А кто же Тора Соам, черт возьми?
Вопрос потонул в окружающей ее темноте, сменившись четким ответом: отец Маллика, Элием Никол! Всегда, насколько она помнила, Элием Никол был единственным знатоком законов и советчиком на все случаи жизни в рыбацкой деревушке Кидаге, спокойным и рассудительным. Любая проблема односельчан рано или поздно находила разрешение благодаря его усилиям.
Чаще всего положительное решение практически ничего не стоило попавшему в переплет. Тем не менее все хорошо знали, что Элием далеко не альтруист: он решал задачки из любви к искусству. Ему удалось заразить этой страстью и Джоанн. Чем сложнее и абстрактнее была задачка, тем сильнее было желание девушки ее решить.
Элиема величали в Кидаге «судьей» задолго до его назначения на эту должность. Тора Соам был таким же, как Элием Никол, мировым судьей, только с другим, чужим голосом; впрочем, даже голос его становился с каждой секундой все менее чужим.
Высокопоставленных драков по другую сторону стола она представляла себе седым и тучным земным начальством. Зай Каида, первый заместитель председателя Палаты, даже был награжден в ее воображении конкретной внешностью, лицом. Она долго ломала голову, откуда взялось это лицо, и в конце концов вспомнила: генерал Делл, начальник штаба в гарнизоне «Сторм Маунтейн»! Старый снисходительный генерал Делл…
Морио часто говорил, что генерал удочерил Джоанн. В некотором смысле, так оно и было.
Она покачала головой. Ей представлялось, что она находится в центре громадного лабиринта, что ей навязано участие в игре без правил и без промежуточных и конечных целей. Как тут было не вспомнить Литу, дразнившего своих учеников игрой в «я выиграл!» и ловившего их в сеть непознаваемой логики! И все же она ощущала настоятельную потребность постигнуть конечную цель, понять правила игры.
Одно было ей известно наверняка: эти создания — не люди, а драки. Немедленно подступившая к горлу тошнота способствовала развитию этой мысли: не просто не люди, а недруги, даже смертельные враги.
О, если бы она могла видеть! Только бы прозреть!
Оказавшись на самом краю бездонного колодца жалости к самой себе, она в ужасе отшатнулась. И тут же с ней заговорил Намваак со страниц Талмана:
«…И сказал Намвааку ученик:
— Джетах, Вселенная тонет в кромешной тьме. Зло это так всесильно, а я так мал и беспомощен! По сравнению с ним чернота смерти кажется ярким светом.
Намваак посмотрел на искривленный клинок и отдал его ученику.
— Там, где стоишь сейчас ты, дитя мое, стоял до тебя Точалла. Он тоже пребывал в полной темноте, у него тоже был нож. Но еще у Точаллы была талма».
Она резко села и напрягла слух, уловив новые колебания в воздухе. Потом она стала крутить головой в разные стороны, тщетно пытаясь определить направление, откуда доносится звук. Однако из-за нарочитой искривленности стен спальни, поглощающих звуки, ей казалось, что этот звук плывет к ней отовсюду.
Джоанн встала, добралась до двери и распахнула ее. Звуки стали чуть громче; она уже была готова определить их как нечто среднее между хрустальным перезвоном и дрожанием гитарных струн.
Музыка… Ноты, впрочем, не подчинялись привычной последовательности; то были, скорее, непостижимые метания по нотному стану, внушающие тоску и чувство одиночества.
Она нажала панель, отпиравшую все двери сразу, и ощупью переместилась ко входу в апартаменты. Звуки доносились откуда-то слева. Она колебалась: в эту сторону ей еще не приходилось удаляться.
Уперевшись левой ладонью в каменную стену коридора, она побрела на звук. Пока она шла, музыка несколько раз прерывалась, а потом возобновлялась; непонятная мелодия всякий раз сменялась другой, но не более понятной. Так она двигалась, пока резонанс не подсказал, что она добралась до просторного помещения с высоким потолком. Она оттолкнулась от стены, вошла в дверь и опять привалилась к стене.
Музыка, которой она внимала, звучала все тоскливее. Джоанн позволяла музыке вливаться ей в душу, не проводя сравнений и отбросив все пристрастия. Музыка задела в ее душе болезненные струны, вызвав знакомые, но в то же время не поддающиеся определению чувства.
Музыка стихла, но для Джоанн она еще продолжала звучать.
— Кто здесь? Отзовитесь! — Голос принадлежал Торе Кия.
— Разве вы меня не видите?
— Нет, здесь темно. Чего вам надо?
— Я услышала, как вы играете. Я думала, что из-за руки вы больше не можете играть…
— Я могу играть оставшейся рукой.
Он шагнул к ней. Она напряглась, но Кия всего лишь взял ее за руку и подвел к дивану. Сев, Джоанн услышала, как драк отходит и снова берет инструмент. Поток звуков возобновился.
— Из ваших апартаментов доносился крик.
— Я кричала во сне.
— Баадек сказал мне, что вы не донесли моему родителю о том, что произошло в машине. Я благодарен вам за это.
— Я промолчала скорее ради Баадека, чем ради вас, Кия.
Он ответил негромким смехом:
— Разумеется. И все же я прошу у вас прощения за свое поведение и благодарю вас за ваше.
Она промолчала, и Кия заиграл снова. Звуки были нечеловеческими, как и сама тидна — арфа со стеклянными струнами. Зато теперь звучала совершенно иная музыка. Джоанн откинула голову на спинку дивана и прислушалась, стараясь понять значение неведомых музыкальных фраз. Музыка все время менялась; наконец зазвучало нечто знакомое.
— Что это, Кия?
Музыка смолкла.
— Мое собственное сочинение. Я написал его на Амадине. Оно вам что-то говорит?
— Здесь слышна человеческая музыка, темы из человеческих произведений. Я их узнала.
— Поймите, Джоанн Никол, сочинение, рожденное среди крови, заливающей Амадин, было бы ложью, если бы в нем звучали чувства одних бойцов Маведах, но не участников Фронта. Ваш композитор, Чайковский, мыслил точно так же, сочиняя музыку о войне: у него звучат мотивы как его собственного народа, так и вражеские.
— А что вы вообще знаете о музыке людей?
Он помолчал. Тидна была без особых церемоний поставлена на пол.
— Этот ваш Мицак сказал кое-что, показавшееся мне правдой. После игры, затеянной моим родителем, он спросил у меня, в чем различие между невежеством и глупостью, и сам же ответил на свой вопрос: невежество — добровольная глупость. Такое впечатление, что Мицак имел в виду всех нас: и людей, и драков.
— Игра вашего родителя? Так вы знали, Кия, что это игра? Ваши речи были частью вашей роли?
— Конечно!
— Зачем? Зачем вы приняли в этом участие?
— Мы живем по талме и потому все время играем. К тому же Тора Соам — мой родитель. Для игры ему потребовалась моя ненависть.
— Но вы знали, что это — игра?
— Все это — игры, Джоанн Никол. Все сущее — игра. Неужели, слушая в чирн-ковахе Талман, вы так ничего и не усвоили?
Джоанн услышала, как он снова берет свой инструмент. Прозвучало несколько аккордов, потом звуки оборвались так же внезапно, как возобновились.
— О Чайковском я знаю по той же причине, по какой мой родитель знает о поведении людей и других рас. Все подробно изучено. Я изучал музыку. Мой родитель изучал жизнь. Ведь перед войной люди изучали нас — разве нет?
— Изучали.
— Наши средства обработки информации благодаря развитию талмы многократно превосходят ваши. — Причудливая мелодия, навеянная пережитым Кия на Амадине, заполнила комнату. — Мой родитель владеет всеми возможными сведениями о людях, включая их знания.
— Но разведка Соединенных Штатов Земли…
— Это несерьезно. Вы подходите ко всему бессистемно и поверхностно, а мы заглядываем вглубь.
— Но все равно не можете избежать войны.
— Не можем, Джоанн Никол. Мы не можем.
Вновь зазвучало амадинское сочинение Кия; Джоанн буквально видела каждую ноту. Но были и провалы — места, где полагалось быть звукам, останься у исполнителя вторая рука.
— На этом можно было бы поставить точку. — Тидна опять была поставлена на пол. — Вы заметили места, которые должна бы была сыграть ампутированная рука?
— Да.
— Сочинение изменило бы духу Амадина, если бы в нем были все положенные ноты. Моя песня — калека, как и ее исполнитель.
Кия еще немного поиграл и опять прервался.
— Как странно, Джоанн Никол… В темноте, как, например, сейчас, я воспринимаю вас не как человека. И у вас перед глазами тьма. Чувствуете ли вы то же самое, что и я?
— Да. Для меня вы и я — просто… одушевленные существа.
— Я услышал ваш крик и отправился на разведку.
— Это был просто страшный сон, Тора Кия. Я в полном порядке.
Помолчав, Кия встал и шагнул к двери.
— Мне тоже снятся сны, Джоанн Никол. — Тора Кия боролся с обуревающими его мыслями и непрошеными речами. — Мне бы…Есть вещи… Мне о многом хотелось бы поговорить.
— Мне тоже снятся сны, Джоанн Никол. — Тора Кия боролся с обуревающими его мыслями и непрошеными речами. — Мне бы…Есть вещи… Мне о многом хотелось бы поговорить.
— Вот и поговорите со своим родителем.
Тора Кия обреченно засмеялся и двинулся к двери.
— Отдыхайте, Джоанн Никол.
— Подождите! — Она села прямо. — Почему со мной? Почему вам хочется говорить со мной?
Ответ драка прозвучал так, словно он исповедовался в величайшем грехе.
— С ними я не могу разговаривать о войне. О моей войне — не могу. Родитель всегда остается беспристрастным исследователем, Баадек никогда не воевал. А вы — солдат.
— Я — человек.
— Человек-солдат. — Тяжелые ботинки потоптались перед ней, и Тора Кия опустился на диван слева от нее. — Вы понимаете, что у меня больше общего с вами, чем с моей собственной расой?
Через мгновение тишина сделалась невыносимой.
— Я вас слушаю.
— Это какое-то извращение: я пришел говорить именно с вами! Но и сама война — извращение.
В ноздри Джоанн ударил резкий запах «пастилки счастья».
Тора Кия молчал так долго, что она уже решила, будто он задремал. Но он нарушил молчание.
— Иногда мне кажется, Джоанн Никол, что я опять в бою: запахи, звуки, крики — все как настоящее! Потом я снова оказываюсь в безопасности, в родительском доме. Я боюсь за свой рассудок. — Тора Кия засмеялся. — Врачи в чирн-ковахе говорят, что из-за этого я не могу родить. Мол, мои мысли не позволяют произойти зачатию. Скоро я состарюсь, и акт зачатия будет грозить моей жизни. Таким образом, прервется род Тора. — Он вздохнул. — Пастилка развязывает язык и мысли, но притупляет чувства.
Одного запаха наркотика хватило, чтобы у нее помутилось в голове. Положив руку на руку Кия, она нащупала коробочку с пахучим наркотиком. Прикоснувшись к нему кончиком пальца, она лизнула палец. Сначала она ощутила во рту горечь, потом ее охватили тепло и нега…
Вспышки света, скрежет металла, кровь, обломки костей, ошметки плоти, лицо с содранной кожей, грязевая топь…
В темноте по-прежнему звучал голос Торы Кия; голос этот свидетельствовал о боли и требовал понимания; это был собеседник, способный понять ее саму.
— Я тоже вижу войну, Кия. И наяву, и в снах. — От наркотика у нее кружилась голова. Она опустила ее на плечо Кия. — Как бы мне хотелось… Если бы мы могли…
Плечо Кия заколебалось от смеха.
— Иногда мне кажется, что Ааква по-прежнему жестоко забавляется со своими тварями.
…Откуда-то издалека звучал рассказ Кия об Амадине и тамошних ужасах; слушая его, Джоанн видела ужасы «Сторм Маунтейн» и кричала от страха. Ее плечи обняла рука, она прижалась лицом к груди Маллика, рука стала гладить ей лицо. Чужая рука, чужое лицо…
— Джоанн… Теперь ты в безопасности, Джоанн.
…Ей показалось, что она падает с головокружительной высоты. По лицу скользнуло что-то мягкое, потом раздался звук поспешно удаляющихся шагов…
— Джоанн Никол! Джоанн Никол!
Она открыла глаза, села прямо, снова закрыла глаза.
— Баадек?
— Баадек. Со мной человек, Мицак. Почему вы спите здесь?
Джоанн сжала пальцами виски. Голова отчаянно гудела.
— Что вам обоим от меня понадобилось?
— Я пришел, чтобы пригласить вас на утреннюю трапезу, тщетно осмотрел ваши апартаменты и обратился за помощью к Мицаку. Утренняя трапеза и Тора Соам по-прежнему вас дожидаются.
Она уронила руки на колени.
— Я не голодна. Хочу вернуться к себе.
— К вашему сведению, майор, в утреннюю трапезу входит напиток если и не со вкусом кофе, то хотя бы с теми же свойствами, — вмешался Мицак.
— Сегодня вы еще самодовольнее, чем обычно.
Не дождавшись ответа, она поднялась и позволила драку и землянину отвести ее сначала в апартаменты, потом в столовую. Там ее, Мицака и Зая Каиду опять представили хозяину, Торе Соаму. Усевшись и получив в руки емкость с горячей жидкостью, она услышала с противоположной стороны стола голос Торы Соама:
— Скажите, Джоанн Никол, в чем привлекательность препарата, который принимает Кия?
Едва не падая в обморок от пульсирующей головной боли, она ответила:
— Понятия не имею!
— Прежде запах этого препарата исходил только от моего чада, теперь же он исходит и от вас.
— Я его обычно не употребляю. В этот раз я прибегла к нему, чтобы расслабиться и побороть реакцию отторжения.
— С какой целью?
Она оставила этот вопрос без ответа, попивая горячую жидкость.
— С какой целью, Джоанн Никол? Объясните хоть вы, Мицак.
— Цели могут быть самые разные. Я не могу прочесть ее мыслей.
Голос драка стал угрожающим.
— Вы ходите по тонкому льду, человек!
— И тем не менее ее мыслей я прочесть не могу. Как и мыслей Кия. Обращайтесь за ответами к тем, кто способен их дать.
— Ты смеешь цитировать Талман драку, мне? — После многозначительной паузы Тора Соам спросил: — Вы сами когда-нибудь принимали этот препарат, Мицак?
— Да. Но я способен объяснить вам только то, с какой целью это делал я, но не она.
— С какой же?
— Я могу ответить, но не имею желания. Вас это не касается.
После продолжительного молчания Тора Соам тихо проговорил:
— Все мы находимся под влиянием сегодняшних обстоятельств.
Остаток трапезы прошел в гробовом молчании.
Позже, когда унялась головная боль, Джоанн Никол медленно брела в солнечных лучах по древней, выложенной камнем тропе имения Тора. Ее вели, поддерживая с обеих сторон под локти, Баадек и Мицак. Одна рука принадлежала человеку, но по прикосновению она не могла отличить ее от руки драка.
— Мицак, вы ведете с Торой Соамом опасную игру, — сказал Баадек.
— Не опаснее вашей, Баадек.
— Полагаю, вам понятно, что разница все же есть.
Мицак горько усмехнулся.
— Формально есть, но не по существу. Тора Соам не… сам не свой в эти дни.
— Ты в своем уме, человек?
Джоанн остановилась, заставив остановиться и своих провожатых.
— Если вы намерены и дальше вести столь же загадочную перепалку, то введите меня в курс дела или уйдите прочь.
— Оставить вас здесь мы не можем, — ответил Баадек. — Вы не найдете дорогу назад. Мы можем поговорить о другом.
— Вот и хорошо. — Джоанн двинулась дальше, увлекая их за собой. — Как поживает Тора Кия?
— Вы напомнили мне об одном деле… Придется оставить вас на Мицака.
Баадек поспешно устремился вперед.
— Что происходит, Мицак?
— Все непросто.
— Не беда, я быстро схватываю. Объясните.
Мицак вздохнул и ничего не ответил. Однако через несколько минут раздался его голос:
— Ваша ночная встреча с Кия всех переполошила.
— Вы о чем? О «пастилке счастья»?
— Нет. — Пауза. — Никол, как вас угораздило вступить с Тора Кия в сексуальную связь?
Она почувствовала, что краснеет, и остановилась как вкопанная.
— Вы бредите! Черт, Мицак, вы запамятовали, что мы имеем дело с гермафродитами?
— И тем не менее…
Она вырвала у него свою руку.
— Идите к черту!
— Вы спросили меня, что происходит, чтобы получить ответ или чтобы устроить сцену?
— Почему бы вам не уйти, Мицак, и не заняться своими, уж не знаю какими, делами?
— Вы хотите, чтобы я вас отвел?
— Сама доберусь.
Мицак, поколебавшись, быстро зашагал прочь. Его шаги стихли. Джоанн осталась стоять в раздумьях, подставляя лицо солнцу и ветерку. Сексуальная связь…
Абсурд какой-то! Кроме того, что они гермафродиты, органы размножения запрятаны у них черт знает где!
Она отвернулась от солнца и нащупала ногой в сандалии край тропы. Каким образом человек — неважно, мужчина или женщина — может вступить в сексуальную связь с драком? Достаточно было краткого курса дракской биологии, чтобы развеять любые извращенные фантазии насчет возможности совместных любовных забав драков и людей. Мужские и женские органы размножения были спрятаны у каждой особи драка в нижней части живота, в особой складке.
Согласно древнему Истинному учению Ааквы, Рада сказал, что по закону каждый третий ребенок должен рождаться от слияния жидкостей двух разных особей. Складки могли растягиваться, чтобы позволить совокупление, однако участие в этой гимнастике человека можно было представить только как следствие сложной хирургической операции.
И все же в голову лезло невесть что… Ночью, когда она заплакала, ее плечи обвила рука, она спрятала лицо на груди Маллика, рука которого стала гладить ей лицо. Чужая рука, чужое лицо…
«Джоанн… Теперь ты в безопасности, Джоанн».
Ковыляя назад в апартаменты, она не могла избавиться от этих воспоминаний.
13
Порой вам станет являться ослепительное видение, которое затмит вам взор и ум, провозглашая себя Правдой. Вам остается отпрянуть и без устали разить это видение, словно перед вами чудище, питающееся вашим мозгом.