— Я рада видеть, что ты вышел из тяжелого состояния. Врач говорит: ты понимаешь то, что тебе говорят.
Фортен закрыл и снова открыл глаза.
— Как ты себя чувствуешь?
Он два раза моргнул глазами, потом перевел взгляд на де Пальму.
— Это полицейский, он пришел со мной.
Во взгляде Фортена отразилась тревога. Он моргнул несколько раз; движения век были быстрые и резкие.
— Не согласишься ли ты ответить на наши вопросы, Реми? Нам бы очень хотелось понять, что произошло. Если ты согласен, моргни два раза, если нет — три раза.
Веки опустились два раза. Полина повернулась к де Пальме.
— Здравствуйте, Реми. Я Мишель де Пальма, майор из бригады уголовной полиции. Я здесь неофициально. Полина думает — и я с ней согласен, — что несчастье, случившееся с вами, имело не ту причину, которую можно предположить, то есть произошло не оттого, что такое погружение опасно. Ошибаемся мы или нет?
Фортен моргнул три раза.
— Несчастный случай произошел после того, как вы оказались у входа в пещеру?
Больной подтвердил это.
— Вы сами перерезали «нить Ариадны»?
Фортен ответил не сразу. По его глазам было видно, что в его уме кружатся какие-то воспоминания. Наконец он опустил веки два раза.
— Почему? Что-то тянуло вас назад?
Фортен ответил «да».
— Вы видели это «что-то»?
«Нет», — ответил он.
— Вы не думаете, что трос мог зацепиться за скалу и удерживать вас?
Фортен без колебаний снова ответил «нет».
— Вы боролись с кем-нибудь?
На глазах Фортена выступили слезы. Его взгляд словно сверлил потолок.
— Вы боролись против кого-то или чего-то?
Веки Фортена опустились два раза, потом кожа на его лице напряглась и задрожала. Вмешался заведующий отделением:
— Пора закончить беседу, он еще слишком слаб.
— Когда мы сможем вернуться? — спросила Полина. — Нам нужно задать ему крайне важные вопросы и показать фотографии.
Лицо врача стало суровым.
— Если вопросы такие же, как эти, то не раньше чем через неделю. Стресс может быть очень опасен для него в его теперешнем состоянии.
— Понятно.
Когда они вышли в коридор, де Пальма отвел врача в сторону.
— Были у него на теле следы ударов? Синяки, например?
— Нет, ничего такого не было. Но он был одет в костюм ныряльщика, причем зимний, то есть толстый, который мог смягчить удары.
По коридору прошла медсестра. Она вошла в палату Фортена, там погас свет, затем она вышла.
— Ничего больше я не могу вам сказать, Выходя из больницы Ля-Тимон, Полина остановилась и постояла несколько секунд, полной грудью вдыхая холодный воздух.
— Он лишь подтвердил то, чего я боялась, — сказала она.
— Я озадачен, — признался де Пальма. — Фортен потерял нож — это говорит в пользу того предположения, что он боролся. Но с кем он мог бороться? Кто-то ждал его у входа в пещеру?
— Возможно! — ответила Полина.
«Может быть, это кто-то из вашей команды», — подумал де Пальма и спросил:
— Пещера охраняется по ночам?
— В принципе да.
— Что значит «в принципе»?
— Охрана есть, но не всегда. У нас нет возможности все время стеречь вход или обратиться в охранную службу.
— Сегодня вечером, например, вход охраняют?
— Сегодня нет: из-за этого несчастного случая у нас все вверх дном. Но завтра он снова будет под охраной.
— Кто обычно этим занимается?
— Реми.
Полина взглянула вверх, на свет в окнах верхних этажей, и добавила:
— Это было у него настоящей страстью. Он ночевал на командном пункте, а иногда даже в пещере.
6
Де Пальма жил в двух шагах от клиники Ля-Тимон. Расставшись с Полиной, он залез в свою «Джульетту» и поехал обратно по длинному, окутанному темнотой бульвару, вдоль кладбища Сен-Пьер — самого большого некрополя в Марселе. Его квартира находилась в квартале Ла-Капелет, в домовладении «Поль Верлен». В этом домовладении были: парковка для автомобилей, несколько приморских сосен и иудейских деревьев [13]и три кубических бетонных здания, поставленные посреди сада, который когда-то принадлежал существовавшему здесь раньше монастырю Сестер Видения. Улицы Ла-Капелет носили имена коммунистов, бойцов Сопротивления, депортированных или убитых немецкими оккупантами: когда-то коммунистическая партия была могучей силой в этом квартале бедноты. Но после того, как завод по производству игральных карт, мастерские по изготовлению пробковых шлемов и сталелитейные заводы уехали отсюда, коммунистов здесь почти не осталось. Последние пролетарии, оставшиеся в квартале, по политическим взглядам были скорее фашистами.
Де Пальма родился в Ла-Капелет и был уверен, что никогда не уедет жить в другое место. Его удерживала здесь не любовь и не верность, а грусть о прошлом.
Он выполнил отработанный до мелочей ритуал: открыл дверь своей квартиры, положил пистолет на круглый столик рядом с телефоном и недоставленной почтой и перешел в гостиную: ритуал завершился музыкой. Полицейский вставив в дисковод диск с записями Жоржа Тиля. Время оставило царапины на сладковатом голосе знаменитого тенора.
— У тебе нет ничего поновей? — крикнула из кухни Ева.
Де Пальма поднял к небу взгляд, полный отчаяния. С тех пор как он стал жить с Евой, ему разрешалось уделять ностальгии так мало минут.
— Это был величайший из французских певцов! Никто никогда не пел Вертера так, как он! Послушай эту фразу!
На пороге появилась Ева. Она была без косметики на лице, что с ней случалось редко.
— По-моему, его очень высоко ценил мой прадедушка. И ты тоже! Увы!
Де Пальма обезоружил ее улыбкой, а потом пропел под музыку:
Ева вернулась в кухню. Де Пальма пошел за ней и сказал:
— На днях мы сходим послушать «Вертера». Это очень романтичная вещь, и она тебе понравится.
— Для меня немного старовато, — возразила Ева.
Де Пальма прошептал ей на ухо:
— Должна признать, что это красиво. Правда, не очень радостно, но от тебя нельзя требовать много.
Ева и теперь оставалась красивой. Брюнетка с колдовскими глазами. Ее взгляд был то веселым, то шаловливым, то колким — в зависимости от ее настроения. Де Пальма в первый раз обнял ее в кинотеатре «Руаяль», расположенном в конце проспекта Капелет, во время роскошного итальянского фильма на античный сюжет (название фильма он забыл). Теперь в этом здании был многоэтажный гараж. Не будет больше натертых маслом гладиаторов и ковбоев в шляпах! Дорогу быстрой смене масел и прокладок! Напротив «Руаяля», на месте сталелитейных заводов, муниципалитет построил гигантский каток.
Когда-то Мишель, случайно встречаясь с Евой на выходе из колледжа, каждый раз нес за ней портфель и бился с ней об заклад, кто первый засмеется. Их путь проходил мимо угасающих заводов, из которых теперь не осталось почти ни одного, и заканчивался на улицах с низкими домами. На этих улочках до сих пор можно было встретить двух-трех старушек, которые болтали между собой о каких-то пустяках на смеси французского языка и неаполитанского диалекта. До сих пор здесь пахло готовящейся едой, помидорами и чесноком и звучали охрипшие старые записи любимых мелодий.
Как только закончилось детство, Мишель и Ева потеряли друг друга из виду. Ева не простила ему ни отъезд в Париж, ни работу там в управлении полиции на набережной Орфевр, 36, ни женитьбу на Мари.
А жизнь де Пальмы была похожа на плавание по морю при качке, пока Ева снова не возникла перед ним на другом конце этой жизни. Он пропел:
Ева не захотела подобреть — пока нет. Она отвернулась от Мишеля и бросила в гусятницу две мелко нарезанные луковицы и несколько кусков бараньего плеча. Затем, потушив мясо и лук несколько минут, посыпала их корицей, имбирем и шафраном.
— Что это ты готовишь?
— Мясо в горшочках.
— Потрясающе!
Ева опустила в гусятницу деревянную ложку и стала энергично размешивать кушанье. По мнению де Пальмы, Ева забавно выглядела в фартуке с узором в мелкий цветочек, как у старых бабушек. Она постриглась по-новому, и эта прическа подчеркивала изящные линии ее затылка. На каждой щеке лежала изогнутая прядь, похожая на черную запятую.
— Где ты был? — спросила Ева.
— Работал. А ты?
— Тоже были дела по работе. Не хочу о них говорить.
Она попробовала соус.
— Где ты был? — спросила Ева.
— Работал. А ты?
— Тоже были дела по работе. Не хочу о них говорить.
Она попробовала соус.
— Теперь я накрою это крышкой и буду тушить на медленном огне.
Де Пальма пристально посмотрел на Еву. Выражение его лица изменилось. Ева догадалась, что его что-то тревожит.
— Лучше скажи мне, что происходит.
— Я чувствую: скоро случится что-то нехорошее.
— Это неудивительно: такая у тебя профессия.
Ева всегда умела читать мысли Барона по его глазам. Сейчас она догадывалась, что его душа почти опустошена.
— Что значит «нехорошее»?
— Это очень смутное ощущение: я вдруг почувствовал, что потерял душевное равновесие. Говорят, что жизнь посылает людям сообщения, смысл которых так же ясен, как смысл иероглифов. Но если человек не Шампольон [14], он не сумеет их расшифровать. А хуже всего то, что, если даже сумеет, все равно опоздает что-то предпринять.
— Ты слишком долго жил на границе с темной стороной мира. Пора вернуться на свет.
Жорж Тиль начал серенаду Фауста:
Ева перестала говорить и стала слушать эти старинные воркующие рулады. Мелодия тронула ее душу, но еще сильнее растрогали чуть-чуть слащавые слова о том, на что способен мужчина, чтобы обольстить женщину. Иногда ей казалось, что музыка оперы немного похожа на те мелодии, которые баюкали ее в детстве, — на шлягеры прежних эстрадных певцов с завитыми волосами. Де Пальма вынул диск до того момента, как дьявол вышел на сцену и разбил жизнь Маргариты.
— Сегодня днем звонила Анита, — сказала Ева.
Отношения Евы и ее единственной дочери Аниты были бурными и шумными, как мистраль. Стоило одной сказать хоть слово наперекор другой, сразу поднималась буря. В этот раз Анита позвонила матери, чтобы сообщить, что беременна уже два месяца. В принципе такая новость должна бы стать великой радостью, но будущий отец был далеко не идеален — любил передачи на средних волнах больше, чем следует разумному человеку, ездил на черном БМВ и знал, как можно улучшить повседневную жизнь с помощью хитрых уловок. Он был вульгарным — шесть колец на пяти пальцах! — и гордился своей вульгарностью. Гнев Евы был ужасен. Она грубо ответила дочери, о чем теперь жалела.
Де Пальма решил, что он — человек другого времени, когда люди не попадали в такие истории, к тому же у него есть более важные дела, и поэтому удалился на цыпочках. Одна мысль сверлила его мозг. Он открыл большой стенной шкаф в коридоре и разыскал среди тысячи вещей, которые забросил в глубину этого шкафа, прогулочные ботинки, которые не надевал уже много лет. Ботинки по-прежнему были ему впору, и это успокоило де Пальму.
— Куда ты идешь? — поинтересовалась Ева.
— Мне сегодня вечером надо выйти из дома.
— Ты хочешь сказать — сегодня ночью.
— Да.
— И куда ты пойдешь?
— В каланки, в пещеру Ле-Гуэн. Я там пробуду недолго.
Ева сняла фартук и швырнула его на стол.
— Некоторые люди говорят, что эта пещера приносит несчастье, — заметила она.
— И они не ошибаются!
— А что мне делать с ужином, который я готовила?
— Мы вернемся не очень поздно.
— Кто это «вы»?
— Местр и я.
Де Пальма смущенно улыбнулся Еве, и она сдалась во второй раз. Де Пальма и Жан-Луи Местр были самыми близкими друзьям, почти братьями. Они познакомились в Париже, на набережной Орфевр, в полицейской школе. Местр уже три месяца был на пенсии. Барон позвонил ему по телефону.
— Жан-Луи, я хотел бы предложить тебе небольшую прогулку по каланкам.
— По бухте Сюжитон?
— Да.
— Когда?
— Уже сегодня вечером.
И де Пальма повесил трубку: Местр очень редко задавал вопросы. Он сразу говорил, согласен или нет, и решение всегда было окончательным.
— Объясни мне, по крайней мере, что у тебя за дело в Сюжитоне, — попросила Ева.
— Я хочу кое-что проверить. Хочешь пойти с нами?
Услышав это, Ева совершенно растерялась и бессильно опустилась на стул.
— По-моему, все это сплошной вздор, — заявила она.
Де Пальма подошел к ней, крепко обнял и ответил:
— Я считаю, что ты права; но я должен разобраться до конца в одном деле.
— До конца? Вы, мужчины, всегда хотите в чем-нибудь разобраться до конца. Как будто вам это велит сам Бог.
— Мне не дает покоя одна старая история.
— Дело Отранов.
— Да, оно. Я расскажу тебе о нем на днях.
— Не утомляй себя: я достаточно о нем знаю.
Ева приподняла прядь, падавшую на лоб Барона, и стал виден синеватый шрам в форме звезды перед самыми волосами.
— Это сделал тебе Отран?
— Да.
— Я надеюсь, ты не собираешься ему мстить?
Де Пальма помолчал, подбирая нужные слова. Потом ответил:
— Ты же знаешь, что нет!
— Я не совсем в этом уверена.
— Это было бы смешно и нелепо! Отран сидит в тюрьме!
— Ну и что? За этой новой историей явно стоит он, больше некому!
7
Луна отбрасывала длинные тени на молочно-белые поверхности скал, разрезавших море на части. Стволы сосен в дальних углах этих скал были похожи на тела чудовищ.
— Ты уверен, что сегодня ночью что-нибудь случится? — спросил Местр.
— Человек никогда ни в чем не может быть уверен! — ответил Барон и продел руки в лямки своего рюкзака. — Но он мог узнать, что мы недавно были в больнице. И ему известно, что сегодня вечером пещеру никто не охраняет. Завтра такого удачного случая у него уже не будет.
— Кто такой «он»?
— Ты что, совсем глупый? Это наш враг. Пока воображаемый персонаж, у нас есть только предположение, что он существует. Но надо же его как-то называть.
— Понятно…
Массивная фигура Местра выделялась черным силуэтом на фоне моря, которое сейчас цветом напоминало олово. Местр держался прямо, несмотря на ветер. В каланках для него не было тайн: он сотни раз бывал в этих бухтах со своими детьми.
В любую каланку можно попасть только тремя путями — по тропе, по морю или через перевал Ангела. В последнем случае надо спускаться по канату с высоты двадцать метров, а это возможно лишь для того, кто уже имеет опыт таких спусков.
Несмотря на свою полноту, Местр чувствовал себя как дома в этой путанице обрывов, узких долин с крутыми склонами и извилистых троп. Он принес канат длиной шестьдесят метров.
— Я думаю о том, каким был этот мир тридцать тысяч лет назад, — заговорил де Пальма. — Море доходило до островов и даже дальше. Ты представляешь — здесь, где мы сейчас стоим, лежал снег! Здесь жили бизоны, мамонты и медведи.
— А теперь здесь живут только нудисты, которые воняют кремом от загара и живут только летом.
— Какой ты поэтичный! Я потрясен!
Они долго шли по гребням скал и наконец оказались возле остроконечной вершины Упавших камней. Слева от них был утес, а глубоко под ним пустынная долина. Струи воздуха поднимались над вершинами скал, как дым над крышами домов. Внизу билось о камни море. Здесь было оборудовано место, чтобы начать спуск по веревке: площадка, две скобы и цепь.
Де Пальма подошел к каменной стене. Его ноги дрожали. Черное ночное море было почти не видно — только клочки в просветах каменных сводов. Полицейский присел на уступ скалы, снял рюкзак, положил его рядом и вдруг выругал себя за то, что стар и не может победить свой страх. Местр был уже в нескольких сантиметрах от пропасти.
— Вернись! — попросил его де Пальма. — Ты нагнал на меня страха. Мы уже не в том возрасте, чтобы делать такие глупости.
— Вот как? Это что-то новое…
Сказав это, Местр подошел на несколько шагов к разлому, отделявшему их скалу от соседнего утеса, а потом перепрыгнул на его выступ. Отсюда ему была полностью видна маленькая Бухта Чуда.
Вдруг Местр тихо шепнул:
— Подойди посмотреть…
Де Пальма, чувствуя, как страх сжимает ему желудок, подошел как можно ближе. Его друг указывал рукой на маленький галечный пляж, находившийся на одной линии со входом в пещеру Ле-Гуэн.
— Вон там! — сказал Местр, показывая на едва заметное пятно света в воде.
— Это ныряльщик. Внизу кто-то есть.
Через несколько минут пятно превратилось в желтый, четко очерченный круг: ныряльщик поднимался наверх. Местр покинул свой наблюдательный пункт, отошел назад и взглянул на скобы.
— Ты сможешь спуститься? — спросил он де Пальму.
— По веревке?
— По-моему, это единственный способ, если только ты не решишь полететь.
— Можно пойти в обход.
— Я тебе напоминаю: мы здесь потому, что должны действовать незаметно. Это тайная операция. И сверхсекретная. Мы как герой Сопротивления Жан Мулен в стране кроманьонцев. Если мы пойдем в обход, чтобы вернуться на тропу, водолаз увидит нас и удерет. Ясно?