— Не понимаю, что вас рассердило.
— Осознаешь ли ты, Венча Эбан, что открытие Шизумаатом талмы гораздо важнее, чем все его остальные открытия вместе взятые?
Щелканье возобновилось, но через мгновение опять стихло.
— Я не летаю и не сражаюсь среди звезд, Джоанн Никол. Я мою полы.
Щелк-щелк…
В «Кода Айвида» Вехья учил талме Мистана, который усовершенствовал талму и изобрел письменность. Ученики Мистана воспроизвели предания об Аакве, Ухе и Шизумаате; талма Шизумаата распространилась по всей Синдие.
В «Кода Шада» рассказывалось о растущем угнетении со стороны жрецов Ааквы и свержении ими Кулубансу; примерно через пять столетий после рождения Шизумаата Иоа основал первый талман-ковах.
Шада завершалась вторжением на Синдие хадиев, разрушением коваха и рассеиванием талманцев, а также смертью Луррванны при правлении Родаака Варвара. За этим последовали примерно четыре столетия войн, в которых разные расы планеты Синдие оспаривали могущество друг друга.
В «Кода Итеда» рассказывалось об Айдане и Вековой войне. Айдан, тайный магистр Талмана, воспользовался талмой как учением о ведении войн, а потом как способом для заключения и поддержания мира. Ближе к концу военных действий другой магистр Талмана, Точалла, положил начало движению за объединение талманцев и возрождение тал-ман-коваха.
В следующих книгах Талмана говорилось о дальнейших шести тысячелетиях прогресса и применения талмы при многочисленных джетахах: Кохнерете, Малтаке Ди, Лите, Фалдааме, Зинеру, Далне.
На протяжении этого периода талма превратилась в стержень унифицированной науки о бытие. К 2000 году до Рождества Христова относились первые попытки жителей Синдие выйти в космос.
Предание о Далне («Кода Сиавида») было последней синдийской книгой Талмана.
Навестив Джоанн, Пур Сонаан сообщил ей, что решение проблемы ее слепоты по-прежнему находится за пределами его талмы.
— Однако я неустанно тружусь над расширением границ.
— Вас называют «джетах», но вы — джетах в чирн-ковахе, больнице, правильно, Пур Сонаан?
— Правильно.
— Но вы говорите о талме, как любой талманец.
— Потому что я талманец. Я применяю талму в целях здравоохранения.
— Когда я была офицером разведки, мне показывали пленку о пленных драках. Это были солдаты, тзиен денведах. Они тоже говорили о талме. Один из них называл себя джетахом.
— Солдат и врач действуют на одном и том же поле. Только у каждого своя специализация, в зависимости от преследуемых целей и болезней, препятствующих их достижению.
Первая из книг, написанных уже на планете Драко «Кода Сишада» начиналась с описания разделения талманцев. Через двести лет после смерти Далны было доказано, что планета Синдие умирает.
Среди талманцев началось движение за бегство с Синдие в поисках иных планет, пригодных для проживания. Правда, большая часть предпочла остаться на Синдие в надежде на решение проблемы. Как писал древний Мистан в «Кода Айвида», «талма указывает каждому его путь. Однако будучи существами, имеющими возможность выбора, мы можем в порядке свободного выбора не замечать указаний».
…Мицак знакомил Джоанн с новостями; постепенно она приходила к выводу, что война вступила в стадию собственной инерционности. Поражения несли обе стороны. Потери вооруженных сил составляли миллионы, гражданского населения — миллиарды…
— Что вы будете делать, когда я отсюда уйду, Мицак?
— У меня есть свои планы.
— Возвратитесь с Флотом драков?
— Нет. Благодаря моей службе Торе Соаму мне дозволено продолжить работу в талман-ковахе. Войны с меня достаточно…
«Кода Шишада» завершалась Преданием об Атаву, овьетахе талман-коваха, отправившемся вместе с целой армадой межзвездных кораблей в сторону неведомого. Двести сорок лет спустя Пома написал «Кода Ситеда». Пома был одним из основателей Драко и овьетахом талман-коваха на этой планете. Предания об Эаме, Намвааке и Дитааре, три последние книги Талмана, посвящались развитию Драко и колонизации многих других планет, а также началу и концу Тысячелетнего восстания, в результате которого — за век с лишним до рождения Коперника — появилась Палата драков.
Далее, вплоть до конфликта Соединенных Штатов Земли с Палатой драков из-за судьбы планеты Амадин, драки столетие за столетием наслаждались миром…
Талма.
Талма состоит из фундаментальных законов оценки ситуаций, постановки целей, следования к осуществлению намеченного; из методов познания собственного места, своих желаний, способов перемещения от одного к другому — как индивидуально, так и коллективно. Она представляет собой основу любой деятельности, от межличностных отношений и общественных взаимосвязей до науки, предпринимательства, законотворчества.
Джетахи, магистры-знатоки Талмана, изучают, изобретают, экспериментируют, применяют эти фундаментальные законы на практике. Тал-ман-ковах — их рабочее место: это и лаборатория, и библиотека, и философский клуб. «Овьетахом» называется Первый магистр талман-коваха. В данный момент этот титул носил Тора Соам.
Тора Соам был дракским аналогом главного экономиста, политика-теоретика, генерального прокурора, главного военного стратега, президента академии наук и много чего еще — в одном лице.
При всякой остановке военных действий, достаточно продолжительной для объявления перемирия, Тора Соам, как и все его предшественники-овьетахи, предлагал противнику мирные переговоры. Джоанн чувствовала, что мир рано или поздно должен наступить, иначе оборвется человеческий род. Драки с неослабевающей решимостью вели межпланетарную войну на протяжении тысячелетия. Токийская Роза говорила, что теперешняя война невечна. Однако драки были готовы воевать столько, что, с точки зрения Джоанн Никол, срок этот равнялся вечности.
Настал день прощания с чирн-ковахом.
На ногах у нее были сандалии. Все, с кем она успела познакомиться, желали ей всего наилучшего. Пур Сонаан пообещал держать ее в курсе своих достижений по части возвращения ей зрения, правда, напоследок произнес таинственные слова:
— Джоанн Никол, если в будущем все будет хорошо, то у вас появится причина меня возненавидеть. Когда это случится, очень вас прошу вспомнить вот этот момент. То, что я сделал… — Врач замялся, не находя слов. — Нет, лучше ничего не говорить. Просыпайтесь с каждым утром все более здоровой.
Джоанн сидела на краю своей койки, наслаждаясь мягкостью нового платья и испытывая страх: ведь ей предстояло покинуть знакомую палату и оказаться в совершенно неведомом мире за ее стенами.
До нее донеслись незнакомые шаги. Шаги замерли довольно далеко от койки. После непродолжительного молчания раздался голос:
— Я — Тора Кия. Меня прислали перевезти вас в имение моего родителя.
Она встала.
— Джоанн Никол.
Твердые шаги по палате, шершавое прикосновение к ее левой руке.
— Нам пора.
До ее ноздрей долетел резкий запах «пастилки счастья». Джоанн нащупала манжет, которым заканчивался рукав, и удивилась: гражданские драки обычно носили платья.
— Кто вы?
— Я назвал себя: Тора Кия. Я — первый в потомстве Торы Соама.
— Судя по вашему рукаву, на вас военный мундир.
— Я служу в тзиен денведах, то есть служил раньше… — прозвучал смех, в котором угадывалась истерика. — Другой мой рукав пуст, землянка.
10
Косясъ на свои забинтованные обрубки, Луррванна сказал своим ученикам:
— Для нас талма под запретом. Талман-ковах разрушен, наши друзья убиты или так напуганы, что прячутся. Наши авторы заплатили за свои писания отрубленными руками. Родаак с солдатами искоренит на Синдие Талман.
Но убежище талманцев — память. В ней мы и будем укрывать Талман от Родаака. Держите слова в своей памяти; потом шепотом передавайте их другим — и так Талман перейдет в память других.
Правда вечна, и время — ее помощник. Со временем Родаак сгинет. Со временем к нам вернется таинство талмы. Со временем Талман снова будет написан, а на этих искрошенных камнях поднимутся стены нового талман-коваха. Придет время, и наступит завтра.
Предание об Иоа и Луррванне, Кода Шада, Талман.
Пока Джоанн поспешно вели из чирн-коваха к машине Торы Кия, ей в голову закралась странная мысль: эти создания вызывали у нее любопытство, как, естественно, и ее собственная участь; между тем прозрей она — и все вокруг вызвало бы у нее ужас.
Тора Кия кипел ненавистью, но это было как раз вполне по-человечески. Чуждость неведомого превращалась для нее в обыденность, ибо отсутствовали зрительные образы; благодаря этому она не теряла способности размышлять.
Джоанн усадили на бархатную обивку. Хлопнула дверца, и она ощутила неистребимый запах новой машины. Новые хлопки дверями, движение обивки слева от нее под чьей-то тяжестью, негромкое гудение — и инерция заставила ее откинуться. Машина набирала скорость. Несмотря на звукоизоляцию салона, в него проникали шумы, подсказывающие, что они движутся в потоке транспорта.
— В имение, Баадек! — отдал Тора Кия лающий приказ.
— Ваш родитель велел мне завезти эти записи…
— Вернешься в город и завезешь. Сначала доставишь в поместье этого… нашу гостью.
Оба существа, находившиеся в машине вместе с Джоанн, умолкли. Шум прочего транспорта пропал, у Джоанн заложило уши: не иначе, они ехали куда-то вверх, хотя и по хорошей дороге, если верить мерному звуку. Определенно, их путь лежал в горы.
— Молчишь, землянка?
— Я подумала, Тора Кия, что вы не одобрите, если я буду навязывать вам беседу.
— Ммм…
Еще какое-то время они ехали молча.
— Ваш родитель, Тора Кия, как будто не так пылает ненавистью, как вы.
— Мой родитель! У него все конечности на месте. Для Торы Соама война — гигантская головоломка, увлекательная задачка. Родитель, по-моему, наслаждается ее масштабами и сложностью. Вы и я — всего лишь два параметра среди триллионов, из которых состоит головоломка.
— Сколько в вас горечи!
— А говорят, что вы незрячая!
Казалось, они забираются все выше; дорога отчаянно петляла. В машине опять повисло удушливое молчание. Потом в ноздри Джоанн ударил запах «пастилки счастья», и драк по имени Баадек не выдержал:
— Кия, ваш родитель…
— Следи за дорогой, Баадек! Вот когда Тора Соам опустит топор мести на наших врагов на Амадине, я приму во внимание его мнение. — В машине по-прежнему так же сильно пахло. — Ну, и уродливы же вы, землянка!
— Меня бы это больше заботило, Тора Кия, будь у меня зрение.
Драк засмеялся; запах усилился.
— Что верно, то верно: война поиздевалась над нами обоими. Ваша жизнь зависела от ваших глаз? Мне бы искренне хотелось, чтобы это было так.
— Почему?
— Желаю эквивалентности в страданиях.
— Мне приходилось видеть воинов-драков с искусственными конечностями. Кажется, они воевали не хуже остальных.
— Да, поджарить человека куда легче. Но беда в том, Джоанн Никол, что я — музыкант. Если наш Флот и заплатит за протез, которым можно украсить эту культю, приучить его к струнам тидны все равно не удастся.
Тидна — инструмент вроде арфы…
— Мне очень жаль.
— Заплатить одной жалостью — значит дешево отделаться. — Пауза, еще одна волна резкого запаха. — Баадек! Останови здесь!
— Тора Кия, ваш родитель шкуру с меня спустит, если только узнает…
— Останови здесь, презренная плесень, не то я оторву тебе башку!
Машина остановилась. Джоанн услышала, как открывается дверца со стороны Тора Кия; в салон дохнуло ледяным холодом. Драк потянул ее за левую руку.
— Пойдемте со мной, Джоанн Никол.
Она переползла на его сторону, спустила ноги и оказалась по щиколотку в снегу. Тора Кия поволок ее за собой; в снегу утонула сначала одна сандалия, потом другая — и она осталась босой.
— Баадек! Заглуши мотор.
Как только стихло мерное гудение мотора, ветерок донес до слуха Джоанн причудливую музыку, доносившуюся откуда-то снизу.
— Внизу, в долине, находится мой ковах.
Они молча слушали музыку. Ей казалось, что в ноги вонзаются острые ножи.
— Тора Кия, я замерзла.
— Как и вся Вселенная. — Ветерок донес до нее все тот же знакомый острый запах. — Взять хоть моего родителя. Вы, наверное, воображаете, что он испытывает к вам чувство благодарности за то, что вы вытащили Сина Видака из топки?
— Тора Соам сам мне…
Смех Тора Кия был еще более красноречивым, чем его слова.
— Тора Соам бесчувствен! Овьетах талман-коваха станет держать вас У себя в имении в качестве диковины и объекта для экспериментов. Син Видак — просто повод, которым воспользовался мой родитель, чтобы приглашение выглядело оправданным в глазах… Аааа!
Сильная рука отвесила ей пощечину, опрокинув на снег. Перед ее незрячими глазами заплясали геометрические фигуры, снег обжег лицо. Где-то вдалеке хлопнула дверца, послышались мягкие шаги. Чья-то рука приподняла ее, извлекла из снега.
Джоанн отбросила сердобольную руку, села и отерла снег с лица. В воздухе все еще висели тоскливые звуки доносящейся снизу музыки, когда она услыхала негромкий голос Баадека:
— Позвольте попросить вас об одолжении, землянка. Если вы пойдете мне навстречу, я навсегда останусь у вас в долгу.
Он подхватив ее под мышки и поставил на ноги. У Джоанн по-прежнему от снега и от пощечины горело лицо.
— Многого ли стоит должник-драк?
— Тора Кия — продолжатель рода Тора. Его поведение — позор для его родителя. Я прошу вас хранить молчание о его поступке.
Джоанн махнула рукой в ту сторону, где, по ее мнению, стояла машина.
— Во-первых, выведи меня из снега, во-вторых, найди мои сандалии, в-третьих, я подумаю.
Баадек повел ее к машине, но она вдруг остановилась как вкопанная.
— Но учти одну вещь, драк: если эта куча киз еще раз поднимет на меня руку, я вырву у него последнюю клешню и запихну ее ему в глотку!
— Теперь Кия не надо опасаться. Кия уснул.
— У меня болят ноги. Мне холодно!
Баадек, положив руку девушки себе на шею, взвалил ее на спину. По пути к машине, он бормотал:
— Во всем виновата война. Война все изменила.
Джоанн было слишком худо, чтобы отвечать. Ее положили на сиденье машины и захлопнули дверцу. Еще один хлопок — и машина, ожив, запетляла дальше. Прошло немало времени, прежде чем Тора Кия зашевелился.
— Опять вы… Платье мокрое, рожа красная… — Салон в очередной раз наполнился резким запахом.
— Забыли? Это вы меня ударили.
— Ударил? — Запах усилился, голос стал трудноразличимым. — Жалко, что не убил.
В следующую секунду Джоанн услыхала звук, которого раньше не слышала — храп драка.
— Баадек?
— Что, землянка?
— Меня зовут Джоанн, фамилия Никол.
— Что, Джоанн Никол?
— Почему Тора Кия принимает наркотик?
— Многие бойцы тзиен денведах, воевавшие на Амадине, делают то же самое. Тора Соам этого не одобряет.
Джоанн подняла ноги на сиденье и потерла ступни. В следующую секунду она почувствовала направленную на нее мощную струю теплого воздуха; совсем скоро ноги стали совершенно сухими и теплыми.
— Спасибо, Баадек.
— Когда мы приедем в имение, то сначала остановимся у ворот, и я принесу вам сухое платье.
Она продолжала растирать ноги.
— Баадек, какая тебе разница, узнает ли Тора Соам, что его ребенок жует «пастилки счастья»?
— Никакой, наверное. Но я всю жизнь прослужил в имении Тора. Это уже традиция. Традиция — очень надежная штука. Но война все портит. Наверное, мне тоже пора изменить традиции.
Джоанн швыряло из стороны в сторону, к горлу подступала тошнота; мотор то ревел, то совсем затихал.
— Я не настаиваю, Баадек, а просто спрашиваю: ты не слишком быстро едешь?
Машина сбавила ход, мотор заработал ровнее.
— Благодарю вас. Примите мои извинения.
Она уперлась затылком в подголовник. Многострадальный, но преданный слуга семьи везет домой накачавшегося наркотиками хозяйского сынка и слушает подсказки с заднего сиденья… Джоанн зевнула от избытка теплого воздуха из обогревателя. Может, снять с поникших плеч старательного слуги очередной груз?
— Баадек!
— Слушаю вас, Джоанн Никол.
— Я ничего не скажу Торе Соаму о сегодняшних событиях.
— Спасибо. Я это запомню.
— Нам еще долго ехать?
— Мы преодолели около трети пути.
От теплого воздуха ею овладела сонливость. Она привалилась плечом к обитому чем-то мягким углу между дверцей и сиденьем и уткнулась лицом во что-то мягкое слева. Движение укачало ее.
Согласно донесениям, большой процент военнослужащих Соединенных Штатов Земли привозил с Амадина привычку жевать «пастилки счастья».
Сколько времени потребовалось Тэду Макай, чтобы от нее избавиться? Впрочем, он так и не избавился от нее до конца, а просто заменял один наркотик другим.
В офицерском клубе гарнизона «Сторм Маунтейн» Тэд неизменно заказывал в баре двойные порции выпивки. Он представлял собой остров мертвой тоски посреди океана веселья. Он упорно умиротворял свою нервную систему, что делало его редким исключением среди других живых организмов во Вселенной, занятых взбадриванием самих себя.
Он заказал очередную порцию.
— Не слишком ли ты разбежался, Тэд?
Он не поднял глаза, а дождался, чтобы ему подали рюмку. Опрокинув содержимое залпом, он немедленно заказал еще и посмотрел на Джоанн.