Что же лежит в основе, что служит определяющим условием возникновения необходимости выхода за рамки ситуации? Согласно нашей гипотезе, основу возникновения этого особого нового отношения образуют возрастающие в деятельности потенциальные возможности субъекта; они как бы перерастают уровень требований первоначальной ситуации и, образуя избыток, побуждают субъекта к выходу за рамки этих требований. Формулируя гипотезу об избытке потенциальных возможностей как источнике активности, мы вполне осознаем необходимость специальной концептуализации и операционализации самого понятия о потенциальных возможностях субъекта, что образует линию будущих исследований.
Весьма широк спектр явлений надситуативной активности. Помимо рассмотренного здесь явления «бескорыстного» риска, отметим факты альтруистического поведения и феномены действенной групповой эмоциональной идентификации (Петровский В. А., 1973, 1976); процессы порождения познавательной мотивации в деятельности и общении (исследования А. М. Матюшкина и его сотрудников); феномены «сверхнормативности» в коллективной деятельности, выделяемые сегодня в рамках стратометрической концепции групп и коллективов. Все это явления, психологическим ядром которых, по-видимому, и являются моменты надситуативной активности как особой единицы движения деятельности субъекта.
В заключение мы резюмируем основные положения данной работы.
В настоящее время в теории деятельности, разрабатываемой в работах А. Н. Леонтьева и его сотрудников, представляется возможным выделить две парадигмы исследования психологии деятельности: морфологическую и динамическую.
При анализе деятельности в рамках морфологической парадигмы исследуются структурные единицы деятельности: особенная деятельность, побуждаемая мотивом; действие, направляемое целью; операция, соотносимая с условиями действия, и психофизиологические реализаторы деятельности.
При исследовании деятельности в рамках динамической парадигмы открывается движение самой деятельности. Это движение характеризуется такими находящимися в единстве и борьбе моментами, как надситуативная активность (тенденция, избыточная по отношению к исходной деятельности), порождаемая в самом процессе деятельности и выступающая как прогрессивный момент ее движения и развития, и установка (тенденция к сохранению направленности деятельности), являющаяся стабилизатором деятельности, своеобразным инерционным моментом ее движения. Моменты надситуативной активности, нетождественные процессам осуществления деятельности на ее исходном уровне, составляют обязательное условие развития деятельности субъекта, «скачка» к новой деятельности. Установочные моменты, за которыми стоят процессы стабилизации деятельности, не совпадая с ее структурными моментами, образуют неотъемлемое условие реализации деятельности. Установки исходного уровня деятельности и связанные с ними адаптивные интересы субъекта, «барьеры внутри нас», как бы пытаются удержать деятельность в наперед заданных границах, а надситуативная активность — движение «поверх барьеров» — рождается и обнаруживается в борьбе с этими установками. Без введения этих понятий нельзя объяснить ни процессы развития деятельности как ее самодвижения, ни устойчивый характер направленной деятельности субъекта.
Если исследование деятельности в рамках морфологической парадигмы прошло долгий путь своего развития и членение деятельности на структурные единицы относится к капитальным положениям советской психологии, то исследование моментов движения деятельности — надситуативной активности и установки — только начинается, и динамической парадигме анализа деятельности еще предстоит утвердиться как особой парадигме.
ЛитератураАсмолов А. Г. Деятельность и уровни установок // Вестник Моск. ун-та. Психология. 1977. № 1 а.
Асмолов А. Г. Проблема установки в необихевиоризме: прошлое и настоящее // Вероятностное прогнозирование в деятельности человека. М., 1977 б.
Асмолов А. Г., Ковальчук М. А. К проблеме установки в общей и социальной психологии // Вопросы психологии. 1975. № 4.
Асмолов А.Г., Мыхалевская М. Б. От психофизики «чистых ощущений» к психофизике «сенсорных задач» // Проблемы и методы психофизики. М., 1974.
Басина Е. З. Экспериментальный анализ смысловых альтруистических установок: Дипломная работа. МГУ, 1977.
Басина Е. З., Насиновская Е. Е. Роль идентификации в возникновении смысловых альтруистических установок личности // Вестник Моск. ун-та. Психология. 1977. № 4.
Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса (1926) // Собр. соч.: в 6 т. М., 1982. Т. 1.
Дункер К. Психология продуктивного (творческого) мышления И Психология мышления. М., 1965.
Зинченко В. П. Методологические проблемы психологического анализа деятельности // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. 1974. № 8.
Зинченко В. П.у Мунипов В. М. Эргономика и проблемы комплексного подхода к изучению трудовой деятельности // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. 1976. № 10.
Клочко В. Е. Целеобразование и оценка при решении задач. Рукопись, 1977.
Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.
Надирашвили Ш. А.Понятие установки в общей и социальной психологии. Тбилиси, 1974.
Натадзе Р. Г. Воображение как фактор поведения. Тбилиси, 1972.
Петровский А. В. О некоторых феноменах межличностных взаимодействий в коллективе // Вопросы психологии. 1976. № 3.
Петровский В. А. Экспериментальное исследование риска как тенденции личности. Материалы IV съезда Всесоюзного общества психологов. Тбилиси, 1971.
Петровский В. А. Эмоциональная идентификация в группе и способ ее изучения // К вопросу о диагностике личности в группе. М., 1973.
Петровский В. А. К психологии активности личности // Вопросы психологии. 1975. № 3.
Петровский В. А. Активность как «надситуативная деятельность». Тезисы научных сообщений советских психологов к XXI Международному психологическому конгрессу. М., 1976.
Петровский В. А. Активность субъекта в условиях риска: Автореф. дисс…. канд. психол. наук. М., 1977.
Пратишвили А. С. Психологические очерки. Тбилиси, 1975.
Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. М., 1976.
Соколова Е. Т. О психологическом содержании понятия «когнитивный стиль» и его использовании в исследовании личности // Личность и деятельность. Тезисы докладов к V Всесоюзному съезду психологов. М., 1977.
Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1966.
Фрейд 3. Психопатология обыденной жизни. М., 1925.
Чхартишвили Ш. Н. Некоторые спорные проблемы психологии установки. Тбилиси, 1971.
Luchins A. S., Luchins E. H. Rigidity of Behavior. A Variational Approach to the Effect of Einstellung. Oregon, 1959.
Раздел IV. Деятельность. Познание. Личность
От психофизики "чистых ощущений" — к психофизике "сенсорных задач"[19]
Ученые XIX века с неприкрытым скептицизмом относились к умозрительным построениям философов, резко противоречащим представлениям ученых о структуре научного знания. Та гамма чувств, которую представители точных наук испытывали при столкновении с неопределенными рассуждениями философов о душе, на наш взгляд, удивительно тонко передана в небольшом стихотворении М. Ю. Лермонтова:
«Делись со мною тем, что знаешь», а знаем мы лишь то, что умеем описать, предсказать, воспроизвести в эксперименте и, наконец, выразить в форме общего закона. С точки зрения естествоиспытателей XIX века только та система знаний, которая отвечает всем этим требованиям, имеет право называться наукой.
По образу и подобию естественных наук в середине прошлого века была создана психофизика, с которой неразрывно связано детство экспериментальной психологии. Благодаря психофизике психология вычленилась из философии как область конкретного позитивного знания и пошла по пути развития естественных наук. Основоположник психофизики Густав Теодор Фехнер определил психофизику как точную науку об отношениях между душой и телом, или вообще между психическим и физическим миром. При появлении на свет термин «психофизика» имел и другое значение, олицетворявшее стремление ученых видеть психологическую науку столь же точной, как и физика. И это второе утраченное значение позволяет глубже понять общую логику развития этой области экспериментальной психологии.
Психофизика унаследовала от естественных наук прежде всего идею об измеримости психики как одного из явлений природы и методические принципы экспериментирования, без которых невозможно представить себе современную психологию. Однако, если мы на этом прервем перечень наследства, то он будет явно неполным. В наследство от классической физики психологии вообще, и психофизике в частности, достались «постулат непосредственности» (Узнадзе, 1966) и метод, который Л. С. Выготский охарактеризовал как метод «анализа по элементам». И метод «анализа по элементам», и постулат непосредственности в значительной степени обусловили тот факт, что схемой анализа классической психофизики стала двучленная схема анализа: воздействие на рецепирующие системы — > ответное субъективное явление[20]. Напомним, что смысл постулата непосредственности заключается в том, что причина всегда однозначно определяет следствие или, в нашем случае, внешнее физическое воздействие однозначно определяет вызванное им ощущение. Такое понимание соотношений между субъективной величиной (ощущением) и непосредственно определяющей ее величиной раздражителя отчетливо выступает в фундаментальном труде Фехнера «Элементы психофизики». Между тем постулат непосредственности, порожденный спецификой объекта исследования классической физики — характером связей в неживой природе, неадекватен при исследовании природы психических явлений. Некритическое использование этого постулата в психологии приводит к тому, что активность субъекта оказывается вынесенной за скобки. В роли постоянного спутника постулата непосредственности выступает метод «анализа по элементам». «Существенным признаком такого анализа является то, что в результате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемому целому, — элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих целому как таковому…» (Выготский, 1956). При использовании метода «анализа по элементам» идеальным объектом исследования становятся либо «чистые ощущения», «чистое мышление», либо, по меткому выражению Д. Дидро, секты глаз, носов, ушей и рук. В психофизике таким идеальным объектом оказались «чистые ощущения».
Рассогласование между реальным объектом исследования, идеальным объектом и экспериментальным методом не замедлило проявиться. В экспериментальных работах по психофизике появились указания на так называемые ошибки «ожидания» (изменение ответа испытуемого, вызванное предвосхищением изменения ощущения) и ошибки «привыкания» (задержка смены ответа испытуемого при таком изменении стимуляции, которое должно вызывать изменение ощущения). Эта «ошибки» назойливо вторгались в сферу исследования, искажая данные измерения чувствительности. Представители классической психофизики были склонны расценивать их как ошибки именно потому, что эти факты, связанные с предвосхищением субъекта, не укладывались в прокрустово ложе схемы «воздействие на рецепирующие системы —> ответное субъективное явление». Отдавая себе отчет в несенсорной природе этих «ошибок», исследователи пытались избавиться от них, совершенствуя экспериментальную процедуру, «уравновешивая» восходящие и нисходящие серии стимулов. Но факты, как известно, упрямая вещь. И если некоторые «ошибки» удавалось устранить или существенно уменьшить таким простым путем, то другие, связанные с личностными особенностями испытуемого, оказывались либо совсем неустранимыми, либо лишь частично элиминировались в искусственной ситуации лабораторного эксперимента. Практически весь тот долгий путь совершенствования методов измерения порога, который проделала психофизика, является дорогой борьбы с этими «ошибками»; борьбы, освещенной стремлением к познанию законов сенсорных процессов как таковых, а именно законов, очищенных от влияния активности субъекта: его мотивации, установок и, наконец, деятельности, в которую включены сенсорные процессы.
Итогом этого пути явились следующие представления классической психофизики. Ощущение, вызванное внешним воздействием (субъективная величина), определяется параметрами этого воздействия и отражает его свойства. В силу вариабельности текущих внутренних состояний субъекта один и тот же внешний стимул может вызвать отличающиеся друг от друга ощущения, что проявляется, в частности, в флуктуациях порога во времени. Следовательно, вариабельность с точки зрения классической психофизики является неотъемлемым свойством субъективных величин[21]. Однако, признание факта двойной детерминации субъективных величин параметрами внешнего воздействия и внутренним состоянием субъекта отнюдь не отменяет двучленной схемы анализа «воздействие на рецепирующие системы —> субъективное явление, вызванное им» и стоящего за ней постулата непосредственности, как это было отмечено А. Н. Леонтьевым (Леонтьев А. Н., 1972).
«Пережившая период расцвета и дряхлеющая теория может разрушиться и выйти из строя прежде всего в том случае, когда она вступит в непримиримое противоречие с потоком новых фактов и отношений, выявляющихся в экспериментах. Иногда — постепенное накопление данных, не укладывающихся в старую теорию, иногда — один-единственный факт или феномен, поражающий ее в самое сердце, оказываются причиной ее безотлагательной смены…» (Бернштейн, 1968) — справедливо указывал Н. А. Бернштейн. Таким феноменом, поразившим упомянутую выше схему анализа в самое сердце, оказались «ошибки», связанные с предвосхищением субъектом событий (не только ошибки «ожидания» и «привыкания», различные серийные эффекты, то есть вызванные знанием экспериментальной ситуации, но и те изменения ответов, которые обусловлены индивидуальными особенностями испытуемого и его мотивацией). Все эти «ошибки», свидетельствующие о неадекватности этой двучленной схемы анализа реальному объекту исследования, напоминали о существовании субъекта и, следовательно, о том, что в реальной ситуации раздражитель сам по себе, никогда полностью не определяет реакцию, а воздействует на «… элементы прошлого, настоящего и будущего, спаянные единством стоящей перед человеком задачи и складывающейся в данный момент обстановки. Раздражитель в собственном смысле этого слова оказывается условным понятием. В каждую единицу времени внешнее воздействие вступает в связь со следами казалось бы отзвучавших процессов и, главное, с "зародышами" тех действий, которые как бы заготавливаются для еще не наступивших, но ожидаемых событий» (Геллерштейн, 1966). Раздражитель в психофизическом эксперименте не составляет исключения, так как и в этом эксперименте испытуемый должен решить определенную задачу, в контексте которой происходит прием и преобразование сенсорного материала. Преодолевая специфическую трудность эксперимента по измерению чувствительности — дефицит сенсорной информации, субъект активно овладевает информацией, которую несет сам стимул, структурой последовательности предъявляемых стимулов, учитывает значимость стоящей перед ним задачи и соответственно определяет «цену» ошибки за правильный или неправильный ответ. Все эти факторы, определяющие предрасположенность субъекта в восприятии и оттенке стимула, в ситуации дефицита сенсорной информации выдвигаются на передний план и начинают определять ответ испытуемого. Следовательно, сенсорная информация является не единственным, а в условиях ее дефицита даже и не главным фактором, детерминирующим результат решения в ситуации психофизического эксперимента.
Эта мысль лишь постепенно проникала в сознание исследователей, занимающихся проблемами психофизики. В тридцатых годах нашего столетия Фернбергер пришел к выводу: «От устаревшего представления о том, что мы определяем чувствительность данного конкретного органа чувств, уже отказались. Сейчас мы признаем, что мы определяем чувствительность всего организма как психофизического целого: его органов чувств, его сосредоточенности, его отношения, восприимчивости и понимания указаний, опытности и многого другого» (цит. по Corso, 1963). Дальнейшее развитие эта мысль получила в русле теории уровня адаптации Хелсона, который считает возможным отказаться от представления о чувствительности, как некоей абсолютной величине. Характер и величина ответной реакции на внешний стимул, согласно теории Хелсона, оказывается зависимой не от этой абсолютной величины, а от уровня адаптации, который определяется как взвешенное геометрическое среднее различных воздействий (прошлого опыта, текущей стимуляции и ожиданий субъекта) и рассматривается в контексте широкого круга явлений (сенсорных, межличностных, когнитивных и т. д.).
Необходимость разделения информации, включенной в психофизический эксперимент, была окончательно осознана лишь в 1950 годах Светсом, Таннером, Бирдсаллом и Грином. Развиваемая ими психофизическая теория обнаружения сигнала основывается на двух продуктивных идеях: подход к обнаружению слабого сигнала на фоне шумов, как принятию решения и необходимость разделения сенсорной и несенсорной информации, учитываемой при принятии этого решения. Применение математического аппарата, разработанного в статистической теории решений, позволило авторам этой теории дать количественное описание действия внесенсорных факторов при принятии решения и предложить «чистую» меру чувствительности — d', извлеченную из речевого ответа испытуемого и характеризующую его сенсорные возможности. Эта теория внесла большой вклад в развитие психофизики и существенно повлияла на переориентацию исследований в этой области экспериментальной психологии. Тем не менее, уже сейчас авторами этой теории получены данные о том, что величина d' оказывается различной для одного и того же человека при измерении ее разными методами, т. е. при решении им разных задач. Эти данные подтверждают сомнения в существовании чувствительности, неизменной во времени и независимой от деятельности субъекта.