– Не дергайся, – прошипел он, прижимая Тёму к сиденью. – Затихни… Я все разрулю.
* * *Подъехав к дому, адрес которого был указан в эсэмэске от Риты, и разглядев его номер сквозь немного поредевший к этому времени туман, Филя повернулся к Тёме. Тот мрачно смотрел в пространство прямо перед собой.
– Знаешь, ты лучше тут пока посиди… А то опять кого-нибудь толкнешь ненароком.
– Скажите, – вздохнул тяжело Тёма. – А что человек чувствует, когда он кого-то убил?
Филя хмыкнул:
– Да не убил ты его, успокойся. Я даже крови почти не увидел… Так, самую малость.
– Я не про себя говорю.
– А про кого?
– Про вас.
Тёма наконец повернул голову и посмотрел Филе в глаза. Тот помолчал секунду, затем открыл дверцу и, перед тем как выпрыгнуть из машины, выдохнул вместе с клубами вскипевшего на губах пара:
– Ты у родителей лучше своих спроси. За рулем-то не я сидел.
На четвертый этаж он поднялся очень быстро. По дороге сюда Филя успел убедить себя, что у Анны Рудольфовны появились какие-то новости насчет ее пропавшего внука, и новости эти обязательно должны быть хорошими, потому что в противном случае она бы не стала искать его через Данилова и через Риту. Кому надо делиться дурными вестями? Скорее всего, она хотела сообщить о чем-то хорошем.
Войдя в квартиру, дверь в которую ему открыла небольшая девочка в мутоновой шубе, он тяжело и громко дышал. Позавчерашнее похмелье еще взимало с него свою дань. Изо рта у Фили заметно шел пар. Температура в квартире была явно ниже десяти градусов.
– Здравствуйте, – поднялась ему навстречу из-за стола смутно знакомая женщина в норковой шубе. – Меня зовут Лариса Игнатьевна. Нам Анна Рудольфовна подсказала, как вас найти. Мы вас ждем.
В комнате было еще три человека – мужчина и две женщины. Все в верхней одежде и в меховых шапках. Филя перевел взгляд с них на говорившую с ним Ларису Игнатьевну и узнал в ней ту самую заведующую психиатрическим отделением, с которой Анна Рудольфовна спорила по поводу отправки больных за реку в сельский стационар.
– А где Анна Рудольфовна? – совершенно не понимая, что происходит, спросил он.
– Она… Видимо, у себя.
– У себя? В каком смысле? Разве это не ее квартира?
– Нет-нет, – затараторила Лариса Игнатьевна. – Я вас искала от ее имени, потому что вы – фонд.
Фонд? – Филя понимал все меньше и меньше. – Какой фонд?
Он уставился на женщину в норковой шубе. Кто-то из знакомых врачей однажды сказал ему, что психиатры, бывает, сами сходят с ума, и на секунду он допустил такую возможность. Сложившиеся в городе обстоятельства вполне могли подтолкнуть к развитию дремлющие в этой темноволосой голове странные и непредсказуемые процессы.
– Благотворительный фонд, – сказала женщина в шубе, выдержав его долгий взгляд. – Вы же сами привезли Анне Рудольфовне деньги. Двести тысяч рублей на организацию похорон.
– Ах… Вы об этом, – выдохнул Филя, опускаясь на стул и зачем-то хлопая себя по карманам.
Ему как будто понадобилось что-то вдруг в них найти, но что именно – он пока не придумал.
Нет, она не была сумасшедшей. Эта женщина знала, чего она хочет.
– Многие известные люди занимаются благотворительностью, – понимающим и даже почему-то оправдывающим тоном продолжала она. – Вот и вы тоже, значит, решили… Тем более наш город для вас не чужой. А у нас такая беда. Вы очень оперативно сработали. Прямо как знали, что такая беда грянет.
– Я не знал, – быстро сказал Филя.
– Конечно, конечно. Но все равно, очень здорово. Хорошее дело.
Она вдруг протянула ему руку, как это делают чиновники и официальные лица, и он автоматически протянул ей свою в ответ. Лариса Игнатьевна вцепилась в его ладонь, энергично встряхнула ее, словно поздравляя, и от неловкости очень неестественно рассмеялась.
Филя зачем-то глупо улыбался ей в ответ, не зная, как разорвать эту нелепую сцену, а откуда-то сзади, из-за спины уже выплывали налитые надеждой и страхом темные глаза мужчины, сидевшего до этого на диване. Бормоча что-то, он совал Филе медицинские документы, из кипы которых на пол начали падать снимки УЗИ и кардиограммы. Лариса Игнатьевна, не выпуская Филиной руки, стала присаживаться, чтобы поднять их, и Филя тоже невольно согнул ноги в коленях.
Из бормотания мужчины и отрывистых пояснений Ларисы Игнатьевны, пока они все втроем собирали разлетевшиеся бумаги, не сразу, но все-таки стало понятно, что мужчина женат на ее двоюродной сестре, которая по-прежнему молча сидела на диване, что его мать позавчера оперировали, и что во время операции по причине общей аварии в городе произошло отключение электричества. Женщина в итоге не умерла, но что-то в ней очень сильно испортили, и теперь ее надо было везти на материк, и лечить, и заново резать, и все это очень дорого.
Мужчина повторял немного странное теперь для Филиного уха слово «материк», как будто они все тут были на острове, тянул его за рукав, но тот уже невольно переключался на третью женщину. Решив, очевидно, что может упустить свой шанс, она поднялась на ноги и, прижимая руки к груди, торопливо объясняла Филе из дальнего угла комнаты свою тяжелую ситуацию. Мужчина перебивал ее, она повышала голос, Лариса Игнатьевна перекрикивала обоих, объясняя, что это ее подруга, что мародеры сожгли ее дачу, и ей нужна хоть какая-то компенсация. Потом, как будто сорвавшись, Лариса Игнатьевна закричала стоявшей у двери девочке в мутоновой шубе, чтобы та бежала к соседке и сообщила, что он пришел.
Эти напуганные всем происходящим люди, которые, очевидно, находились в последней степени отчаяния, но при этом с такой силой с таким ожесточением превозмогали свое стеснение и неловкость, что их сносило куда-то в незнакомую страну и они готовы были вести себя хуже самого развязного хама, – эти беспомощные люди нисколько не напрягали Филю своими просьбами о деньгах. По-настоящему он был разочарован только в одном, из этого неожиданно обрушившегося на него бедлама со всей ледяной очевидностью вытекало только одно – ребенок пока так и не отыскался, и он совершенно напрасно спешил сюда.
– Да, да, я – фонд, – говорил он, вынимая из карманов деньги. – Фонд… Самый настоящий… Надежный… Вот здесь…
Он положил на стол все, что у него при себе было – все что осталось после разговора с людьми в армейских бушлатах рядом с театром. Чтобы не быть больше похожим на человечка, торгующего мандаринами, не чувствовать себя одною с ним крови, Филя готов был отдать гораздо больше, но больше у него ничего не было.
– Семнадцать тысяч пятьсот? – обернулась к нему Лариса Игнатьевна, пересчитав деньги. – У нас один билет до Москвы стоит больше тридцати тысяч.
Когда Филя запрыгнул в машину, Тёмы внутри не оказалось. Он обернулся, решив, что юноша прилег на заднем сиденье, но и там никого не было.
– Да чтоб тебя! – чертыхнулся Филя.
Уехать без Тёмы он, разумеется, не мог, хотя теперь очень спешил. Он понимал, что ничего хорошего это исчезновение, скорее всего, не сулит.
В тумане Тёма нашелся не сразу. Он сидел на детской площадке, забравшись на горку, съежившись и прижимая ладони к ушам. Его пуховик и лохматая шапка валялись на снегу рядом с лесенкой.
– Как ты меня достал! – рявкнул Филя, стягивая его вниз.
Тёма уцепился за перильца, как будто его тащили в бездонный омут, замычал, задергался, и вся хлипкая конструкция накренилась, грозя рухнуть на стоявшего под ней Филю.
– Ты кто?! Космонавт? – невпопад говорил Филя. – В открытый космос, блин, захотел?! Я тебе покажу космос! Иди сюда… Я кому говорю… Отцепил руки!
Пока он волок изо всех сил отбивавшегося Тёму к машине, тот успел два раза его укусить. Первый укус пришелся в толстый рукав пуховика на плече, и все, что Филя заметил, было лишь легким шуршанием Тёминых зубов по толстой прорезиненной ткани. Однако во второй раз юноша отчаянно изогнулся у Фили в руках и смог дотянуться до его лица. Укус пришелся в правую щеку.
Филя взвыл от неожиданной боли и стукнул Тёму головой о капот. От удара тот на мгновение перестал извиваться. Забросив его на заднее сиденье, Филя побежал за оставленными на снегу вещами, а когда вернулся, Тёма уже сидел вертикально, подвывая и сотрясаясь всем телом, как будто был подключен к высоковольтной линии электропередачи.
– На! – заорал Филя, швыряя в него курткой и шапкой, а затем с грохотом захлопнул дверь.
В машине он повернул к себе зеркальце. След от укуса отчетливо просматривался на обмороженной правой щеке.
– Дебил!
Филя посмотрел в зеркало на Тёму, который так и сидел истуканом с курткой на голове.
– Я тебе сейчас устрою…
Выпрыгнув из машины, он снова распахнул заднюю дверцу и рывком вытащил Тёму наружу. Тот уже не сопротивлялся. Куртка упала на снег, но Филя не обратил на нее внимания.
– Веди! – заорал он, заталкивая Тёму за руль. – Ты поведешь!
– Я н-н-не м-м-могу… – промычал тот.
– Можешь, урод! Вези нас! Людям помощь нужна!
Филя хлопнул дверцей, на секунду остановился у бампера, поймал Тёмин безумный взгляд через лобовое стекло, показал ему кулак, обогнул внедорожник и ввалился на пассажирское сиденье.
– Трогай, дебил!
Машина тяжело захрустела примерзшими к снегу колесами и покатилась прочь из двора. Куртка так и осталась лежать на проезжей части.
* * *Ни в первом, ни во втором банке, в который они заехали, денег снять Филе не удалось. Банкоматы в обоих учреждениях не работали, а стойки операторов осаждали такие жуткие толпы, что даже втиснуться в помещение удавалось ему с большим трудом. Третий банк вообще был закрыт, однако собравшийся рядом народ сообщил, что вот-вот обещают начать работу. Беспокойно переминавшуюся и подпрыгивающую на месте толпу накрывало гигантское облако выдыхаемого всеми этими людьми совместного пара, и Филя почему-то решил, что в этом облаке будет теплей. Ждать в машине было нельзя. Таких из очереди немедленно изгоняли.
Оглянувшись на внедорожник и удостоверившись, что Тёма смирно сидит за рулем, Филя нырнул в гудящее от разговоров облако, где тут же наткнулся на пронзительный, вытянутый в хрустальную струну голос.
– Не надо так со мной разговаривать! – убеждала кого-то девушка в грязно-сером пуховике и в песцовой шапке. – Вообще не смей говорить со мной. Ты ничего не понимаешь. У меня мама умерла. Ее нет. А я – Алена Фролова! Я есть! Есть! Тебе ясно?!
Она продолжала настаивать на том, что она существует, упрямо повторяя свое имя, а Филя проталкивался все дальше, пока его не остановил чей-то крик:
– Эй, люди, вы офигели! Парень раздетый совсем! Отправьте его в машину!
Филя вытянул шею, повертел головой, однако из-за спин и лохматых шапок разглядеть ничего не сумел, поэтому в итоге крутнулся на месте и двинул в обратную сторону.
– По второму кругу в очередь не вставать! – толкнул его кто-то в плечо, но он не остановился.
– Я не занимал, – бормотал он себе под нос перехваченным от мороза голосом. – Не занимал…
Тёма неподвижно сидел за рулем, хмуро глядя на клубившуюся паром толпу.
– Выходил из машины? – просипел Филя, судорожно захлопнув дверцу.
Вместо ответа юноша указал рукой на людей.
– Для чего им сейчас деньги?
Филя протянул подрагивающие ладони к животворным шторкам автомобильной печки и пожал плечами.
– Улететь, наверно, хотят… Билеты очень дорогие.
– Бараны…
Когда Филя сообщил, что они возвращаются за город к Данилову, Тёма вдруг заартачился. Он хотел остаться в городской квартире. Придумал это себе, очевидно, пока сидел в теплой машине и глазел на толпу. Ни Риту, ни родителей, ни тем более самого Данилова, по его словам, видеть он больше не мог.
– Я лучше один там насмерть замерзну… Мне уже все равно…
Слушая его подрагивающий на грани истерики голос, Филя еще пытался найти в себе хоть каплю сочувствия или интереса к нервозности молодого существа, но потом все же признал, что это скучно, и, ничего не сказав, просто ударил его по лицу.
Удар кулаком пришелся прямо в шевелившийся, без умолку говорящий рот, но поскольку Филя сидел сбоку и к тому же не мог из-за тесноты размахнуться, получилось это довольно криво и скорей удивило Тёму, чем причинило ему хоть какую-то боль.
– Вы совсем уже?! – сказал он после секундной заминки, во время которой осознал, что произошло.
– Еще могу, – ответил Филя. – Хочешь?
По банкам он решил больше не ездить. Наличность гораздо проще было занять у Данилова. К тому же тот имел доступ к администрации города и, следовательно, мог оказать существенную поддержку в поисках пропавшего ребенка. В любом случае это было эффективнее, чем тупо мотаться по городу или за реку, теряя драгоценное время на остальных владельцев машин. Торгаш был прав. Филя теперь и сам знал, что никто из них ничем не поможет.
Едва машина выскочила на загородный тракт, Тёма начал показывать характер. Объезжая неровности дорожного покрытия, он то и дело бросал автомобиль на обочину, где его начинало колотить по глубоким выбоинам в замерзшей земле, как центрифугу в допотопной стиральной машине. Японцы, конечно, строили свой аппарат в расчете на бездорожье, но про обочины якутских дорог они узнать поленились. Филя хватался за ручку над головой, терпеливо подпрыгивал на сиденье, ощущая себя неправильно уложенным ветхим пододеяльником, и до поры до времени сдерживался, позволяя парню хотя бы таким способом высказать свое отношение к несправедливому и жестокому миру.
Впрочем, терпения хватило ненадолго. Стоило внедорожнику чуть сильней и чуть резче уйти вправо, как Филя крепко приложился виском к стеклу. Гулко стукнувшись головой об окошко, он зашипел, чертыхнулся и отвесил Тёме хороший подзатыльник. Тот сначала втянул голову в плечи, как черепаха втягивает ее в панцирь, а затем неожиданно бросил руль, закричал что-то и, развернувшись всем телом к пассажирскому сиденью, начал хаотично тыкать Филю обеими руками, словно тушил внезапно возникший в машине пожар. Делал это он так горячо и так беспорядочно, продолжая при этом неразборчиво что-то кричать, а Филя настолько был застигнут врасплох, что ни тот ни другой не видели выскочившего из тумана и уже наваливающегося на них сзади «КамАЗа».
Оглушительный рев гудка на мгновение парализовал обоих, но уже в следующее мгновение Филя рванул руль на себя, и внедорожник окончательно соскочил с полотна. Машина полетела по полю, Тёма вцепился наконец в руль, однако возвращаться к дороге явно не собирался. Отклоняясь по целине все дальше и дальше от трассы, он правил куда-то в туман, как будто уводил утлое суденышко в открытое море. Машину подбрасывало, Филя хватался за ручку и уже не понимал, в какой стороне берег, вернее, то, что могло здесь играть роль берега, твердой суши, надежной и крепкой земли.
Тёма с искаженным от злобы лицом бормотал что-то себе под нос, утапливая педаль газа все глубже и глубже в пол. Машина неслась в никуда, а Филя с отчаянно бьющимся сердцем, и в то же время оцепенев, смотрел в туман перед собой в ожидании бетонного забора, глухой стены или дерева. В конце концов это оказалась яма.
Машина, как лодочка в распахнувшуюся перед ней зыбкую бездну, нырнула капотом вниз. Филино сердце куда-то уехало. Ремень безопасности, выламывая ключицу, рванул назад изогнувшееся от напряжения тело. Голова, как футбольный мяч после удара по воротам, совершенно самостоятельно полетела куда-то вперед, пока ее не остановила бесконечно вытягивающаяся, но еще не готовая разорваться шея. Филя услышал, как надсадно треснуло в считаных сантиметрах перед его лицом лобовое стекло, и после этого всё исчезло.
* * *Сознание вернулось к нему через несколько секунд. Возможно, даже в следующее мгновение. Филе показалось, что он еще слышит последние такты работы двигателя. В недрах автомобиля что-то еще ворочалось, невнятно шумело, но потом стукнуло, и воцарилась полная тишина. Она хлынула снаружи в накренившийся внедорожник, подобно темной воде, которая устремляется в пробитый трюм терпящего крушение судна.
Филя решил, что от удара оглох, поэтому удивился, когда услышал свой стон. В такой невесомой удивительной тишине стон прозвучал вульгарно. Противный скрипучий звук на фоне чистейшего безмолвия. Филя поморщился, и в этот момент его догнала жуткая боль.
Он снова застонал и повернул голову. Сломанная ключица не позволила ему увидеть всего Тёму – только странно подогнутое колено и лежавшую на нем без движения правую руку. Все остальное пряталось от Фили там, где была боль.
Замерев на секунду, а потом все же двинувшись навстречу огненному всполоху, он потянулся к юноше, вскрикнул от яростной боли, пробившей ему правое плечо, и схватил Тёму за руку. Тот не шевельнулся. Рука его осталась безжизненной.
Скрипя зубами, постанывая и прерывисто дыша, Филя целую минуту возился с ремнем безопасности, пока наконец его не расстегнул. Это позволило ему дотянуться до ключа в замке зажигания. Он понимал, что двигатель надо немедленно запустить. Иначе температура в салоне скоро станет такой же, как и снаружи. Необходимо было сохранить в машине тепло.
Тёма все еще не приходил в себя, но был жив. Филя видел, что он дышит. С губ юноши срывался едва заметный пар. Судя по этому пару, Филя пробыл без сознания дольше, чем ему показалось. В машине становилось прохладно. Надо было спешить.
Повертев ключ и ничего не добившись, он вспомнил про телефон Тёмы. Пару часов назад тот работал, значит, можно было вызвать кого-нибудь на помощь. Однако в карманах у юноши телефона не оказалось. Филя напрягся и заглянул за сиденье, рассчитывая на то, что Тёма мог уронить мобильник, пока находился сзади, но и там ничего не было.