– Ну, полноте Владимир Иванович, оставьте, – принялся я успокаивать расплакавшегося от радости старика. – Ну же генерал, – я неловко приобнял всхлипывающего Дена, бессвязно пытавшегося мне что-то сказать, но кроме как «верно» и «до гроба…» ничего не разобрал. Только что я, обзавелся, наверно, самым верным из своих будущих подданных.
– Однако позвольте выразить вам свое неудовольствие генерал, – сказал я отодвинувшись от Владимира Ивановича и, убедившись что привлек его внимание, продолжил. – До меня дошли сведения будто бы вы, видя беспорядок при переправе через реку Сейм, приказали утопить виновного в ней станового пристава, верно?
– Да, – генерал густо покраснел, слезы тут же высохли у него прямо на щеках.
– Ну что же, ваша честность и то, что вы вовремя одумались, велели вытащить его и дать несчастному сто рублей характеризует вас с лучшей стороны,– блеснул я своей осведомленностью в тех событиях, почерпнутой из прочитанной биографии в дневнике. – Однако же ваша горячность могла привести к ни кому не нужной жертве и постыдному пятну на вашей репутации. Впредь постарайтесь лучше держать себя в руках, чтобы мне не пришлось в дальнейшем испытывать разочарование и краснеть за своё сегодняшнее решение. И не опекайте своего «крестника"[4] так уж сильно. Однако же, если он того заслуживает, безусловно, оказывайте ему предпочтение по службе. Надеюсь, я в вас не ошибся. Можете быть свободны.
Пришедший в чувство после моей отповеди Владимир Иванович откланялся и оставил меня наедине с моим дневником, чем я незамедлительно воспользовался. «Когда я умер в нашей истории?» «Вопрос некорректен.»
«Когда Николай Александрович Романов, 1843 года рождения умер в нашей истории? «
«12 апреля 1865 года в 12 часов 50 минут ночи.» Получил я исчерпывающий ответ. 'Каково текущее состояние моего здоровья?' 'Информация недоступна.'
'Каково было состояние моего здоровье после внедрения' – зашел я немного с другой стороны.
'Максимально приближенное к идеальному. Сразу после внедрения, были устранены все болезни тела. Иммунитет был повышен на сколько это было возможно опираясь на генетический код реципиента без привлечения ненужного внимания.' Далее шло подробное описание всех моих характеристик, включая рост, вес, давление и даже уровень лейкоцитов в крови. Впрочем, не имея никакого медицинского образования, я вскоре оставил изучение данного вопроса.
Потратив ещё часок на изучение последних событий в Российской империи, я почувствовал легкое недомогание и прилег на диван. Довольно скоро голова окончательно разболелась и читать стало совершенно невозможно. Отложив раскрытый дневник в сторону, я начал искать что-нибудь, что можно было бы использовать как закладку и тут мне стало совсем плохо. Я испытал сильнейшее головокружение и потянулся, было рукой к стоявшему недалеко колокольчику, и тут провалился в забытье. «Ничего себе повышенный иммунитет и идеальное здоровье» мелькнуло у меня в голове, перед тем как сознание окончательно померкло.
Я очнулся, верно, довольно скоро, солнце казалось, находилось все там же где и раньше, поэтому, взглянув на часы, я совсем не удивился, узнав, что прошло лишь пол часа с того момента, когда я лег на кровать. Позвонив в колокольчик – на этот раз дотянуться до него мне не составило никакого труда, вскоре я увидел вошедшего ко мне адъютанта Барятинского. Наверно я выглядел совсем уж плохо, потому что безо всяких мероприятий с моей стороны, взволнованный князь бросился ко мне со словами:
– Ваше Высочество, вам плохо? Может врача позвать?
– Зови, – сказал я и едва узнал свой голос, таким слабым и безжизненным он был. – Зови, – уже громче повторил я в спину убегающему адъютанту.
Спустя несколько минут, верно, Владимир здорово всех напугал, ко мне ворвался сразу добрый десяток человек свиты и не только.
– Извольский, и вы здесь? Наверно прошение уже готово? – слабым голосом успел вставить я, перед тем как мой личный врач Шестов попросил всех освободить помещение.
Доктор, не особо мудрствуя, поставил мне пиявок, думаю, он решил, что у меня поднялось давление после разговора с Деном и Извольским, заставил выпить какой-то гадости. Затем, строго настрого прописав мне исключительно постельный режим на несколько дней, снял пиявок и оставил меня спать. Хорошо хоть, теперь не надо будет присутствовать на очередном скучнейшем и натянутом балу в честь моего приезда, мелькнула где-то вдали слабая мысль и, я снова провалился в тяжелое забытье.
Казалось, только сомкнул глаза, как меня разбудило сильное чувство тревоги. Что случилось? Мое внимание привлекли какие-то звуки за дверью, пробивающиеся сквозь рокот далеких раскатов грома: громкий шепот, позвякивание оружием и какие-то неясные шорохи прямо под дверью. Я не на шутку встревожился, наверное, болезнь породила у меня частые приступы страха, и немедленно позвонил в колокольчик. Мгновенье спустя, в комнату вошли мои адъютанты. Только с ними, на этот раз, вошли мой воспитатель вместе с Деном и епископом. Я видел, что они не на шутку взволнованы и встревожены.
– Пошли вон! – срывающимся на дребезжащий фальцет голосом рявкнул Строганов, с силой захлопывая дверь перед толпой снаружи моей опочивальни. Я только сейчас заметил, как же он на самом деле стар.
– Граф, извольте объясниться, – насколько мог твердо заговорил я, приподнимаясь на локте. – Что всё это значит?
– Ваше… Ваше Императорское Величество, император Александр Второй скоропостижно скончался сегодня утром, – мне показалось, граф всхлипнул, а на его глазах, совершенно точно, выступили слезы. Я ощутил очередную волну боли и горя.
– Господи! Что произошло?
– У Его Императорского Величества Александра Второго случился сердечный приступ, – граф подошел к моей кровати и тяжело опустился на колено. – Позвольте мне присягнуть первым.
Я, оглушенный новостью, пусть и ожидаемой, но не так скоро, и подкошенный плохим самочувствием, конечно, ничего против не имел. В голове лишь глупо мелькнуло Le roi est mort! Vive le roi![5] Вслед за графом мне присягнул снова губернатор Курской губернии генерал-лейтенант Ден, затем один за другим, и все присутствующие в комнате. Но когда в комнату начали тихо просачиваться все новые и новые люди, я не выдержал и попросил их всех покинуть комнату. Осталась лишь свита и Ден с епископом. Мне хотелось немедленно одеться и выйти к собравшимся за дверью. Волненье и неуверенность присягающих мне, прикованному к постели, давали ясно понять, что лучше бы мне сейчас быть на ногах.
– Выше Величество, – обратился ко мне горячим, хриплым шепотом Владимир Иванович, – разрешите разогнать негодяев шумящих у вас под окнами. Солдаты и полицейские вокруг дома готовы по первому слову…
– Что вы генерал, оставьте, – оборвал я его. Скажите им лучше, что вскоре я выйду на балкон говорить с ними, – одним движением оборвав готовые сорваться с его губ возражения, я встал с постели, отбросив, укрывавшее меня одеяло в сторону.
Быстро одевшись, я вышел в до невозможности заполненный Курской знатью зал. После короткого, пусть и тяжелого, сна я стал чувствовать себя гораздо лучше. Быстро приняв присягу, насколько это было возможно с такой толпой высокопоставленных особ, я вышел на балкон к собравшейся перед домом толпе. От неё шел встревоженный гул. Так вот что я спутал с далекими раскатами грома! Увидев меня, толпа начала стихать.
Честно говоря, я не знал, что мне делать – вышел просто показаться на глаза, успокоить народ и опровергнуть слухи о моей, так некстати свалившейся, болезни. Но все ждали от меня чего-то большего, я просто физически ощущал это. И я заговорил.
– Подданные Российской Империи, сегодня наступил черный день в нашей великой истории. Сегодня скончался мой отец, Александр Второй. Великий государь, реформатор и добрый отец всем нам, так многого желавший сделать для своей отчизны и так мало успевший. Я принимаю на себя его ношу… – Я говорил и говорил. Слова сами ложились у меня в голове, меня посетило редкое ораторское вдохновенье. Хотя Николай был неплохо подготовлен для таких речей, я же ему скорее мешал. Вообщем успокоить и воодушевить их мне оказалось вполне под силу.
Когда спустя четверть часа я покинул балкон, горожане расходились ободренные, в полной уверенности что в будущем несчастья обойдут их стороной. Каждый услышал с моих словах что-то свое, что-то приободрившее и давшее ему надежду.
Речь эта истощила все мои силы и, едва дойдя до кровати, я без сил повалился на нее, чтобы тут же забыться тяжелым сном. И уже не чувствовал как чьи-то заботливые руки раздевали меня, располагали на постели поудобней (первоначально я упал на кровать по диагонали) укрывали одеялом, клали голову на подушку.
Глава 3.
Глава 3.
Его Императорское Величество Николай Второй.
И снова меня разбудило обостренное чувство тревоги. Настойчиво пробиваясь сквозь вялотекущие, ещё скованные сном мысли, оно медведем вломилось в мою голову, сминая остатки снов. Был бы я у дома – наплевал и, перевернувшись на другой бок, спал бы себе дальше, засунув голову под подушку. Но вчерашний день до сих пор стоял перед глазами. В голове закружились воспоминания о последних событиях, смывая сон словно ведро леденящей воды.
Я прислушался. Судя по звукам, под дверью, уже в который раз за последнее время, собралась волнующаяся свита во главе с моим воспитателем. Наверняка уже давно топчутся, не решаясь зайти и потревожить мой полусон-полузабытье, вызванный внезапной болезнью. «Да, точно, так и есть», – подумалось мне, едва я разобрал приглушенный голос Николая Александровича Шестова, состоявшего при мне врачом.
Привычно воспользовавшись колокольчиком, я поприветствовал тотчас же вошедших ко мне «поддверных» шептунов – так я про себя шутливо окрестил всю эту, постоянно собирающуюся под моей дверью компанию. Небо за окном уже начало сереть, но, несмотря на долгий сон, я все равно чувствовал слабость и легкое головокружение.
– Вижу, вы уже не спите, Ваше Величество, – присел на краешек моей кровати граф Строганов.. – Нам необходимо без промедлений выезжать в Петербург. Конечно, как только ваше здоровье позволит вам перенести дорогу, – тут же уточнил он. – Возможно, если мы поторопимся, то ещё успеем к началу похорон вашего отца, Его Величества Александра Николаевича.
Я тоскливо посмотрел на едва начавшее сереть за окнами темное небо, и сладко потянулся. Надо ещё немного поспать. Хотя бы минуток десять понежиться в кровати. Дела подождут. Я уже совсем было хотел отослать графа, но тот час же разозлился на себя. Что за чушь! Размяк тут как тряпка! И нечего оправдывать себя болезнью – граф просто так торопить не будет, раз торопит, значит, есть такая нужда. А раз надо, значит надо. Быстро переборов свое первоначальное желание – в этом мне неплохо помог опыт рыбака с многолетним стажем, привыкшего, вставать чуть свет даже после самой тяжелой попойки. Решительно встряхнув головой, я выбрался из под теплого одеяла и сел. Прохладный, осенний воздух заставил меня поёжиться. Пару мгновений пожалел об этом героическом поступке, выругался про себя, но все же встал с кровати.
Ступив на холодный пол, я невольно поджал пальцы ног. В голове промелькнуло, в не очень вежливой форме, пара выражений про то, какие же все вокруг нехорошие. Коврик для ног им было трудно положить! Моё недовольство не осталось незамеченным. Из-за спины Строганова, как по волшебству, вынырнуло двое слуг в золотистых ливреях. Первый развернул небольшой свёрток, который нёс в руках, скользнул мне за спину и на мои плечи опустился тёплый байковый халат, с кистями и шелковым поясом . Второй в это время изогнувшись сунул мои ноги в мягкие домашние тапочки, украшенные небольшими меховыми помпонами. Удивлённый столь явной демонстрацией сноровки, я немного замешкался и пропустил мимо ушей вопрос доктора Шестова.
– Что простите? – переспросил я, кивком головы отпуская замерших в ожидании слуг и с блаженной улыбкой укутываясь в халат.
– Ваше Величество, как ваше самочувствие, может, лучше было бы полежать несколько дней в постели? – спросил доктор, склонив голову и напряжённо глядя на меня.
– Нет, уж спасибо. Моего здоровья вполне хватить на эту, не столь уж длинную дорогу, – самонадеянно ответил я.
– Ничего страшного если похороны пройдут без вас, – в этом месте мне послышалось негромкое хмыканье моего воспитателя, – как врач, рекомендую вам отлежаться несколько дней в кровати и дождаться существенного улучшения самочувствия, – продолжил Шестов. Иначе болезнь может усилиться и надолго свалить вас по приезду в Петербург, а может и того хуже…, – он не договорил, но все поняли, что именно хотел сказать мой врач.
– Николай Александрович, ну будет уже вам сгущать краски. Нет, решено! Велите закладывать карету! – ответил я своему врачу.
– Ваше Величество, все готово, – тут же отрапортовал мне сделавший шаг из толпы Рихтер.
– Тогда распорядитесь собрать еду в дорогу, Сергей Григорьевич, – сказал я обращаясь к Строганову. – Перекусим в карете или на следующей станции, когда нам будут перепрягать лошадей. Отправляемся немедля.
Граф изящным кивком показав, что принял моё распоряжение к сведению, вышел из комнаты. Взмахом руки дав понять остальным, что разговор окончен, я отвернулся и принялся собирать вещи в дорогу. Свита тут же, под давление Рихтера и Барятинского, стала утекать из комнаты. Дождавшись пока в комнате остались только слуги, я с их помощью переоделся в дорожный костюм и собрал свой саквояж. Уложив в него джентльменский набор: туалетные принадлежности, нательное бельё, полотенца, письменные приборы. Я вынул блокнот для записей и положил на столик. Быстро обежав глазами свои покои, я взял аккуратно лежащий у изголовья кровати «дневник» и аккуратно положил его вместо блокнота в саквояж. Защёлкнув саквояж и в последний раз проинспектировал свой внешний вид перед зеркалом, я чуть-чуть поправил шейный платок и полностью удовлетворённый проследовал, сквозь открытую предупредительными слугами дверь на первый этаж.
Спустившись по лестнице вниз, я застал свою свиту во главе со Строгановым в полном сборе. Чуть в стороне, стояли остальные слуги, подслеповато щурящиеся на яркий свет многочисленных свечей, наверняка недавно выдернутые графом прямиком из теплых постелей. Но вот мои глаза нашли, что искали. Взъерошенный губернатор в накинутом на плечи мундире, поспешно выбежал на поднявшийся в моей части дома шум.
– Владимир Иванович, рад вас здесь видеть, – поздоровался я. – К сожалению, у меня больше нет никакой возможности продолжать свою ознакомительную поездку по России. Мое присутствие срочно требуется в столице. Об этом мне настойчиво твердят мои государственный и сыновей долг.
Выслушав искренние соболезнования генерала, вызванные впрочем, по большей части причинами моего спешного отъезда, я тепло попрощался с ним и, наказав непременно написать мне, письмо с предложениями по искоренению казнокрадства и взяточничества в губернии, покинул этот гостеприимный дом-дворец.
Оказавшуюся совсем не короткой дорогу, показавшуюся мне настоящей вечностью, я запомнил весьма смутно. Весь наш долгий путь до Москвы меня ужасно укачивало, несмотря на все факты, кричавшие, что такого просто не может быть – ни я, ни Николай, никогда не страдали морской болезнью. Видимо это какое-то нарушенье сознания связанное с моим вселением в новое тело решил я в конце концов, но легче мне от этого знания как-то не стало. Спать в карете тоже оказалось совершенно невозможно, она раскачивалась и подпрыгивала на крайне неровной, хотя впрочем, обычной российской дороге. Вообще, как сказал мне граф на одной из станций, где нам перепрягали лошадей, нам крупно повезло, что за ночь свежий октябрьский мороз намертво сковал раскисшую землю. Если бы этого не произошло, добраться до Москвы было бы весьма затруднительно. Повезло, то повезло, но нормальных амортизаторов ещё никто не придумал. И их роль с переменным успехом выполняли мягкое сиденье и пятая точка пассажира. Так что, прыгал я на этой точке, по обретшей твердость камня бугристой дороге, до самой старой столицы с её золотыми куполами и красным кремлем.
Но все плохое и хорошее имеет свой конец, наступил конец и этому мученью, по какому-то недоразуменью, именующемуся русской дорогой. Спустя сутки тряски в карете по безумно вымотавшей меня дороге, не позволяющей хоть на минуту сомкнуть глаза, мой сильно растянувшийся караван из карет въехал в Москву. Не останавливаясь на станции, мы проскакали до самого вокзала, где нас уже ждал под всеми парами жутко гудящий и шипящий паровоз. Сообщить о моем скором прибытии в Москву не составило труда – телеграф провести это вам не железные дороги построить, сеть телеграфных проводов уже порядочно опутала европейскую часть Российской империи. Собрав волю в кулак и, подавив на время рвотные позывы, я вышел из своей огромной шестиместной кареты, чтобы размять ноги и поздороваться со встречающими меня на вокзале высокими чинами. Даже смог немного поговорить с Московским губернатором, наверно списавшим мою мраморную бледность на тяжелое извести, тряску и бессонную ночь. Но вот последние экипажи с моей свитой показались на вокзале и я, наконец, смог под благовидным предлогом удалиться в поезд, где тут же бросился спать на первое увиденное мной подобие постели. Открыв на мгновенье глаза, когда поезд резко тронулся с места, я больше не просыпался до самой столицы.
Когда я вышел из экипажа, доставившей меня с перрона Московского вокзала в Зимний Дворец, то чувствовал себя столь уставшим и разбитым, что с трудом удерживался на ногах. И сначала хотел было не напускать на себя бодрый вид, чтобы меня быстрее оставили в покое, но, увидев, как изменились лица встречающих меня родных и придворных, решил, что все же стоит поднапрячься.