Мне приходилось буквально волочь безразличную ко всему подругу. Похоже, Таньский сдалась окончательно. Думаю, она смогла бы выдержать удар, нанесенный рассказом Илоны, но все это плюс беременность подкосило мою веселую, никогда не унывающую, самую чуткую и заботливую в мире подружку. И ей еще предстоит остаться наедине со своими мыслями на всю ночь? Нет уж, этого допустить я не могу!
– Илона, раз уж я так тебе помогла, – остановившись на самом верху лестницы, обернулась я к своей бывшей однокурснице, – то выполни, пожалуйста, мою просьбу.
– Последнее желание перед казнью, – с трудом сфокусировав на мне взгляд, хихикнула Илона. – Ну, чего тебе?
– Разреши нам ночевать в одной комнате, вдвоем все же не так погано.
– Ох, эти мне девичьи шушул… шушумк… шу-шу-кань-я, – старательно выговорила все же трудное слово Якутович и, махнув рукой, отчего едва не рухнула на пол, почти царственно возвестила: – Хрен с вами, ночуйте вместе. Напоследок.
– Так ты своим сторожевым об этом скажи.
Собравшись с силами (хотя в основном это были силы Омара), чтобы сохранить вертикальное положение, «верная соратница» аль-Магдари что-то прокудахтала. Наши охранники коротко кивнули и так же вежливо, как раньше, отконвоировали нас до места назначения.
– Куда пойдем, Тань, к тебе или ко мне? – предприняла я попытку расшевелить Таньского. Бесполезно, она все так же безучастно продолжала смотреть в никуда.
Поскольку комната, которая в данный момент была «моей», мне была уже знакома, то и потащила я манекен под названием Татьяна Старостенко именно туда.
Когда дверь за нами захлопнулась, а скрежет ключей снаружи ехидно сообщил, что груз в сундуке заперт надежно, я слегка расслабилась. Случайно заметив свое отражение в зеркале, я грустно улыбнулась – там была все та же мисс Пигги. Вот только мордочка этой розовенькой хрюньки уже не лучилась таким предвкушением счастья, как всего пару часов назад.
Почему-то вдруг вспомнился фильм «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Там очень славно показан удар судьбы. Вот такой же гигантский молот методично, раз за разом, вбивал нас с Таньским в стену мрака и безнадежности. И все наши попытки вытащить себя из этой проклятой стенки заканчивались еще более сокрушительным ударом. Таньского, похоже, уже вколотили накрепко. Но со мной этот номер не пройдет. Много раз я попадала в безвыходные на первый взгляд ситуации и твердо знаю одно – надо верить, искренне и твердо, в лучшее. Даже если вокруг сплошной мрак и ни единого просвета – закрой глаза, зажмурься изо всех сил, и из темноты появится сверкающее и пульсирующее облако. Это она, надежда. Иди за ней. Не смотри по сторонам, не сомневайся ни секунды – иди за ней.
И все будет хорошо.
ГЛАВА 39
Вечер уже давно закончился, уступив место вкрадчиво заглядывавшей в окно ночи. Таньский сидела на стуле забытой под дождем куклой. Она послушно поднялась, когда я потянула ее за руку, и пошла следом за мной. Словно маленькую девочку, уложила я свою подругу в кровать и заботливо подоткнула одеяло.
– Спи, Таньский, спи, – присев рядом, погладила я ее по плечу. – Не думай сейчас ни о чем, пожалуйста! Поверь мне, утром все будет выглядеть по-другому, мы что-нибудь придумаем. В любом случае еще не все потеряно, не забывай о Гюль и ее семье. Мы ведь не позвонили им сегодня, они обязательно забеспокоятся. Вот увидишь, завтра обязательно случится что-то хорошее, обязательно, – словно заклинание, повторяла я, убеждая в этом и себя. И подействовало, ура, подействовало! Таньский пошевелилась и, жалобно заглядывая мне в глаза, прошептала:
– Ты правда так думаешь?
– Ну конечно же! – оптимистично улыбнулась я. – Завтра Гюль и ее семья забьют тревогу, разыщут моего Лешку, и они, надеюсь, вместе с полицией, придут за нами. Илона ведь решила нас зачем-то задержать здесь, не отправлять пока никуда, так что все будет в порядке.
– Но то, что она говорила про Хали, – начала всхлипывать было Таньский, но я зажала ей рот ладонью:
– Больше ни слова, ладно? Рассказу этой дряни доверять никак нельзя, ведь она бешено ревнует Хали, это очень заметно. Если твоего аниматора-миллионера действительно выпустят завтра, я думаю, мы найдем способ связаться с ним. Я так точно найду, ведь получается, что все случилось из-за меня и моей страсти к фотографированию.
– Знаешь, – слабо улыбнулась Таньский, – давай не будем искать виноватых. Ты послала снимок Хали, я поперлась в редакцию газеты – отличились обе.
– Вот и молодец, – облегченно боднула ее в плечо я, – вот и правильно. А то ишь – скуксилась, сникла, рассопливилась! Зачем же доставлять удовольствие этой гадючке Илоне таким видом, а? Наоборот, завтра будем цвести и пахнуть назло всем. А теперь спать. Заканчиваются, пожалуй, самые длинные и насыщенные сутки в моей жизни. Вчера в это время мы были еще в лагере Рашида…
– Лучше бы там и оставались, – тяжело вздохнула подружка.
– Не начинай опять, – дернула я ее за выбившуюся прядь волос, – кто же знал, что так получится! Ничего, прорвемся. Спи. Надеюсь, колыбельную тебе петь не надо?
– Нет! – в ужасе заорала Таньский, натягивая на голову одеяло. – Только не это! Лучше к бедуинам, чем слушать твое пение.
– Кабаняка зловредная, – улыбнулась я и, погасив свет в комнате, устроилась на второй половине кровати.
Таньский уже тихо посапывала. Ничего себе, минута – и она в отключке. А вот я, чувствую, заснуть не смо…
Ну вот, я же говорила, что не смогу заснуть. Правда, едва я закрыла глаза, случился какой-то сбой в процессе мышления, отключивший этот процесс прямо в середине слова. Но – пара секунд, и все наладилось. Можно размышлять дальше, пытаясь уснуть. Нет, для того чтобы уснуть, размышлять как раз не надо, надо считать баранов, прыгающих через ручей. А я буду считать Рашидов, прыгающих через скакалочку. Раз – Рашид, два – Рашид, три – снова Рашид.
Ну и за фигом Таньский свет включила, спрашивается? Ведь спала уже!
– Таньский, ты что, в ум еще так и не пришла? – возмущенно забурчала я, перевернувшись на живот и уткнувшись носом в подушку. – Без света ты до туалета дошлепать не можешь?
– Какой еще туалет? – сипло прокукарекали рядом. – Ты чего будишь, выспаться не даешь?
– Это я не даю? – возмущенно села я на постели.
М-да. Неожиданно.
Свет никто не включал – он сам нахально залез через окно и, обежав всю комнату, решил сосредоточить основной удар прямо на нашу кровать. Причем банальным зайчиком солнце ограничивать себя не захотело и отправило в атаку на нас целого солнечного слона. Это сколько же мы проспали?
Я посмотрела на часы. Ого, уже почти двенадцать. Интересно, а хозяйка дома еще дрыхнет или уже вся в трудах, в заботах?
Я выползла из кровати и направилась к двери. Тихонечко, стараясь не скрипнуть (дверью, конечно, а не суставами), я выглянула в коридор и тут же получила угрожающий гавк вместо теплого пожелания доброго утра. Так, охрана на месте.
Предпримем еще одну попытку. Я взяла телефон. Он молчал, словно жених на свадьбе, мрачно посверкивая экраном. Отключила, вот ведь зараза предусмотрительная!
Таньский все еще посапывала в кровати, но мне спать больше не хотелось. Я нанесла визит в ванную комнату, а затем включила телевизор, поставив звук на минимальную громкость. Каналы вещали в основном на арабском, я решила вместо утренней гимнастики поупражняться с пультом дистанционного управления и попрыгать по каналам в поисках чего-нибудь интересного и желательно на английском. Попрыгала. Даже не вспотела. Попрыгала еще раз. И вдруг… на экране мелькнуло знакомое лицо. Я судорожно стиснула пульт и вернула переключенный было канал. К счастью, он шел на английском.
Я затрясла Таньского за плечо, не отрываясь от происходящего на экране и одновременно увеличивая звук.
– Ну что ты меня сегодня достаешь все утро! – возмущенно засопела Таньский, приподнимаясь на локтях. – И зачем трясти меня с таким энтузиазмом, спелые яблоки с меня все равно не посыплются! Да хватит же, кому…
Она замолчала. Увидела, наверное. И услышала.
А на экране чистенький, свеженький, словно и не проведший столько дней в тюрьме Хали Салим позировал перед журналистами. Рядом с ним стоял невысокий плотный человек с абсолютно седыми волосами. И хотя большого сходства с Хали не наблюдалось, но ясно было с первого взгляда – это отец Хали, тот самый Мустафа Салим. Холеное лицо, жесткий взгляд, властные движения – и как Лешке удалось договориться с этим человеком, словно сошедшим с обложки журнала «Миллионер-уикли». Да и Хали с экрана мало напоминал того, отельного Хали. Нет – лицо, волосы, глаза, фигура – все осталось прежним. Т. е. красивым до безобразия. Но наш Хали ходил в потертых джинсах и легкой майке, волосы его всегда чувствовали себя более чем свободно, разметавшись по плечам или нехотя собравшись в небрежный хвост. А экранный Хали был одет в великолепно сидящий на нем светлый костюм, рубашка из тончайшей ткани открывала смуглую шею с поблескивающей, довольно массивной золотой цепочкой. Волосы были гладко зачесаны назад и усмирены немалым количеством геля и лака, на руках спесиво поблескивали бриллиантами массивные перстни.
Если честно, внешний вид ЭТОГО Хали как нельзя лучше укладывался в рамки образа, нарисованного нам Илоной. Господи, неужели все в действительности обстоит именно так, как нашипела нам эта гадюка?
Я боялась взглянуть на Таньского, делая вид, что внимательно слушаю повизгивавшего от журналистского оргазма репортера. Все, что он говорил, выстраивалось в очень логичную и правдоподобную версию происшедшего, придраться было не к чему. У этого мерзавца аль-Магдари мозги и на самом деле присутствуют, причем не только для того, чтобы из-за сквозняка голову не мотало на ветру. Хали Салим был реабилитирован полностью и бесповоротно, как и было обещано Илоной, и сейчас вместе с отцом усаживался в сверкающий новенький «Мерседес». В салоне автомобиля на секунду мелькнуло чье-то лицо.
Ха, чье-то! Рыжие пряди, обрамлявшие это лицо, не оставляли никакого сомнения в том, кто сидит рядом с Хали в машине. Вижу, способность Илоны выглядеть свеженькой и очаровательной после любой дозы спиртного сохранилась.
Я рискнула посмотреть на подругу. Ох ты, да что же с нами, женщинами, происходит во время любовной лихорадки! Глаза Таньского лучились таким счастьем, такой бешеной радостью, что я даже слегка окосела от удивления. Вероятно, мои органы зрения отказывались смотреть на это безумие и потому угрюмо насупились. Т. е. проделали то же, что и брови, – съехались к носу.
– Ну чего ты кривляешься? – даже не пыталась согнать с лица блаженную улыбку Таньский. – Думаешь, очень смешно получается?
– Если бы! – с трудом разогнала глаза по местам я. – Ты-то чего сияешь?
– Ну как же – Хали действительно выпустили, твоя Илона не соврала! – чуть не прыгала от переполнявшего ее восторга подруга. – Теперь и твой Лешка, и семья Гюль легко смогут связаться с ним, тем более что Майоров уже знаком с Мустафой, отцом Хали! Ты молодец, Анюта! – кинулась обниматься эта безумная.
Она попыталась даже повалить меня, чтобы отмутузить подушкой, но, похоже, резкие движения разбудили ее кроху. Замерев на секунду, Таньский привычным уже жестом запечатала рот и утопотала в ванную.
Тем временем репортаж закончился, и я выключила телевизор. Так, с Таньским на эту тему лучше говорить не буду, но мне кажется, что на помощь Хали рассчитывать не стоит. Искренне рада буду ошибиться, но самодовольный красавчик на экране телевизора мне совсем не понравился.
Минут через десять вернулась бледная, но очень жизнерадостная подруга. От вчерашней вселенской депрессии не осталось и следа. Ну и хорошо, проблемы решать эффективнее с веселым и вменяемым напарником, а не со средоточием уныния и печали. Хотя насчет вменяемости я погорячилась.
– Ой, как же есть хочется! – потерла ладошки Таньский. – А особенно винограда хочу, изабеллу, сорт такой, знаешь?
– Таньский, – с укоризной посмотрела я на нее. – Приди в себя побыстрее, ладно? А то я сейчас опять напомню относительно молодой мамочке, сколько лет мы знакомы. Знаю я твой любимый виноград. Кислятина, по-моему.
– Ты сама кислятина! – Таньский направилась к дверям.
– Ты куда собралась?
– Попрошу, чтобы поесть принесли.
Но не успела она сделать пару шагов, как дверь распахнулась и появилась тележка, заставленная едой, которую толкал уже ставший родным гоблин Боря. Следом за ним в комнату вошла Илона.
– Завтрак? – с удовольствием вдохнула вкусные ароматы Таньский. – Очень кстати. Я как раз шла попросить.
– Ну, по времени это скорее обед, – усмехнулась Илона, снисходительно глядя на мою сиявшую подругу. – А ты, я вижу, уже совсем оклемалась? Вчера тебя Лощинина чуть не волоком тащила наверх, а теперь, ишь ты, бодрой козочкой скачешь. – Она кивнула на лежавший возле меня пульт. – Что, телевизор смотрели? Значит, все видели?
– Все, – кивнула я, а Таньский засияла еще больше. – А ты как здесь оказалась? На вертолете прилетела?
– На ковре-самолете, вместе с любимым. – Улыбка Якутович стала совсем змеиной. – Не тупи, Лощинина. Это же все в записи идет, Хали выпустили в десять утра. Кстати, вам интересно будет узнать, что сегодня вечером здесь, в этом доме, состоится прием в честь триумфального возвращения моего жениха, Хали Салима. Вы, кстати, приглашены. Обе.
– Но как? – непонимающе посмотрела я на Илону.
– Разумеется, некоторые меры предосторожности в отношении вас я предприму, не волнуйтесь. – Она направилась к двери и, остановившись у самого выхода, обернулась: – Что же касается Фархада Мерави, оборвавшего мне телефон, не волнуйтесь, он тоже будет на приеме. Зачем же заставлять волноваться столь почтенного господина? Пришлось пригласить все их семейство, чтобы они лично могли убедиться, что с вами все в порядке. Люблю риск, – прищелкнула пальцами Илона.
– Тогда пригласи и Майорова, – предложила я, изо всех сил стараясь удержать на лице маску надменности. Надеюсь, что это была именно она, нацепила-то я ее второпях.
– Но не настолько! – закончила фразу Якутович, скрываясь в коридоре.
Гоблин молча вышел следом, на удивление тихо закрыв дверь.
ГЛАВА 40
– Что она затеяла, как ты думаешь? – озадаченно посмотрела на меня Таньский.
– Понятия не имею! – пожала плечами я. – И гадать не собираюсь, поскольку проникнуть в искривленное пространство ее больного воображения практически невозможно. Во всяком случае, для нас с тобой.
– Вах, как говорит, да? – ввинтив в воздух указательный палец, перешла на грузинский выговор Таньский. – Как песню поет, понимаешь! И вообще – мы будем кушать или мы не будем кушать эту прекрасную еду? Если не будем, я тебя буду кушать, мамой клянусь! – стукнула она себя кулаком в грудь.
– Ладно, матушка Танико, – улыбнулась я, – раз уж тебе так не терпится, давай, налетай. Брюхоног прожорливый.
– До брюхонога мне еще далеко, – с набитым ртом уведомила меня подружка. – Еще месяцев 6–7.
– Судя по аппетиту – максимум три, – запустила я в нее виноградиной.
Бодрому настроению Таньского почти удалось заразить и меня. Но иммунитет к излишней эйфории, выработанный предыдущими приключениями, упорно не давал мне радостно расслабиться, пинками в копчик возвращая в реальность.
Однако должное любезно предоставленной нам хозяйкой дома еде я отдала. Все оказалось замечательно вкусным и свежим. Я не думаю, что это было приготовлено исключительно ради того, чтобы побаловать нас напоследок. Просто другой еды в доме не водилось.
Похоже, все-таки вымотались мы накануне гораздо сильнее, чем я думала, поскольку сразу после обильного завтрака (или все же обеда?) глаза у меня повели себя совершенно свинским, эгоистичным образом. Абсолютно не считаясь с суровой необходимостью хорошенечко подумать над создавшейся ситуацией, озабоченно похмурить брови, раз двадцать измерить шагами комнату, набросать на бумаге кратенький, всего из 37 пунктов, план побега, эти возомнившие о себе невесть что шарики нахально начали натягивать на себя веки! Я боролась, боролась с этой напастью мужественно и стойко. Я даже успела еще увидеть, как Бориска укатил столик с остатками нашего пиршества. Но на этом предел выносливости закончился, и я опрокинулась в постель, заснув, по-моему, еще в полете. Может, все-таки в еду что-то подсыпали?
Но эта версия стыдливо съежилась и уползла под плинтус, едва мы с Таньским проснулись. Потому что проснулись мы на удивление свежими и отдохнувшими, в голове все было чистенько, убрано и расставлено по своим местам. Мысли и идеи благонравно сидели по своим комнатам у компьютеров, соединенных в единую сеть, готовые выдать на-гора конструктивную версию. А после снотворного как обычно бывает? Вялость, апатия и обколовшиеся мысли, едва лепечущие что-то бессвязное и маловразумительное.
Часы уже второй раз за этот день удивили меня, изобразив стрелками так нелюбимое мужчинами время – полшестого.
– Горазда ты спать, Таньский! – сочла своим долгом упрекнуть подругу я, ведь мне удалось проснуться намного, намного раньше ее, на целых пять минут!
– Скучен день до вечера, коли делать нечего! – сообщила мне Таньский, потягиваясь.
– Мудро, – кивнула я. – Впечатляет. Внушает трепет глубиной наблюдения. Но позвольте поинтересоваться – вы это о чем?
– О наболевшем, – хихикнула подруга и, встав с кровати, побрела в ванную.
– Какой кошмар! – раздалось оттуда через две минуты. – Тихий ужас! Вот это зеленое опухшее существо – я? Глазки – щелочки, нос – недозрелая груша – все это я?
– Ты еще забыла брови, щеки и рот, – громко напомнила ей я. – А также уши и волосы! О них тоже есть что сказать!
– Волчица ты, тебя я презираю! – гнусаво провыла в ответ Таньский.
– Ага, еще и «мерзкая притом»! – закончила за нее я. – Все, Таньский, ты прокололась! Ты сообщила мне наконец свое тайное имя, Сисочка!
– Кто? – обалдело выглянула из ванной подруга.
– Это я любя, сократила от Васисуалии Лоханкиной. Васисуалия – Сиса – Сисочка.