Однако нужно что-то придумать из пресловутой мужской солидарности — и чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла смазливая, раскомплексованная, и чтобы подозрений у нее не возникло вовсе…
Жанна так и стояла перед ним, недоуменно уставясь глуповатыми черными глазенками.
— Жанночка, — сказал Петр, найдя великолепный выход. — Умеешь ты хранить производственные тайны?
— Спрашиваете!
— Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы… — начал Петр заговорщицким тоном. — Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, — он указал на соответствующую область организма, — мне здорово прищемило ремнем безопасности…
— Ой! — ужаснулась Жанна. — И… что…
— Да глупости, — беззаботно отмахнулся он. — Совершенно ничего страшного. Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали ее импортными снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий…
— Па-авел Иваныч… — протянула она с сочувствием. — А посмотреть можно? Вдруг найду способ вас пожалеть?
— Не вздумай, — сказал он серьезно. — Как только… — он многозначительно воздел указательный палец, — так струпик и лопнет, опять закровянит. Не стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь?
— Скажете тоже…
— Вот и ступай, лапа, — сказал Петр, демонстративно отстраняясь. — Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое — и еще черт-те сколько времени жить мне без мирских радостей, пока окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение…
Она хихикнула и направилась к двери, пару раз лукаво оглянувшись, но, сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и не ломает более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну сложность ликвидировали…
Усевшись за стол, он принялся просматривать бумаги. Сверху лежала уже замеченная им «Хроника области» — добросовестно составленная сводка свершений и встреч первых фигур области. Без сомнения, Пашке это было чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в том, что один из заместителей губернатора встретился с лидером гильдии товаропроизводителей, а директор акционерного общества «Бруно» принял московских коллег.
Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову — все равно его это совершенно не касается. Пусть встречаются, устраивают брифинги и презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все, что ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные деньги отнюдь не за это…
Сводка прессы, теле— и радионовинок. Ага, вот вырезка из той самой бульварки. В общем, не стоит обижаться, вообще обращать внимание. Тем бульварки и живы — идиотскими сенсациями о слопавшем пенсионерку двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими сплетнями. К тому же, строго говоря, речь идет и не о нем…
Что это тут подчеркнуто? Ага, АО «Дюрандаль» — черт, с чем это вдруг ассоциировалось имечко исторического меча? — подарило новооткрытому кадетскому корпусу дюжину компьютеров, программное обеспечение, видаки… Губернатор выразил благосклонное удовлетворение… Пашке, надо полагать, зачтется…
Ну, и прочие упоминания о «Дюрандале», проходные — по отзывам московской прессы, работает стабильно… налоги платит исправно… вот газета посерьезнее — слухи о тяжелых травмах господина Савельева значительно преувеличены…
Ничего интересного, в общем. Рутина, письма… настоящим подтверждается… и хрен с ним… в соответствии с прошлыми договоренностями поставки осуществляются исправно… ура, ура… Тоже неинтересно.
А вот это уже…
Пашка его и об этом предупреждал. Андропыч — должно быть, тряхнув гэбэшной стариной — регулярно составляет сводки слухов и сплетен, циркулирующих среди персонала «Дюрандаля». Надо понимать, стукачей навербовал изрядно. Неаппетитно, и весьма, ну да это не его проблемы… Оформлено, надо признать, по всем правилам: трехбалльная система устойчивости, повторяемости слухов-сплетен-пересудов, показатель цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток Андропыч, хваток, не зря лопает хлебушек. Мать твою…
На первом месте по всем трем показателям стоял незамысловатый, однако неприятно царапнувший Петра слушок. «Хозяйская супруга вовсю трахается с Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине». Изложено, конечно, не в пример деликатнее, обтекаемо-суконными канцелярскими оборотами, но суть именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем показателям. Схема продвижения… черт, да если отвлечься от канцеляризмов, получится, что об этом с оглядочкой болтают все — от особ, приближенных к боссу, до уборщиц и бодигардов. Неприятно…
Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут…
— Павел Иванович! — под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна.
— Аюшки?
— К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович…
— Проси, — быстро сказал Петр.
И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало — что это за господин такой с явственным греческим уклоном?
Глава шестая МИРНЫЙ ГРЕК
Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на грача — черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные, впрочем, без намека на курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки в тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке.
— Прошу, — сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо встал. Хотел обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился — еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая…
Гость молча приблизился к столу. Походка его была в чем-то знакомой, кого-то смутно напоминала.
— Прошу. — повторил Петр, указывая на предназначавшееся для посетителей кресло. — Чай, кофе, коньяк?
И мысленно похвалил себя — до того непринужденно срывались с языка реплики… Освоился, а?
Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол небольшой плоский портфель и, прежде чем Петр успел придумать наиболее подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил:
— Водки давай, сучий потрох, водки…
Петр вздрогнул:
— Позвольте… — всмотрелся пристальнее, шумно вздохнул и в голос матернулся. Покрутил головой: — Н-ну… Предупреждать надо!
— А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! — ликующе воскликнул Пашка уже своим обычным голосом. — Качественный паричок, а? И ботва. Как свои. Пока топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца.
— У тебя даже походка другая… И голос…
— Поставили, Петруччио, поставили. Даже Жанна, соска, не узнала… впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что она перед глазами имеет главным образом не физиономию, а совсем другую деталь организма… Ты Жанночку уже оприходовал?
— Нет.
— Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты наиболее ярко проявляются?
— Спасибо, обойдусь, — ответил Петр суховато.
— Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? — Пашка так и сиял. — Бери пример с меня. Ликовать надо, дубина. Как я вижу, ни одна сука не усомнилась… Давани вон ту кнопку, белую.
— Зачем?
— Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не войдет. У меня масса свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша… — Он раскрыл портфель, нажал там что-то, послышался негромкий электронный писк, курлыканье, и все смолкло. — Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а и были бы, глушилка даванет… Показываю еще один секрет, про который и Жанка не знает.
Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на верхние углы рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей взору букет цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как дверь. Достав бутылку неизменного «Хеннесси» и две больших серебряных стопки, Пашка вернулся к столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся:
— Ну, каково оно — быть мною?
— Я бы сказал, не самый тяжкий труд… но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно…
— Это пуркуа?
Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный укол.
— Ах, во-он что… — ухмыльнулся в бороду «господин Колпакчи». — Взыграли пуританские установочки русского офицерства? Ах ты Максим Максимыч мой…
— Слушай, а зачем все это? — серьезно спросил Петр.
— В психоаналитики потянуло?
Петр усмехнулся:
— Читал где-то, что хороший актер должен понять образ.
— А что тут понимать? — беззаботно сказал Пашка. — Сидит тут на моем месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через плечо хозяину — и слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: «Хренов! Мое!» Уяснил? Как выражался герой какого-то английского детективчика, обладание красивой женщиной как раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних… Расскажи лучше, как там у нас дома. Без проблем?
— Вроде — без проблем. Реджи на меня погавкивает временами…
— Серьезно?
— Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели.
— Ну и хрен с ним, — подумав, сказал Пашка. — Привыкнет, стерпится — слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии и подсунь ему в колбасе, чтобы откинул ласты.
— Жалко все же. Авось сживемся…
— Ну, дело твое, — сказал Пашка. — Ты мне собаками зубы не заговаривай. Анжелу трахнул?
— Ну…
— Марианну трахнул?
Петр, отведя глаза, кивнул, уточил:
— Впрочем, неизвестно еще, кто кого…
— С ней это бывает, — хохотнул Пашка. — Ну, как тебе мои бабы?
— Ты что, специально их подбирал по красивым именам?
— По именам? А… да ну, Анжела никакая не Анжела, а Анька. Марианна — Маринка. Вот Жанна — и впрямь Жанна, так уж получилось, родители наградили имечком… Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша?
Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно:
— Вот про Катю я и хотел поговорить…
— Ну-ну? — с любопытством откликнулся Пашка.
— Слушай, не мое дело, наверное… По эти твои забавы, Станиславский ты наш…
— Какие еще забавы? А-а! — прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. — Вторник же… Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что тебе девки показали? Да не жмись ты!
— "Лас-Вегас" и «Колючую проволоку».
— А, ну это — не фонтан, — деловито сказал Пашка. — Закажи ты им, пожалуй что, «Консерваторию» или «Арабские вечера», совсем другое впечатление…
— Может, еще и «Палача» заказать?
— А почему бы и нет? Стоп, стоп… Что-то быстренько разобрался в театральных буднях… Неужели Катька сама просвещала?
— Как тебе сказать… — Петр набрался смелости. — В общем, ты со мной делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей и обещал. И она, между прочим, только рада. Я, в конце концов, не пацан, могу разобраться, чего женщине хочется и чего не хочется…
— Ах, вот оно что… — протянул Пашка. — Правильный ты наш, вылитый моральный кодекс строителей коммунизма… Решил, значит, стать избавителем томящейся принцессы? — Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос, хлопнул себя по колену: — Восток — дело тонкое, Петруха… Ну, Петруччио! Ну. хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь… Ну конечно! Все симптомы. Взгляд блуждает, на роже — этакая явственная пунцовость… — Он утвердительно закончил: — Ты ее на правах законною мужа оттрахал и запал всерьез… Во-от такими литерами на роже написано.
Петр поднял голову и взглянул брату в глаза:
— А если и всерьез?
— Ну что ты так смотришь, будто зарезать хочешь, чудило? — засмеялся Пашка. — Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил, что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся. Баба с возу — кобелю легче… Серьезно. Катька для меня — отрезанный ломоть. Ты что, — спросил он мягче, без насмешки, участливо, — всерьез запал, Петруха?
Петр молча кивнул.
— А, пардон, Кирочка?
— С этим — все, — признался Петр, опустив глаза. — Ничего не могу с собой поделать, это моя женщина, хоть режь…
— Да успокойся, глотни коньячку… Кто тебя резать будет, дурашка? Я? Вот уж нет. Говорю тебе, забирай. В придачу к обещанному гонорару. Нужно будет только как следует обдумать, устроить это как-то… Ну, у нас еще пара месяцев впереди, вот разделаемся с настоящими делами и будем думать, как вас, голубков, соединить.
— Спасибо…
— За что, господи? Все укладывается в старую поговорочку — на тебе, боже, что мне негоже. И только-то. Ох. да не сверкай ты на меня так глазами! Ладно, ладно, согласен, что Дульсинея Тобольская — самая прекрасная дама на свете… Ты и меня пойми, для меня-то Катька — отрезанный ломоть, а посему сбиваюсь на легкомыслие, для меня-то романтика давно прошла… Какая там, к черту, Джульетта? Но я за тебя рад. Душа болеть не будет, что Катька в плохие руки попадет… Прекрасно все устроилось, а? Но ты мне все-таки выдай, откуда знаешь про «Палача»?
— Она говорила. Знаешь, Паш, ей все это и в самом деле чертовски не нравится…
— Ах, не нравится… А таскать на лебединой шейке и в розовых ушках годовую зарплату доброй сотенки бюджетников ей нравится? Икорку небрежно лопать с золотого ножика ей нравится? В конце-то концов не так уж и много от нее требовалось — подыграть не всерьез на любительской сцене… Между прочим, подобные забавы на Западе сексологи прямо-таки рекомендуют, точно тебе говорю. Пробуждает угасший интерес к партнеру, привносит новые оттенки… Я ведь не маньяк, Петруччио, ни мальчиков не трахаю, ни первоклассниц. Все согласно наработкам западных эскулапов, за консультации, между прочим, серьезные денежки плочены. Ты мне скажи по правде: когда смотрел «Колючку» с «Вегасом», у тебя в штанах, часом, ничего не торчало? Торчало… Наука, Петя, вещь авторитетная…
— Так что там все-таки с палачом?
— Господи, дался тебе этот «Палач»… — в сердцах бросил Пашка. — Ну, выходит палач, этакий облом, с голым пузом, в красном, само собой, колпаке. Берет очаровательную ведьмочку и начинает ее разоблачать, в пыточный станок запихивать. Помацает немножко, не без этого… только в том-то и смак, Петруччио, что ты в любой миг можешь действо прервать, и совершенно точно знаешь, что она твоя и только твоя… Как мужик мужику — здорово возбуждает.
— Палач — это Митька Елагин?
— Ну, а что? Не со стороны же людей звать. Непременно пойдут разговоры, сколько ни заплати. А Митька, должен тебе сказать, при всех своих недостатках верный, как собака. Молчок-язычок. Биография у парнишки суровая, он не в штабах кантовался, как ты, он, по секрету, кучу народу перерезал от имени государства и по его поручению — и держать язычок за зубами ох, научили…
— Вот только руки придерживать его не научили, я смотрю, — не выдержав, бросил-таки Петр.
— Конкретно?
— Не хотел я говорить, но без тебя тут не справиться… Катя жалуется, он ей не дает прохода. То погладит, то тронет и ведь — на людях, Паша…
Пашка нахмурился:
— А ты не преувеличиваешь?
Петр двинул к нему бумагу:
— Только что сводку по сплетням принесли. До того дошло, Паша, что народ стал болтать в полный голос и на каждом углу.
— На каждом углу — это да… — задумчиво протянул Пашка, читая творчество Андропыча. — Но никак не в полный голос, тут уж дудки, им еще работенка не надоела…
— Все равно. Надо с этим что-то делать. Катя нервничает. Я с ним попробовал потолковать, вроде обещал завязать, но кто его знает…
— Не бери в голову, — небрежно оттолкнул сводку указательным пальнем Пашка. — Ладно… Потолкую с Митяем. меня-то он послушает. Ну, перевозбудился парнишка, дурь в голову полезла… Урегулируем. Зуб даю. С этим все, лады?
— Лады, — сказал Петр, успокоившись окончательно. — Только вот… Что за ерунда получилась с тормозными шлангами на джипере? Вокруг меня уже крутилась одна рыжая милицейская дама, ей в голову отчего-то стукнуло, что это было покушение…
— А! — махнул рукой Пашка. — Опять-таки не бери в голову. Митька и в самом деле малость лопухнулся, не подумали, что я — человек заметный, а милиция нынче дерганая…
— Хорошо тебе говорить — «лопухнулся». А отдуваться — мне. Она собирается разнюхивать в конторе…
— Ну и пусть нюхает. Что она вынюхает, сам посуди? Что можно вынюхать, когда никакого покушения, естественно, и в помине не было? Покрутится и уйдет.
— Вопросики у нее с нехорошим подтекстом. Она выстраивает некую конструкцию, где фигурируем я… то есть ты, Елагин и Катя…
— Ты детективы не пишешь? «Конструкция»…
— Точно тебе говорю. Не могу пока понять, куда она клонит, но эту конструкцию определенно выстраивает.
— Ох, да пусть себе выстраивает, — пренебрежительно отмахнулся Пашка. — Шить против меня дело она не будет — нет ни основания, ни, будем циничными, заказа. А все остальное… Во-первых, не сочти за похвальбу, но братан твой
— один из немногих, кто ни в чем особо грязном не запачкан. Это факт, Петруччио. Если что и было — исключительно романтические мелочи романтических времен начала перестройки, по нынешним временам это не то что не компромат, но и даже не детская шалость… Пустячки, У меня крупный, честный и серьезный бизнес, Петруччио. Металлы для страны и зарубежья произвожу, бензином торгую — и, что характерно, не бодяжным, как некоторые, оборудование делаю для ГЭС, и так далее, и тому подобное… Надеюсь, внимательно изучил справочку по «Дюрандалю»?
— Ага.
— Ну вот… Во-вторых, против Елагина ничегошеньки не могут накопать, потому что ничего и нет. В крайнем случае позвонишь нашему главному менту — в том блокнотике, что я тебе оставил, все данные есть — и, боже упаси, не настучишь, а попросту мя-агко выразишь недоумение. Чего, мол, рыжая к твоим верным слугам цепляется? Будь уверен, укоротят. Слышал такой термин — «градообразующее предприятие»? Ну вот, а твой братец, Петруччио, — из разряда градообразующих людей. — Он ткнул пальцем за плечо Петра. — Ордена видишь? «Дружбу» прежний губернатор вручал, а вот крестик-то Старый Хрен вешал, и ведь не в ЦКБ, в Кремле… Ты на досуге достань папочку из во-он того шкафа, там найдешь кучу газетных вырезок, все про меня… Ну, короче, плюнь ты на эту рыжую и разотри. Проехали. — Он плеснул в стопки коньяку, но аккуратно. по-европейски, на два глотка. — Теперь, когда покончили и с лирикой, и с шустрыми ментами, займемся настоящим делом. Тем, ради чего вся комедия и затевалась… Соберись.