– Желанные?
– Да, желанные. Но гости. Так что лучше молчать.
– Ну да, – отвечаю, – молчание порой «понятней всяких слов».
– Это правда! – подхватила радостно Света, как я поняла, она тоже любит то, что я, обожаю я, – совпадения – и рассказала удивительную историю, нормальную божественную историю. Случай, которым наградили Небеса ее, Свету Борту, и сына ее Антона.
Мне никто не сказал
Ну вот. Когда Антон был маленький, Света искала для него детский сад. То есть детское дошкольное учреждение, как называет детский сад наша соседка, строгая Анталия Владимировна, бывшая сотрудница облоно, которую турнули с работы за то, что она воровала тетрадки в клеточку (она очень любила именно в клеточку), простыни, наволочки и пододеяльники из школьного общежития для спортсменов, посуду из столовых, ах да – еще много денег из бюджета. Чуть не забыла про деньги.
Короче, Света искала своему сыну приличное детское дошкольное учреждение. А там, куда Антон пытался ходить, в одном – его дети покусают, в другом – побьют, а в третьем месте – вообще воспитательница рычит и дергает детей за руку, как Баба-яга, а когда тихий час, сама заваливается среди детей в спальне и храпит, а дети боятся и писаются. И вот Свете посоветовали: сходи к психологу, у ребенка есть проблемы с речью – картавость там или что (собственно, я лично это проблемами и не считаю!), и устрой его в сад для детей с особыми потребностями, или как там – с некоторыми особенностями развития.
И Света устроила своего мальчика туда, в этот сад. С добрыми терпеливыми воспитателями, маленькими группами детей и размеренным ритмом жизни. Антону сад понравился сразу, он там стал посредником в переговорах между воспитателями и детьми, которые или не хотели с воспитателями разговаривать, или не могли.
У Антона там появился Витя-друг. Мальчики всегда были вместе, не разлей вода, много играли, общались, были довольны обществом друг друга, и с воспитателями Витя-друг тоже говорил через Антона.
Потом Антон пошел в первый класс хорошей математической школы, и дороги мальчишек разошлись. Однажды, когда Антону было лет десять, в каком-то вечернем разговоре Антон вдруг посетовал, мол, вот каникулы, а друзья все разъехались, и вспомнил, что лучше друга, чем Витя-друг, в его детстве не было. Света, помня, что Витя-друг был нездоров – у него были начальные признаки олигофрении, – спросила:
– Антош, а как вы общались?
– Нормально, – Антон на полу возился с конструктором, собирал паровоз и не поднял головы.
– А он тебя понимал? – осторожно продолжила Света, оторвавшись от компьютера.
– Да, – буркнул сын.
– А ты его?
– Ну конечно. А как бы мы с ним играли, ну, мам!
– А как вы друг друга понимали?
– Нормально, мам, мы ведь были друзья.
– Антон! – Света резко прокрутилась в кресле и развернулась к сыну всем корпусом. – Но он ведь не слышал и не говорил! Он был глу-хо-не-мой!
– Да? – Антон поднял на маму глаза: – Да? Я не знал. Мне не сказали. – Антон пожал плечами и опять принялся складывать свой паровоз.
Вообще, таких как Антон называют детьми-индиго. Молчаливые, в себе, понимающие, умные, загадочные и совершенно непонятные обычным гражданам, в частности учителям.
Ну вот как понять такой случай?
У Светы дома жила кошка. Прекрасная пушистая ленивая горжетка, любвеобильная как я не знаю. И каждый год в марте, отбегав свое, через какое-то время приносила котят. Котятки были красивые, тоже пушистые. Света помещала в Интернете объявление, котят разбирали. И вот однажды к Свете в дом за котенком пришли двое – папа с семилетней дочкой. Пришли выбирать котенка, предупредили, что хотят кота, то есть мальчика. А Света с Антоном как делали: выносили гроздь котят, спускали их на пол, и тот котенок, который побежит к гостю, тот, получается, и выбрал себе будущую семью.
Папа с девочкой сели в кресла, Антон ушел на балкон за котятами и принес одного, белого, причем кошечку.
– Ну, Антон, ну ты что? – смутилась Света и стала объяснять мужчине, что это бракованный котенок, альбинос, кошечка, причем она не слышит.
А котенок поковылял к девочке, забрался к ней на колени, затем по ее рукам к ней на плечо, свернулся там, прижался мордочкой к девочкиной щеке и затрещал от удовольствия. Девочка разулыбалась и как будто тоже замурлыкала.
А мужчина, к Светиному удивлению, страшно обрадовался:
– Отлично! Очень хорошо! Это очень и очень хорошо!
Мужчина и девочка, счастливые, под одобрительным взглядом Антона уносили бракованного котенка-альбиноса.
– Ничего не понимаю… – Света растерянно глядела им вслед, – котенка взяли. Глухого.
– А что тут непонятного, – ответил Антон, – девочка ведь тоже глухая.
– К-как ты понял?! – спохватилась Света. – Тебе кто-то сказал?
– Мне никто не сказал. Понял, и все.
Такой вот мальчик у Светы.
Я вот думаю, может, необязательно говорить им все, разъяснять, разжевывать, вдалбливать. Может быть, им легче все рассмотреть и понять самим. И не сомневаюсь, что поймут они правильно.
Правда, сетует Света, Антон летать не хочет. Ну это пока. Еще полетит. Полетит!..
Давиду, с сочувствием
После выступления гости подходили ко мне с моими книжками, я благодарно подписывала их, как правило «На счастье» или еще как-нибудь весело и простенько. И подпись у меня корявая, червяком, и смущаюсь я очень, не могу привыкнуть и, дай Бог, долго не привыкну.
И вот я подписывала, подписывала, подписывала, передо мной выкладывали раскрытую книжку, я смотрела в лицо своему читателю, спрашивала имя, потом отдавала книгу. Благодарила, брала следующую книгу. И вдруг поняла, что кто-то давно стоит, книгу придерживает на столе твердым пальцем. И вообще – что-то происходит не так, и повисло странное молчание. Оказалось, уже почти все ушли. Перед столом стояла большая очень красивая дама с недовольным лицом «где я, там скандал», со скривленными капризно губами. Я похолодела и поняла, что, наверное, она из тех, кто пишет на меня пасквили в Сети, ругательные рецензии, прочтя книгу до семнадцатой страницы, и вообще, лучше бы ей жить на планете, где меня нет. Или лучше, наоборот, отправить меня куда подальше.
– Я ващета, – глубоким сочным голосом сквозь зубы начала она, – вэшэ дэвнее пэклэнницэ. (Что означало «Я – ваша давняя поклонница».) И этэ я еще вэших книг не читэлэ (что означало «И это еще я ваших книг не читала»). Тэк, чудь-чудь, в Интэрнэте, – водя ладошками, как морской котик ластами, сказала недовольным тоном дама.
Я сидела и смотрела на нее снизу, как курица, которая не понимает, то ли голову сейчас оторвут, и надо удирать, то ли зерна насыплют в плошку.
– Купила вэшу книгу. Дороговато… Ну все равнэ пэдпишитэ! – командным тоном приказала дама.
– А как вас зовут, кому подписать?
– Подпишите «Давиду».
– Ко-му?
– Это мой муж! Его зовут Давид. Я возьму у него почитэть.
С облегчением я подписала книгу:
«Дорогому Давиду. С глубочайшим уважением».
Хотела написать еще «И с сочувствием», но побоялась. Не посмела.
И опять меня спросил кто-то на бегу, кушала ли я. И хорошо ли мне.
И я остановилась и даже не знала, что ответить, чтобы мне поверили, что мне очень хорошо и я ку-ша-ла!
Света Борта, стоящая рядом, решила меня выручить, указала на меня своей крепкой, закаленной в полетах рукой и подтвердила:
– Она мне говорила! Правда, ей здесь очень хорошо. И она точно кушала. Ей-ей! Она даже перекреститься может.
– Пэрэкрэститься?! Здэсь?! В шаббат?! – подала свой сочный внушительный голос подоспевшая красивая большая дама, моя «дэвняя» поклонница с книжкой для Давида, покачала осуждающе головой и поплыла по направлению к кафе. Кушать…
Вероника
Не знаю, стоит ли мне писать дальше о том, что происходило за эти три дня в Кишиневе. Со знанием дела написать не получится. Потому что я практически ничего не успела, разве только бросила все и пошла слушать Веронику Долину.
Вероника читала свои стихи. И пела свои стихи. И так честно читала и пела, как будто каждого, кто слушал, целовала сухими теплыми губами в макушку. Когда она заканчивала, мне хотелось молчать и чтоб была тишина. Но раздавались аплодисменты, а Вероника поднимала руку с вытянутым указательным пальцем, качая им осудительно:
– Не надо. Не надо аплодировать.
И когда какой-то дяденька из зала, прижав руки к груди, хотел что-то сказать – о своих впечатлениях там, о настроении – словом, поблагодарить, с надрывом и слезой в голосе призвал всех других слушателей присоединиться и стал шептать, мол, присоединяйтесь, присоединяйтесь ко мне, вставайте, Вероника сурово поглядела в зал над сползшими с переносицы круглыми, как у Гарри Поттера, очками и приказала:
– Нееее надо! совещаться! над моим! телом…
Что сказать. Настоящая. Классная. Красивая. Как говорит учитель мой: «Не глупого десятка».
– Нееее надо! совещаться! над моим! телом…
Что сказать. Настоящая. Классная. Красивая. Как говорит учитель мой: «Не глупого десятка».
Платье с пуговицами
А еще, еще… Времени не было абсолютно, а вот все равно очень хотелось мне познакомиться с одной таинственной девочкой. С ясным лицом и славной мальчишечьей челкой. Эта молодая женщина пришла ко мне на авторскую конференцию в изумительном платье с огромными, как совиные глаза, пуговицами. И так она меня пленила этими вот пуговицами и своим милым чистым лицом и подростковой этой совсем родной челкой и своим платьем, которое красиво и на приеме, и на пляже, и, как писала Анна Андреевна, на ветру, что я еще подумала – ой, не пропустить бы, потому что из всех моих знакомых только я люблю ходить с такими вот пуговицами, с такой челкой, а другие женщины строят из себя светских дам в локонах и фукают на такие платья и на такие прически.
И вот я говорю – времени у меня в обрез, ну хоть чуть-чуть, и я проскочила в зал, где проходила встреча с Леной. Я говорила, что Лена ее звали? Да, ее звали Леной, эту девочку.
Словом, я пошла на встречу с писательницей Леной Смеховой, и она (такая хорошенькая и пленительная в этом платье, красавица с быстрыми обворожительными яркими глазами) стала с легкой таинственной улыбкой говорить о том, что не знаешь, где свое счастье встретишь. Вот бывало, рассказывает Лена вроде бы серьезно, летит женщина на край земли знакомиться с каким-нибудь мачо, с которым познакомилась в Фейсбуке, строит планы, предварительно покупает себе наряды, дорогущие колготки, обувь, всякого другого, что так необходимо женщине для тела и души. И что в итоге? Встречает ее странноватый эгоистичный, закомплексованный одинокий мужчина-мальчик – и кто его знает, что с ним делать, как себя вести, – и начинают мучить эту вот молодую женщину сомнения, какого беса лихого вообще она поперлась на другой континент, ради кого или ради чего. Собственно, эти сомнения, эти аргументы и факты немедленно подтверждаются, когда, потерпев фиаско, она возвращается домой и еле-еле втаскивает свой чемоданище с дорогущими ненужными нарядами и прочим барахлом в лифт своего дома, и ей помогает удачно подоспевший новый сосед по лестничной площадке. Как потом выясняется, свободный, без вэ пэ, застенчивый и с чувством юмора. И щедрый. Потому что, как объясняет Лена, щедрый – это не тот, кто тебя в Метрополитэн– опера на своем джете транспортирует, а тот, кто на последние деньги тебе покупает букет сирени у бабушки седенькой и усталой на углу, кусок торта «Мишка» в пластиковой коробочке и «Ахашени» настоящего грузинского разлива. Для радости.
И вот я эту Лену слушаю, а потом смотрю на притихших, стыдливо потупивших взоры в зале молодых женщин, девушек, дам постарше и предполагаю, что – эгэээ, миленькие, ведь было это с вами, было! Хотя бы в мечтах или во сне. И еще думаю, что вообще-то такая встреча с Леной – это уже даже больше нежели встреча с писателем, а скорей тренинг «Как перестать быть дурой и наконец стать счастливой». За участие в таком тренинге женщины сумасшедшие деньги платят, а тут сиди, слушай и учись.
Собственно, это было обсуждение нового романа Лены. Как раз вот о том, что написано выше.
Ну а что еще согрело мне сердце, сейчас расскажу.
Мне уже надо было бежать, и тут Лена вдруг принялась тепло рассказывать, как в юности ее и сестру родители взяли с собой на большой семейный праздник. Это была чуть ли не золотая свадьба бабушки и дедушки. И вот московская девочка вдруг с удивлением слышит, как все гости вокруг поют «Lomir alle in einem» на идиш – вечную песню о радости. И к своему изумлению, и она, и сестра понимают, что и отец их, и мама, светские, не сказать богемные, люди, тоже поют, знают и слова, и мелодию, и радостно хлопают в такт: «Ло-о-мир аа-алле ин эйнем, ин эйнэм…»
– И тогда, – закончила Лена просто, по-детски и без надрыва, – мы с сестрой заплакали.
Вдруг за моей спиной музыкант Слава Фарбер сочным мягким баритоном тихонько запел: «Ло-о-мир аа-алле…» И отовсюду подтянулись голоса – женские, мужские, тихие, нежные, чистые. И вот уже поет хор: «Ло-о-мир аа-алле ин эйнем, ин эйнэм…»
И Лена стоит перед всеми растроганная, растерянная, счастливая. Такая хорошая девочка Лена в своем отличном платье. С большими пуговицами. Класс, да? Душевно. Вот так неожиданно этот Слава и другие люди взяли и всем залом перенесли Лену в лучшее время ее детства, где мама, папа, сестра и она. Где маленький, но чуткий человек не перестает радоваться, огорчаться и опять радоваться. И главное – удивляться, удивляться, удивляться.
Ну что за привычка у меня – уходить в самом разгаре. Как будто сама судьба тянет меня за шкирку, мол, хватит, пошли, побежали дальше, тебе достаточно. И всегда на самом интересном, на самом пике заставляет меня уходить. Как Золушку. Но я знаю, что за это я непременно буду вознаграждена.
Так и случилось. Так и было. Великая сила – Интернет. Накануне моего отъезда мы с Леной познакомились. И вот что я заметила: она рассматривает людей с тем же детским любопытством, что и я. В упор. Немедленно задает вопросы, которые ее интересуют. И правильно. Я всегда говорю: лучше спросить, чем потом мучиться, сплетни слушать или догадки строить. Лучше сразу спросить. И вот мы встали друг напротив друга, как в детском саду в песочнице, руки за спину закинули, выставили животы, насупились, и давай друг друга рассматривать и спрашивать, а кто что любит – есть на завтрак, читать какие книжки, где гулять, куда ездить и, главное, как одеваться. И не просто как, а именно в платье с большими яркими пуговицами! Теперь мы частенько болтаем в Сети – в Фейсбуке, в скайпе, по и-мейлу. И обязательно-обязательно будем еще встречаться.
Прощай, Кишинев… Нет, лучше – до свиданья!
О стольких людях еще можно рассказать! Но пора прощаться. В шесть часов утра я вышла в лобби со своими вещами, у входа в отель ждала машина, чтобы отвезти меня на автовокзал. Милый молодой, не знакомый мне человек, видимо волонтер, вынес мне пакет, попрощался, пожелав счастливого пути.
– А что здесь? – растерялась я – пакет мне не принадлежал.
– А! Это? Покушать. В дороге, – помахав ладошкой на прощание, ответили мне.
Кто бы сомневался, что эти ребята не могут забыть, чтобы их презентер по-ку-шал!
* * *Так получилось, что в автобусе я в начале обратного пути была одна. То есть не одна – еще был водитель Толя. За первые пять минут нашей поездки я узнала, что он служил в Санкт-Петербурге в воздушно-десантных войсках.
– Вэдэвэ! – вдруг дико, по-звериному заревел Толя-водитель, большим, как молот, кулаком трижды ритмично ударил по приборной доске, довольно рискованно. – Вэдэвэээ!!! – А потом тихо мне, почти не оборачиваясь: – Слышала такое?
– Слышала, – устало отозвалась я и тяжело вздохнула – да что ж такое: туда ехала – балетный попался, всю дорогу дрыгался под музыку, обратно еду – горластый десантник.
– Смотри! Смотри! Да смотри же! – вдруг опять заорал десантник, тыкая пальцем в лобовое стекло перед собой. – Видишь?!
– Нет…
– Ай! Ладно! Я ж не поезд! – Десантник отъехал на обочину и остановил автобус. – Выходи, а то пожалеешь, – приказал он.
«Ой, мама…» – подумала я и схватилась за телефон. Но тут вдруг я увидела…
С ярко-зеленого луга вверх в небо медленно и плавно подымались воздушные шары. Разных расцветок и размеров.
– Свеееета! – завопила я во все горло, подпрыгивая и размахивая руками туда, откуда по-королевски важно взлетали воздушные шары. – Свеее-таааа!!!
Десантник присел от неожиданности, почесал затылок и заметил:
– Ну ты и орешь!
– Там Света, – я беспомощно пыталась объяснить про сиреневые глаза, про шары, про небо, но куда мне.
Шары еще долго сопровождали нас – наверное, с полчаса они величаво летели над дорогой или рядом. Сияло солнце, шары задевали облака, те не выдерживали конкуренции и таяли, оставляя на небе жалкие лохмотья. Шары летели. Наверное, там кто-то признавался в вечной любви и просил руки и сердца, обещая быть верным в горе и в радости. А может, вообще там свадьба. Вооон из полосатого синего с желтым шара букет полетел. Интересно, кто его поймает, кому достанется. Дааа. Свадьба в небе. Это тебе не к Мавзолею тащиться, как раньше было принято.
Замечательное было утро, автобус наполнялся разными симпатичными людьми. Они входили, выходили. От сумок и корзин мирно пахло ягодами, зеленью, свежим хлебом. Дедушка вез целый ящик рассады и долго по-молдавски объяснял мне, как надо сажать эту рассаду неопознанного мной растения, собирая пальцы в пучочек, демонстрируя, как тыркать растение в землю. И все это под хохот водителя-десантника. Но потом начались неприятности.
На длительной остановке в Бельцах, в большом, практически уже европейском городе, на автовокзале промышляла стая профессиональных нищих. Можно было не обращать на них внимания – мало ли какой у человека бизнес, и насколько артистично он подвывает «мы сами не местные», но у каждой молодой женщины, входившей в наш автобус, бедно, но чисто одетой, на руках был ребенок. И все эти дети – в десять утра – спали. Спали не безмятежно, не сладко, как обычно спят дети. Они спали напряженным больным сном, кривя усталые, измученные серые лица. Они спали или были без сознания, как пьяные. Как опоенные чем-то. Рядом, совсем недалеко от нашего автобуса, стояла патрульная полицейская машина.