, бряцали кимвалы. Звери – обычные, неговорящие звери – сбегались со всех сторон.
– Что это, Аслан? – спросила Люси. Её глаза танцевали, ноги просились в пляс.
– Пойдёмте, дети, – сказал Аслан. – Садитесь ко мне на спину.
– Ой, как здорово! – воскликнула Люси, и обе девочки вскарабкались на теплую золотую спину, как когда-то, неведомо сколько лет тому назад. Вся компания двинулась – Аслан возглавлял, Вакх и его менады носились, метались, кувыркались, зверюшки рыскали вокруг, а Силен на своем ослике замыкал шествие.
Они свернули немного вправо, пробежали вниз по склону холма и увидели перед собой длинный мост у Беруны. Однако не успели они на него вступить, как из воды поднялась огромная, мокрая, бородатая голова, много больше человеческой, увенчанная тростником. Голова взглянула на Аслана и пробасила:
– Приветствую тебя, повелитель. Избавь меня от оков.
– А это еще кто? – прошептала Сьюзен.
– Думаю, речное божество, только ш-ш-ш, – отвечала Люси.
– Вакх, – сказал Аслан. – Освободи его.
«Оковы – это, наверное, мост», – подумала Люси. Так оно и оказалось. Вакх и его девушки бросились в неглубокую воду, и минутой позже начало твориться что-то в высшей степени необыкновенное. Длинные, сильные плети хмеля обвили устои моста, они росли так же быстро, как разгорается пламя, опутывая камни, расщепляя, раздробляя, разделяя их. Перила моста превратились в живую изгородь, пёструю от ягод, но лишь на миг, а затем исчезли, как и всё остальное, с грохотом рухнув в бурлящую воду. Толкаясь, крича и смеясь, буйная компания перешла, или переплыла, или перетанцевала через брод («Ура! Это снова брод у Беруны!» – воскликнули девочки) на противоположный берег, прямо в город.
На улицах все бросались от них врассыпную. Первый дом, к которому они подошли, оказался школой – женской школой, в которой множество нарнийских девочек с туго заплетёнными косами, в безобразных тесных воротничках и толстых колючих чулках сидели на уроке истории. «История», которую учили в Нарнии при Миразе, была скучнее любой подлинной истории, которую вам доводилось читать, и лживее любого вымышленного рассказа.
– Если ты будешь отвлекаться, Гвендолен, – сказала учительница, – и не перестанешь смотреть в окно, я запишу тебе замечание.
– Если ты будешь отвлекаться, Гвендолен, – сказала учительница, – и не перестанешь смотреть в окно, я запишу тебе замечание.
– Но простите, мисс Приззл… – начала Гвендолен.
– Ты слышала, что я сказала? – спросила мисс Приззл.
– Простите, мисс Приззл, – повторила Гвендолен, – там Лев!
– Два замечания за то, что говоришь глупости, – сказала мисс Приззл. – А теперь…
Ее прервало рычание. Хмель завился в окне класса. Стены покрылись мерцающей зеленью, арки из ветвей перекинулись там, где был потолок. Мисс Приззл обнаружила, что стоит в траве, на лесной прогалине. Она вцепилась в доску, чтобы устоять, но это оказалась не доска, а розовый куст. Дикие люди, каких она никогда не видела, толпились вокруг. Затем она увидела Льва, завопила и убежала, а с ней и её класс – коренастые чопорные девочки с толстыми ногами. Гвендолен колебалась.
– Ты хочешь остаться, радость моя? – спросил Аслан.
– А можно? Спасибо, спасибо! – отвечала Гвендолен.
Тут же она оказалась рука об руку с двумя менадами, которые закружили её в весёлом танце и помогли избавиться от ненужной и неудобной одежды.
Куда бы они ни шли в городке, везде было то же самое. Большинство людей убегали, немногие присоединялись к ним. Когда они покинули город, их компания стала больше и веселей.
Они пронеслись по полям северного, или левого, берега реки. На каждой ферме к ним приставали животные. Печальный старый ослик, никогда не знавший радости, вдруг снова помолодел, цепные псы обрывали цепи, лошади разбивали копытами телеги и трусили следом – цок-цок, – разбрасывая грязь и издавая радостное ржание.
Во дворике за стеной они увидели человека, который бил мальчика. Внезапно палка в его руках превратилась в цветок. Человек попытался её отбросить, но она приросла к руке. Рука превратилась в ветку, тело – в ствол дерева, ноги стали корнями. Мальчик, который только что плакал, расхохотался и побежал за танцующими.
В маленьком городке на полпути к Бобровой Плотине, где сливаются две реки, они подошли к другой школе, где усталого вида девушка учила арифметике множество мальчиков, ужасно похожих на поросят. Она выглянула в окно, увидела божественных гуляк, поющих на улице, и радостная боль пронзила её сердце. Аслан остановился прямо напротив окна и посмотрел на неё.
– О нет, нет, – сказала она. – Мне бы хотелось с вами, но нельзя. Я обязана продолжать работу. И дети испугаются, если увидят вас.
– Испугаются? – сказал самый поросячий из мальчиков. – С кем это она разговаривает в окно? Давайте скажем директору, что она в окно разговаривает со всякими, когда должна учить нас.
– Посмотрим, кто это, – предложил другой мальчик, и все столпились у окна. Но как только их недовольные мордочки высунулись наружу, Вакх пронзительно закричал «Эван, эвоэ-э-э». Мальчики заревели от страха и, топча друг друга, бросились в двери и окна. Потом говорили (неизвестно, правда ли это), что этих самых мальчиков никогда больше не видели, но в той части страны развелось много хорошеньких поросят, которых здесь раньше не было.
– Ну, моя радость, – сказал Аслан учительнице, и та выбежала на улицу и тоже присоединилась к процессии.
По Бобровой Плотине они перешли реку и двинулись на восток вдоль южного берега. Они подошли к ветхому домишке, где на крыльце стоял и плакал маленький мальчик.
– Почему ты плачешь, мой хороший? – спросил Аслан.
Мальчик, который не видел львов даже на картинке, не испугался.
– Тётечка очень больна, – сказал он, – она умирает.
Аслан хотел войти в домик, но дверь была слишком мала. Тогда он просунул внутрь голову, нажал плечами (Люси и Сьюзен при этом свалились) и поднял весь дом, так что тот опрокинулся и развалился. А там, всё ещё в постели, хотя постель теперь стояла на открытом воздухе, лежала старушка, такая маленькая, словно в ней текла кровь гномов. Она была на пороге смерти, но, открыв глаза и увидев светлую косматую голову льва, не закричала и не лишилась чувств. Она сказала:
– О, Аслан! Я знала, что это правда. Я ждала этого всю жизнь. Ты пришёл забрать меня?
– Да, милая, – отвечал Аслан, – но всего только на маленькую прогулку.
И пока он говорил, подобно тому, как розовый свет озаряет облака, краска вернулась на её бледное лицо, глаза засверкали, она села и сказала:
– Ну, я заявляю, что чувствую себя лучше. Думаю, я не отказалась бы от легкого завтрака.
– Вот, матушка, – сказал Вакх, погружая кувшин в колодец и поднося ей. Но теперь в нём была не вода, а роскошное вино, яркое, как желе из красной смородины, густое, как масло, согревающее, как чай, холодное, как роса.
– Э, да ты что-то сделал с нашим колодцем, – сказала старушка. – Мне так даже больше нравится. – И она соскочила с постели.
– Садись на меня, – сказал Аслан и прибавил, обращаясь к Люси и Сьюзен: – Вам, королевы, придется теперь побегать.
– Нам это тоже приятно, – сказала Сьюзен. И они двинулись дальше.
И так, прыгая, танцуя и распевая, с музыкой, смехом и рёвом, с лаем и ржанием, они пришли наконец туда, где воины Мираза стояли, бросив мечи и подняв руки, а соратники Питера, все ещё сжимая оружие и тяжело дыша, стояли вокруг. И не успел никто ничего сказать, как старушка соскочила с Аслана, подбежала к Каспиану, и они обнялись – потому что это была его старая няня.
Глава пятнадцатая Аслан открывает дверь в воздухе
При виде Аслана лица у тельмаринов стали как холодная подлива, колени застучали, и многие упали вниз лицом. Они не верили в львов и потому испугались ещё больше. Даже рыжие гномы, которые знали, что он придёт как друг, стояли разинув рты и не смели говорить. Несколько чёрных гномов, сторонников Никабрика, начали бочком отходить в сторонку. Но все говорящие звери сбежались к Аслану, они мурлыкали, хрюкали, пищали и повизгивали от восторга, виляли хвостами, тёрлись о него, почтительно тыкались носами и бегали туда-сюда под ним и возле его ног. Если вы когда-нибудь видели, как котёнок выражает любовь большой собаке, которую знает и не боится, вы очень хорошо это себе представите. Затем Питер, ведя Каспиана, протиснулся через толпу животных.
– Это Каспиан, сир, – сказал он. И Каспиан преклонил колени и поцеловал лапу Льва.
– Добро пожаловать, принц, – сказал Аслан. – Чувствуешь ли ты себя достойным принять власть над Нарнией?
– Я… я не думаю, сир, – отвечал Каспиан. – Я только мальчик.
– Хорошо, – сказал Аслан. – Если бы ты чувствовал себя достойным, это бы доказывало, что ты недостоин. Посему после нас и после Верховного Короля, ты – король Нарнии, владетель Кэр-Параваля, император Одиноких Островов, ты и твои потомки, пока продлится твой род. Коронация… Но что это у нас тут?
Перед ним предстала забавная маленькая процессия в одиннадцать мышей – шестеро несли носилки размером с географический атлас. Никто никогда не видел более удрученных мышей. Все были покрыты грязью, а некоторые – и кровью, уши были опущены, усы висели, хвосты волочились по земле, а впереди шагал трубач, играя на тоненькой трубе печальную мелодию. То, что лежало на носилках, походило на мокрый комок шерсти – это было всё, что осталось от Рипичипа. Он ещё дышал, но был уже почти мёртв – покрытый бесчисленными ранами, с раздробленной лапой и забинтованным обрубком вместо хвоста.
– Ну, Люси, – сказал Аслан.
В один миг Люси достала алмазную бутылочку. Хотя на каждую рану Рипичипу нужна была всего одна капля, ран этих было множество, и долгое тревожное молчание стояло, пока она не закончила и главный Мыш не спрыгнул с носилок. Одной рукой он немедленно схватился за рукоятку шпаги, другой расправил усы. Он поклонился.
– Приветствую тебя, Аслан! – прозвучал его тонкий голос. – Я имею честь… – и тут он осёкся.
Дело в том, что у него не было хвоста – то ли Люси забыла о нем, то ли лекарство, хотя и заживляло раны, не могло заново отращивать части тела. Рипичип начал осознавать свою потерю, когда кланялся – возможно, из-за того, что это нарушило его равновесие. Он посмотрел через правое плечо. Не увидев хвоста, он вытягивал шею всё дальше, пока не повернул плечи и следом за ними всё тело. Однако при этом повернулось и то место, из которого должен был расти хвост, так что он снова ничего не увидел. Тогда он снова вытянул шею, заглядывая через плечо, с таким же результатом. Только трижды обернувшись вокруг себя, он осознал ужасную истину.
– Я крайне смущён, – сказал Рипичип Аслану. – Я в полном замешательстве. Умоляю простить за появление в столь неподобающем виде.
– Это тебе очень идёт, Маленькое Существо, – сказал Аслан.
– Всё равно, – ответил Рипичип. – Если что-то можно исправить… может быть, её величество?.. – и тут он поклонился Люси.
– Но зачем тебе хвост? – спросил Аслан.
– Сир, – отвечал Мыш, – есть, спать и умереть за моего короля я могу и без него. Но хвост – это честь и слава мыши.