Ииджиа смолк, ибо спорить с видением было опасно. Если молодой Ухе солгал, его ждала кара. Но и сам Ииджиа понесет наказание, если восстанет против видения, которое окажется истинным законом.
И еще увидел Ииджиа, как к старейшинам потянулось все племя. Истинен закон или нет, но он обещал пищу, а значит, не мог не получить поддержки у вооруженных охотников.
Ииджиа возвратился на свое место в кругу старейшин и сказал Ухе:
— Расскажи нам свое видение.
Согласно обычаю, Ухе сбросил наземь покрывавшие его шкуры и предстал перед всеми нагим, дабы подтвердить истину своих слов.
— Сейчас моими устами глаголет Ааква. И говорит он о сочных травах на склонах восточных гор, где лениво утоляют жажду из неиссякаемых источников даргхат и суда, где ветви деревьев клонятся до земли под тяжким грузом плодов, где стоят тучные поля спелого зерна.
Каждый вечер Ааква указывает нам в ту сторону огненным перстом. Он показывает мне дируведах и куведах, чьи желудки всегда набиты свежесваренной едой; просторы их полнятся дичью, что сама прыгает на наконечники их копий; дети их крупны и веселы.
Еще Ааква указывает к западу от тех гор, на эти земли, где правит голод. И речет мне Бог Дневного Света: «Ухе, вот мой знак о том, что маведах должны уйти из этих мест. Старейшины маведах должны пойти к своему народу, поведать ему о законах войны Ааквы и собрать его у подножия гор Аккуйя, где горы эти высятся над Желтым морем.
Оттуда я поведу маведах через горы, через земли иррведан, к дирудах. Маведах обратят в бегство дируведах, прогонят иррведан из Большой Расщелины и с южных Аккуйя в горы севера.
Ухе смолк, но все так же стоял, раскинув руки. Потом он продолжил тихо и грозно:
— Иррведан попытаются объединиться с куведах, чтобы нанести нам поражение. Но наше наступление будет слишком стремительным. Вдохновляемые Ааквой, озаряющим наши спины, мы ударим в северном направлении, через горы, и опрокинем иррведан. Мы победоносно займем земли куведах! Маведах повсюду станут владыками!
Ухе опустил руки, нагнулся и подобрал шкуры. Прикрыв свое тело, он предстал перед Ииджиа.
— Вот что говорит мне Бог Дневного Света.
Бантумех внимательно смотрел на Ухе.
— Воевать? Ты предлагаешь нам поверить, что Бог Дневного Света насылает на нас свою древнюю кару? Чем мы прогневили его?
Ухе поклонился.
— Ты добр и мудр, Бантумех, но доброта твоя чрезмерна, чтобы отвечать потребностям маведах. Прошлое теперь не имеет силы. Старый закон доведет маведах до гибели. Новый закон войны от Ааквы спасет нас и наших детей. Маведах будут жить!
Ухе обратился к старейшинам и к охотникам, столпившимся вокруг костра:
— Я вижу, что грядут события, пострашнее войн. Я вижу, как наши славные охотники копошатся в грязи, как маведах пожирают то, что сейчас не может именоваться даже отбросами, как пожирают и то, что сейчас слишком ценно и священно, чтобы идти в пищу. Это означает конец маведах.
Ухе повернулся к вождю маведах:
— Есть вещи пострашнее войн, Бантумех.
Ииджиа вскочил и замахал руками.
— Ты не можешь всего этого знать, Ухе. Даже самый старый из нас не пережил войн. И это только благодаря тому, что мы подчиняемся табу.
Ухе повернулся к Ииджиа.
— Маведах не сражаются с маведах. Когда на Синдие останутся одни маведах, войны прекратятся. Только так маведах обретут мир и достаток.
Ухе смолк, давая слушателям почувствовать смертельную опасность.
— Ты оспариваешь мое видение, Ииджиа?
Охотники плотно обступили круг старейшин. Наконечники охотничьих копий отражали свет костра. Ночь была безмолвной, одни лишь барабаны смерти выбивали свою неумолчную дробь.
Жрец Ааквы пользовался привилегиями. Племя обеспечивало его едой, шкурами для одежды и для защиты от ночного холода и сырости в обмен на его службу и видения. Оспаривать видение Ухе значило подвергнуться избиению камнями или поджариванию на костре. Ииджиа дорожил своим положением. Он был стар. И он ответил:
— Я не оспариваю твоего видения, Ухе.
Охотники одобрительно закричали, но тут же смолкли, когда поднялся Бантумех.
— А я оспариваю твое видение, Ухе! — Бантумех обратился к Ииджиа: — Да завалит Ааква нечистотами твой трусливый рот! — Вождь маведах повернулся к Ухе: — Посмотрим, кого из нас Ааква обречет на побитие камнями!
Но тут в ночи просвистело копье. Его острый наконечник пронзил грудь Бантумеха. Бантумех удивленно опустил глаза, после чего обвел охотников взглядом.
— Один решил за всех.
С этими словами Бантумех упал.
Те, кто стоял вокруг неподвижного тела Бантумеха, ощутили затылками ледяное дыхание табу: Ааква запрещал убийство. Однако никто не осмелился найти оставшегося без копья, никто не вырвал копье из груди Бантумеха, чтобы узнать, чьим знаком оно помечено. Сам Ухе вырвал копье из груди убитого и воздел его над головой.
— Все видят, что Ааква сказал свое слово!
И Ухе бросил копье в костер. Если на древке копья было чье-то личное клеймо, то у всех на глазах оно превратилось в пепел. Среди охотников пробежал ропот, что то было клеймо самого Ааквы.
Кто-то из охотников издал крик торжества, его подхватили остальные, и всеобщий вопль заглушил рокот барабанов смерти. Все поклялись в верности Ухе и Новому закону войны Ааквы. Старейшины разбрелись от костра в разные стороны, чтобы оповестить о Новом законе свой народ, а охотники ушли готовиться к грядущим нелегким временам.
Ночной воздух снова наполнился рокотом барабанов смерти. Ухе остался у костра один, не считая охотника по имени Консех, присевшего на корточки у огня. Консех сплел пальцы, ибо не держал копья, а лицо его ничего не выражало, ибо скрывало то, чего не следовало предавать огласке.
— Хочу задать тебе один вопрос, Ухе.
— Спрашивай, Консех.
— Когда Ааква обращается к тебе, чем ты его слышишь: головой, сердцем, брюхом?
Ухе посмотрел на охотника. Жрецу Ааквы привиделось, что божьи табу превратились в призраков, зловеще танцующих у охотника над головой.
— Ты дерзишь, Консех.
Охотник встал, и видение исчезло.
— Это не дерзость. Мир в моей душе требует ответа. Новые законы Ааквы все мы слышим сердцем и брюхом.
— Ты оспариваешь Новый закон, Консех?
Охотник замахал руками и ответил жрецу Ааквы:
— Я не стану спорить с тобой, ибо Бог Дневного Света обращается ко всем нам, и голос его нельзя заглушить. Но такой закон мог бы предложить любой из нас.
Слуга Ааквы уставился в огонь. Смертоносного копья уже нельзя было различить в куче пылающего хвороста.
— У меня нет для тебя ответа, Консех.
Консех проводил взглядом других охотников, шедших готовиться к войне.
— Посмотрим, как поступят охотники, когда Ааква перестанет обращаться к их желудкам, и голос его снова зазвучит у них в головах.
Охотник ушел от костра, оставив Ухе свой вопрос и свою правду».
Джоанн остановила запись и обернулась к Вунзелеху. Тот вытирал руки.
— Вунзелех, этот Ухе — дикарь. Что делает дикарь в вашем Талма-не, на вашем жизненном пути?
Драк убрал медикаменты и долго стоял молча.
— Джоанн Никол, в каждом разделе Талмана, в «Кода», содержится много истин. Через события, описываемые в Преданиях, они раскрываются одна за другой. Постигающий Талман самостоятельно находит истины, наилучшим образом служащие его собственной талме. Для меня Ухе — первый за всю историю моей расы, кто встал и сказал: «Бог не прав!» Совершив этот поступок, он взвалил на себя всю тяжесть последствий.
Шаги драка смолкли. Джоанн, надев халат, продолжала слушать историю злополучного жреца из Мадаха — отравленной земли.
«…Ухе шел, смотрел на небеса и обращался к свету красных облаков:
— Ааква, если ты существуешь и если ты — Бог, то почему ты так играешь с тобою созданными?
Ухе пришел к своим воинам, и те приветствовали его в доказательство истинности видения о Новом законе войны»…
«…Почему Ты так играешь с Тобою созданными?»
Джоанн нажала кнопку «стоп», ощутив смутную тревогу. Страх? Нет, чувство вины, в котором она не могла разобраться.
«…Почему Ты так играешь с Тобою созданными?»
Джоанн нажала кнопку «стоп», ощутив смутную тревогу. Страх? Нет, чувство вины, в котором она не могла разобраться.
Как часто люди задавали вопрос Ухе? Когда его в последний раз задавала она сама?
…Тело Маллика на циновке; загорелые лица рыбаков, их глаза, выражающие сострадание, но одновременно требующие не унывать, проявить силу духа.
Ради себя и неродившегося ребенка Маллика…
Ухе был древним, чужеродным существом, гермафродитом, дикарем, полным суеверий, каннибалом. Однако этот образ затронул какие-то струны в душе Джоанн. Она сочувствовала отчаянию Ухе, его гневу, надежде, пожирающему его чувству вины. Что руководило Ухе — беды племени маведах, горе утраты ребенка? И так ли это важно?
Ухе испытывал чувство вины перед архаичным богом солнца. А она? Ведь она так никогда и не узнала, как зовут его… ее…
— У вас несчастный вид, Джоанн Никол. — Голос принадлежал Венче Эбану.
— У тебя есть дети, Венча Эбан?
— Нет. — В ответе драка прозвучала боль, неизжитая печаль. — После рождения моего единственного ребенка, Хируода, у меня удалили… органы размножения. Хируод погиб в битве на станции Чаддук.
— Прости.
Венча Эбан немного помолчал.
— А у вас есть дети, Джоанн Никол?
Она отвернулась и закрыла глаза.
— Больше не хочу разговаривать.
…Каннибал из Мадаха.
На протяжении нескольких дней подряд Джоанн слушала и слушала «Кода Овида». В снах ей являлся Ухе, и она шла следом за древним инопланетным созданием по его кровавой тропе из Мадаха, по землям, подлежавшим завоеванию и наречению Синдие.
Еще она видела Ухе, взирающего на старейшин Маведах, обгладывающих косточки его Леуно…
Она просыпалась от собственных воплей, а иногда — в слезах.
И снова слушала ту же самую историю, при этом закрывая глаза, и ждала погружения в сон, чтобы снова увидеть лицо Ухе.
…И лицо это не было для нее чужим.
8
И сказал Малтак Ди школяру:
— У меня в руке шестнадцать бусин. Если я отдам тебе шесть из них, сколько у меня останется?
— Десять, джетах.
— Протяни руку.
Школяр повиновался. Малтак Ди отсчитал ему шесть бусин и разжал ладонь. Она осталась пустой.
— Ты солгал, джетах!
— Верно. На мой вопрос ты должен был ответить: «Сперва раскрой ладонь, джетах, и дай мне увидеть твои шестнадцать бусин». Твой же ответ основывался на незнании.
— Это несправедливо, джетах!
— А этот ответ основан на глупости.
Предание о Малтаке Ди, Кода Нушада, Талман.
Джоанн проснулась, но осталась лежать неподвижно, размышляя обо всем, что ей привиделось во сне. Ухе подверг сомнению бессмертие законов, развязал на Синдие кровавую войну ради спасения маведах, но в качестве расплаты за прегрешение добился только того, что сохранил собственную жизнь.
Ухе махнул рукой на Аакве, своего бога; решил для себя, что бог ошибается; наложил на Синдие клеймо, которое оставалось несмываемым на протяжении двенадцати тысяч лет и до настоящего времени.
Ве-Бутаан на планете Дитаар назван в честь города в горах, где захоронен Ухе. Тзиен денведах, бойцы передовой линии, отправляют трепещущих пленников в мадах. Террористы на Амадине продолжают дело племени маведах и даже нарекли себя тем же именем.
И Джоанн произнесла вслух последние слова Ухе:
— «О, Ааква, во имя детей твоих, стань лучшим богом!»
— Тщетная, хоть и древняя, мольба. — Голос был низкий, гулкий, но в нем слышались веселые нотки.
Джоанн села.
— Кто ты?
Негромкий смешок.
— Кто я такой? Кто я такой… Глубокий вопрос, Джоанн Никол. Потребовалось бы немало часов, чтобы на него ответить. А зовут меня Тора Соам. Я — главный магистр талман-коваха. Во время пожара на Дитааре вы спасли моего третьего ребенка, Сина Видака.
— Наконец-то вы пришли!
— Да. Пур Сонаан говорил мне, что вас удивляет мое отсутствие; я прошу за это прощения. Но вы так долго были при смерти! К тому же меня буквально раздирают на части.
Голос звучал таинственно, его обладателя трудно было вообразить.
— Что со мной станет, Тора Соам?
— Еще один глубокий вопрос! — Пауза, смешок. — Хотя вы, наверное, имеете в виду свое ближайшее будущее?
— Естественно.
— Перед вами откроется не так уж много путей. Несмотря на мою протекцию, вы по-прежнему остаетесь в ранге вемадах. Существует достаточно доводов в пользу того, чтобы вы стали вехивида.
«Вехивида»? «Из шести». «И сказал Ухе: «Дети их будут посланы на Шестой Денв…»
— Я не ребенок, Тора Соам.
— Но вы инвалид.
— Я не служу дракам.
— Вы уже послужили нашему делу, Джоанн Никол, поставив в ряды тзиен денведах нового бойца.
Она почувствовала, что заливается краской.
— Я спасла ребенка, только и всего.
— Ммм… Вы проводите грани между мотивами, поступками и ответственностью. Если бы вы не спасли моего ребенка, он бы не стал солдатом. Разве это не делает вас ответственной за появление нового солдата? — В голосе Торы Соама слышалась добродушная насмешка: он, очевидно, забавлялся.
— Я спасла ребенка, а стать солдатом тзиен денведах — это уже его собственный выбор.
— Понимаю. Если бы вы знали, что, повзрослев, ребенок пойдет в тзиен денведах, вы бы не стали его спасать?
— Игра становится скучной, драк.
— Отвечайте на вопрос, Джоанн Никол. Спасли бы вы его или позволили сгореть?
Она вспомнила тот полный едкого дыма кошмар. Сотни убитых детей, гарь, вонь… Она вытерла глаза и покачала головой.
— Не знаю…
— А по-моему, отлично знаете.
Джоан хлопнула себя ладонью по ноге.
— Согласна! Спасла бы, спасла! Но я спасала просто жизнь, а не солдата для Палаты драков.
До Джоанн донесся шорох одежды: драк поднялся.
— Прошу меня простить, Джоанн Никол. В мои намерения не входило вас расстраивать. Если вы настаиваете, вы — вемадах.
— Настаиваю!
— Пур Сонаан говорил мне, что скоро вы совсем поправитесь, не считая, конечно, зрения. Как только вы сможете покинуть чирн-ковах, я переведу вас в имение Тора. Мадах — это общественное устройство, а не клочок земли. У меня дома вы сможете оставаться столько, сколько захотите — во всяком случае, до полного выздоровления.
Джоанн засмеялась и поднесла ладони к лицу.
— А мои глаза? Когда я прозрею?
— Пур Сонаан упорно работает над этой задачей…
— Тора Соам! Сейчас в мадахе много солдат-землян.
— И что же?
— Пока вы будете заботиться о моей безопасности, они останутся вемадах. Я предпочла бы положиться на них, а не на милость драка.
Тора Соам некоторое время молчал. Потом Джоанн почувствовала, как он склоняется к ее койке и берет плейер Пур Сонаана. Щелчок, звук перемотки, снова щелчок. Драк положил включенный плейер ей на колени.
— Учите старый урок, Джоанн Никол.
Она услышала его удаляющиеся шаги. Голос из плейера заполнил палату.
Это снова был рассказ Намндаса, молодого наставника Шизумаата из храма Ухе.
«…Шли дни; к тому времени, когда было набрано два новых класса, мои подопечные размещались у южного края стены Мадах. Эбнех стоял перед учениками и слушал, как они рассказывают об Аакве, Раде, Даулте и Ухе.
Когда все выступили, Эбнех развел руками.
— Мы называем предание об Ухе «Кода Овида»; какова же первая истина?
В первой «Кода» содержится, разумеется, много истин. Задача ученика состоит в том, чтобы извлечь из предания главнейшую истину.
Встал первый ученик и изложил общепризнанную истину из истории:
— Закон Ааквы заключается в том, что жрецы Ааквы высказывают подлинные пожелания Ааквы.
Довольный Эбнех кивнул.
— Все согласны?
Все ученики кивнули, кроме Шизумаата. Тот смотрел на колонны вокруг могилы Ухе. Наконец Эбнех обратился к нему:
— Ты нас слушаешь, Шизумаат?
Шизумаат перевел взгляд на Эбнеха.
— Я слушал.
— Ты согласен с тем, как этот ученик понимает «Кода Овида»?
— Нет. — Шизумаат снова стал смотреть на могилу Ухе.
Эбнех подошел к Шизумаату.
— Встань! — Шизумаат встал и перевел взгляд на Эбнеха. — А какую истину видишь в «Кода Овида» ты?
— Я вижу, Эбнех, что между племенем маведах и выживанием стоял закон; вижу, что это был не священный закон, а правило, придуманное на Синдие; вижу, что Ухе понял это и пренебрег законом ради спасения племени. Поэтому истина, которую я из всего этого вывожу, состоит в том, что законы должны служить Синдие, а не Синдие — законам.