– А ты часто бываешь в этих местах?
– Знакомая у меня одна тут живет. Ты как следователь, Серега… Часом магнитофончика с собой не прихватил, нет? – Угаров заглянул в лицо Мещерскому. – Это менты тебя попросили, да?
– Да. Но я сам хотел поговорить. Я помочь тебе хочу. Я не верю, Андрюха, что…
– Правильно не веришь. И я не верю. Но вот сижу тут. И спрашивается, за что? Эта баба на пленке… я вспомнил в кабинете, я ее действительно видел в парке. Их две было – две кекелки, что-то там боронили… про какого-то генерала, про какого-то парнишку, который пропал, потом домой вернулся… Я сидел неподалеку на скамейке, слышал, но… Да мало ли кого мы встречаем за день – на улице, в магазине, в кафе? Мы и думать-то забыли об этом, а тут на тебе – пришивают убийство. Как ее убили-то хоть?
– Зверски. Я же говорю: речь идет о маньяке.
– И я, по их мнению, подхожу на эту роль?
– Тебя камера сняла.
– И это все?
– Та вторая женщина тебя опознала.
– И этого достаточно, чтобы бросить невиновного человека на нары?
– Недостаточно. Но ты должен объяснить им четко и ясно, чтобы они поняли, по какой причине тебя в парк занесло.
– Не буду я ничего объяснять.
– Андрей…
– Слушай, ты мне друг? Хочешь мне реально помочь?
– Я все сделаю, я же сказал – я не верю, что ты…
– У меня все забрали – мобильник, коммуникатор, ключи от машины. Я телефон тебе скажу. Позвони ей, ладно?
– Кому?
– Женщине одной, Анной зовут. Я с ума по ней схожу. Встречи добился, в ресторан пригласил в «Купол», поладили мы, домой к себе я ее повез – думал, любовь будет у нас красивая, а тут менты… Что она подумает обо мне? Если я ее потеряю, я жить не буду, понимаешь? Вены себе прямо тут, в камере, вскрою. – Угаров говорил это так страстно, так вдохновенно (о, слышала бы эти излияния Анна Гаррис!), был такой бледный, такой решительный, что Мещерский поверил, и более того, перепугался – а вдруг и правда вскроет, он ведь такой, без башни, у него все на эмоциях.
– Хорошо, хорошо, я ей позвоню.
– Скажешь, где я нахожусь, что все это недоразумение, то есть что я невиновен ни в чем, ну ты найдешь слова, ты, Серег, это умеешь – убеждать. Диктую телефон, запоминай.
Покинув изолятор, прямо на лестнице Мещерский, боясь забыть номер, вытащил мобильный. О том, что делать такие вещи строго запрещено, он даже не задумался.
Глава 21 Неясность
Бывает так: оставляешь дела в полном порядке, с уверенностью, что все и дальше будет развиваться по намеченному плану, а возвращаешься к разбитому корыту.
Катя отправилась в Красногорское УВД на следующий день после обеда, как только управилась с текущими делами. Она была уверена, что версия Угарова разрабатывается полным ходом, что Гущин там и вообще все прекрасно.
Если не считать, конечно, грустного, встревоженного Мещерского, позвонившего ей утром, видно, свыкнуться с мыслью, что приятель его юности подозревается в убийстве, он никак не мог.
Катя сказала ему: много чего бывает на свете, Сереженька. Увы, увы… Сейчас Мещерский ей скорее мешал, поэтому она деликатно и ловко от него отделалась: пока, пока, увидимся…
В УВД она, минуя дежурную часть, привычно поспешила на второй этаж в кабинет, оккупированный на время расследования Гущиным.
– Федора Матвеевича нет, не приезжал! – крикнул ей вслед помощник дежурного.
– То есть как это не приезжал? – Катя опешила.
– А что ему тут делать? Фигуранта сегодня рано утром тю-тю, отпустили.
– Отпустили?
– Видели бы вы эту картину. – Помощник дежурного махнул рукой. – Часов в одиннадцать вечера вваливается импозантная блондинка, вся из себя, а с ней – вы не поверите, – тут он назвал фамилию весьма известного и модного адвоката, то и дело мелькающего по телевизору. – Сам лично с ней приехал. И давай наших долбить: основания задержания моего клиента, представляю его интересы – то, се. Приехали на «Бентли» адвокатском вдвоем, а уехали втроем. Чуть ли не с мясом, с кровью он у Федора Матвеевича красавца этого, Угарова, вырвал. Прокурору звонили в первом часу ночи, с постели подняли. Наши доказательства предъявляют – а адвокат их как орехи щелкает. Опознание с нарушением, на пленке момента убийства не зафиксировано – мало ли кто за кем в парке шел, имеет право, ну и так далее. С обыском там что-то тоже не сложилось, так что… В общем, отбил он Угарова. Гущин и наши только зубами скрипели от злости. А ничего не попишешь, пришлось. Блондинка эта той самой оказалась, что в машине с Угаровым была, когда его взяли. Сначала родственницей назвалась, потом женой гражданской его – и все, кажется, туфта. Очень энергичная гражданка. Угаров ей свободой своей обязан. Но думаю, недолго ему гулять, Гущин так этого не оставит.
«Поворот, – подумала Катя. – Отпустили, значит… Это что же получается – до следующего убийства, что ли?»
Она вспомнила Угарова – похож он на маньяка? Тогда, в ресторане, казался таким славным – этакий насмешник. Да и тут, в отделе вчера, – ну оказывал сопротивление, дерзил, так это понятно. Ничего отталкивающего, даже наоборот…
Женщина приехала, привезла адвоката, выручила. Дама сердца? У него, судя по его виду, этих дам должно быть пруд пруди.
И ВСЕ ЖЕ ФАКТОВ ОБ УБИЙСТВЕ ДОМРАБОТНИЦЫ МОСКАЛЕВЫХ ИЗВЕСТНО ОЧЕНЬ МАЛО. ДАЖЕ ЭКСПЕРТИЗА ПОКА НЕ ПОМОГЛА…
ИЛИ ОНИ ЧТО-ТО СКРЫВАЮТ?
Итак, делать в УВД было больше нечего. Для очистки совести Катя решила заглянуть в инспекцию по делам несовершеннолетних, узнать о визите в генеральский дом, куда она так и не попала.
– Ездили мы к Москалевым, – сообщила ей инспектор, – условия, конечно, хорошие, семья приличная. Правда, обстановка была нервозная, это убийство… Самого-то генерала дома не было.
– Он с нами на место происшествия выезжал, – сказала Катя.
– Ну вот, а жена его… плакать начала, жалеть… Я ее успокаивала. Посмотрела комнату мальчика – все хорошо, все прилично. Я понимаю, когда дети бегут из дома от родителей-пьяниц, от голода, от побоев, а тут тепличные условия созданы. А знаете… он, этот мальчишка, мне не понравился. – Инспектор помолчала. – Двух слов он нам не сказал. Только вежливое «здравствуйте». Смотрит он как-то очень уж по-взрослому, оценивающе, откровенно, понимаете?
– Нет.
– Ну, на меня, на мать – на женщин, одним словом. А ведь ему двенадцать всего. Но за это на учет его не поставишь… И вообще, учитывая положение его отца… – Инспектор махнула рукой. – Вы в Москву? У нас водитель едет в главк, подвезет вас, только по пути заскочит в отделение в Архангельском, там надо документы забрать.
В машине Катя устроилась на заднем сиденье. Что-то не везет с материалами в последние дни. Столько тем вроде было, а писать не о чем. И сегодняшняя поездка впустую.
Они ехали мимо парка Архангельское. Отделение милиции располагалось через дорогу от главного входа. Катя бездумно смотрела на ограду, на зеленые кроны. Вон шпиль дворца блеснул…
Две фигуры на фоне парковой стены. Катя и на них смотрела отрешенно, но вдруг…
– Пожалуйста, сбавьте скорость!
Водитель удивленно оглянулся и сбросил газ.
Две фигуры на фоне ограды – мальчик и молодая женщина. Это был Данила – Катя узнала его. Женщина была темноволосой, коротко стриженной.
Ее лицо…
БЛЮДО С АПЕЛЬСИНАМИ… Она вошла и забрала его…
Катя узнала медсестру из госпиталя Наталью Багрову – ту самую, о которой она, заинтригованная ее болезненным видом, расспрашивала санитара.
Глава 22 Ожерелье
Все обошлось – сознавать это было приятно. Шелковые простыни были тоже приятными, холодили кожу.
Андрей Угаров повернулся на спину – чужая постель, чужие шторы, чужой потолок. Все чужое, а женщина, что рядом с ним на этих шелковых простынях, она…
– Эй, как там наверху?
Анна Гаррис прижалась к его груди. Она так и лучилась счастьем – как же, ведь она спасла его, вытащила из тюрьмы.
Надо отдать ей должное: сумела. Один звонок по телефону и…
– Я все, все для тебя сделаю. Все, что захочешь, Андрюша. Только будь со мной.
Что ж, все имеет свою цену. Шелковые простыни лучше, чем жесткие нары. Воля лучше тюрьмы.
Один звонок по телефону, и сразу столько энтузиазма, такие усилия: модный адвокат (откуда, кстати, она его знает?), «Бентли», ночная суматоха, полный шухер среди ментов и…
И все.
И это все она сделала для него.
Анна…
– Что? Ты меня зовешь, хороший мой?
Он притворился спящим. Разговаривать будем потом, сладкая моя. Дай мне отдых. Столько всего случилось за эти сутки – «Купол», задержание, свобода, лобзания на заднем сиденье.
Как же она торопилась привезти его к себе, забрать, завладеть им. Выручила из тюрьмы и теперь считает его обязанным ей. Считает полной своей собственностью, игрушкой своей.
Что ж, поиграем, Аня…
Только вот вопрос – все ли мои игры известны тебе?
– Я тебя люблю, я так тебя люблю… Ты слышишь? Я люблю, люблю тебя, ты мой… не слышит, спит…
– Я тебя люблю, я так тебя люблю… Ты слышишь? Я люблю, люблю тебя, ты мой… не слышит, спит…
Я СЛЫШУ.
Я ДУМАЮ.
Я НЕ ЗНАЮ…
Что теперь будет? Надолго ли эта свобода? Что, если у НИХ появятся и другие свидетели? Там, в кабинете следователя…
Там, у НИХ, он вел себя неправильно. А в парке он вел себя как последний… Ну, что толку теперь себя ругать.
Эта баба, толстая корова с крашеными волосами… Конечно же, он помнит ее – пленка не врет. Он шел за ней – там, тогда. Гравий шуршал под ногами. Она не торопилась. И он тоже не спешил.
Парковая аллея – та самая, где когда-то мать сказала отцу… А отец влепил ей пощечину, не сдержался.
Розовый гравий, свет, пробивающийся сквозь зелень, – оранжевый свет вечерний. Скоро стемнеет.
Шпалеры, увитые розами, – зеленая стена. Перед тем как свернуть, ОНА оглянулась.
Этого на пленке не было. Женщина, которую они называли потерпевшей, оглянулась. Он остановился и сделал вид, что рассматривает бутоны, дотронулся до одного, похожего на зеленую шишечку. Укололся о шипы.
Маленькая ранка, кровь… У крови такой странный вкус…
ОНА вышла из ворот и стала переходить улицу. А он сел за руль, включил зажигание. Этого тоже не было на пленке. Он поехал за ней – медленно, очень медленно.
ОНА шла – он ехал. Он преследовал ее?
Старый домишко, заросший палисадник, гнилая калитка.
Солнце село, свет оранжевый, свет вечерний отражался в стеклах окон.
Оранжевый свет…
Так бывает, наверное, только во сне: свет вспыхнул – огненный пульсар, ослепляя, наваливаясь на грудь тяжестью, впиваясь болью в виски.
Солнце над горами. И нет никакой аллеи. Нет тени от старых лип, нет гравия, нет розовых шпалер.
Только пыль, пыль, пыль – белая, мелкая, взвихренная порывом ветра.
Выстрел!
Пыль в вашем горле.
Выстрел!
Совсем близко. Кто стреляет?
Машина горит – там, вдалеке, это видно с холма: столб черного дыма.
Выстрел!
Кто-то бежит по дороге – среди пыли, гари, среди этого оранжевого зноя. Невысокая фигурка… какой-то оборванец… нет, кажется, ребенок… Мальчишка…
Он что-то тащит на плече. И ноша эта для него – не обуза.
Выстрел! Осечка!
Существо на дороге оборачивается. Отсюда не разглядеть… двигается как-то странно… Странно… Но отсюда не разглядеть…
КУДА ОНО ДЕЛОСЬ?
То, что было ношей, теперь лежит на дороге, в пыли. Пестрый подол платья, загорелые ноги в стоптанных детских сандалиях.
Так бывает только во сне: спутанные волосы закрывают лицо, надо лишь протянуть руку, чтобы отбросить пряди.
Девочка лет двенадцати, надо же… И он ее знает. Это Лера, сестра Полины, несколько раз он видел ее, однажды даже подвозил их обеих до музыкальной школы.
Подвозил до школы…
Девочка протягивает к нему обе руки, визжа от боли и ужаса. Вокруг ее шеи точно ожерелье – пиявки. Пиявки и на щеках, и на губах, и вокруг глаз – присосались к коже.
Жадная пульсирующая плоть, ненасытная, как…
Угаров открыл глаза.
Что это было? Вот сейчас. Он заснул?
Он сел на постели. Что это еще за сон такой поганый? И привидится же такое…
Глава 23 «Его как будто подменили…»
Парк Архангельское остался позади, и остановку автобуса Катя проехала. А потом точно очнулась.
– Я выйду здесь, спасибо, мне нужно вернуться.
Водитель – сержант милиции только хмыкнул. Уехал, помахав на прощание, Катя осталась.
Итак…
Совсем ничего не ясно. САМОЕ ПРОСТОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ТОГО, ЧТО ОНА ВИДЕЛА СЕЙЧАС… Какое же это будет самое простое объяснение? Она же сразу об этом подумала, едва увидела их. Мальчик и медсестра из госпиталя… Они стояли. Нет, они не разговаривали. Просто стояли друг против друга. Какое странное молчаливое общение на фоне парковой стены…
Самое простое объяснение… НУ, У НИХ ЖЕ ТЕПЕРЬ НЕТ ДОМРАБОТНИЦЫ. И РЕГИНА ВПОЛНЕ МОГЛА НАНЯТЬ ЭТУ САМУЮ НАТАЛЬЮ БАГРОВУ. ЧТО-ТО ВРОДЕ ПОДРАБОТКИ МЕЖДУ ДЕЖУРСТВАМИ В ГОСПИТАЛЕ.
Конечно, так оно и есть. Все просто. Тогда отчего сердце так бьется и щеки полыхают? Словно она подглядела что-то ТАКОЕ, вступила на запретную территорию. Что там Сережка Мещерский болтал о «запретных землях»?
Нет, чушь, чушь, все чушь… Однако что-то чересчур уж много загадок. Куртка в лесу. Ведь это же его куртка. Хотя откуда это тебе известно? Из ориентировки: синяя с красными полосами на рукавах, слишком заметная, яркая. Мало, что ли, таких детских курток на свете? А что показывала автомобилистка? Мало ли что она там сказала, как выяснилось – не было ДТП, она никого не сбивала. Мальчик благополучно вернулся домой. И спустя несколько дней у них убили домработницу.
Катя достала мобильный, отыскала номер Регины Москалевой. Сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних не выяснили самые важные вопросы во время визита в генеральское семейство. Она сделает их работу, если только Регина согласится ее принять – прямо сейчас.
– Алло, я слушаю.
Голос Москалевой бесстрастный, какой-то механический, неживой.
– Добрый день, это Екатерина. Я сегодня в Красногорске и хотела бы с вами встретиться. Это насчет некоторых обстоятельств поиска, когда мы все…
– Вы хотите поговорить о Даниле?
– Да, о нем и я…
– Приезжайте скорей, пока его нет дома!
Вот это да… Катя смотрела на дисплей мобильного, такой реакции на свою просьбу она не ожидала. У генеральши что, снова истерика?
ВЫХОДИТ, МАЛЬЧИКА ТОЧНО НЕТ ДОМА…
Катя поймала такси и назвала адрес: коттеджный поселок «Старица». Развернулись, опять проехали мимо парка Архангельское. Ограда, зеленые кроны, велосипедист, пожилая пара, мамаши с колясками – все ползут неторопливо к главному входу. Мальчишки на скейтбордах… Нет, тут ЕГО нет.
Коттеджный поселок впечатлял ухоженной территорией, особняками из красного кирпича, стрижеными газонами. Номер дома подсказал охранник на въезде. И через пять минут Катя уже звонила у ворот. Двухэтажный дом с гаражом, сауной и открытым всем ветрам, не затененным деревьями участком. Служебная генеральская квартира – весьма недурная.
– Входите. – Регина показалась на крыльце, в калитке сработал домофон. – Хорошо, что вы так быстро.
– Я рядом с вами была. Какой у вас красивый дом, Регина.
– Да, был. – Регина, несмотря на теплый день, зябко куталась в шаль.
В большой светлой комнате с явно казенной мебелью, напоминающей министерскую приемную, они сели на диван.
– По убийству вашей Надежды Макаровны есть один подозреваемый, но доказательств против него пока не хватает, – сообщила Катя. – А вы кого-то уже нашли себе в помощь вместо нее?
– Нет. Мне, знаете, сейчас не до поисков. Сама всем занимаюсь.
– Но разве… – Катя запнулась. Так, значит, медсестра из госпиталя домработницей не является, тогда почему же…
– Что?
– Ничего, я просто подумала, такой большой дом, хлопотно убираться одной. Виктор Петрович на работе?
– Как всегда в своем репертуаре. – Регина произнесла это раздраженно.
– А Данила, он…
– Гуляет. Не могу же я его на ключ запирать, правда?
– Конечно, он уже достаточно взрослый.
– О чем вы хотели со мной говорить?
– У вас ведь были наши сотрудники?
– Явились две девицы-инспекторши. Что они смыслят? Что они могут понять? Когда мы, родители, ничего понять не можем. А тут еще с Надей такая беда… Все одно за другим, одно за другим. Муж все время на службе, он занят, ему некогда, а я… я ничего не понимаю… не могу разобраться.
– В семье всякое бывает, – стала ее успокаивать Катя. – Дети растут, характер меняется, особенно у мальчишек, они самоутверждаются. Регина, вы вспомните себя – тоже, наверное, с родителями какие-то коллизии в детстве были.
– Вы называете побег из дома коллизией?
– Данила не назвал вам причину?
– Нет. Отец было взялся за него, хотел поговорить по-мужски, но… Все без толку, он не желает с нами говорить на эту тему.
– И не сказал, где он был в те дни, что делал?
– Я же говорю вам – нет. Мы ничего не знаем, он молчит. Витя даже не сдержался, накричал на него. Так он заплакал, пустил слезу, только так фальшиво…
– Фальшиво?
– Ну не знаю, как сказать, я чувствую фальшь. Я места себя не нахожу все эти дни. Он вернулся, думаете, я успокоилась?
– Понимаете, когда Данилу искали, его разорванную куртку… он же вернулся домой без нее? Ну вот, ее нашли в лесу – далеко, у поселка Беляны.
– Что он там делал?
– Я бы тоже хотела это узнать. И еще там есть женщина, которая вроде бы видела его рано утром на шоссе. А потом ночью на этом же шоссе была авария и водитель был ранен… изуродован кем-то… Но это к делу не относится. Его ведь к вам соседи привели?
– Нет, не соседи. Позвонила сестра его одноклассницы. Он пришел к ним ночью.
– А как он это объясняет?
– Никак, говорит, что не помнит. Он вообще утверждает, что абсолютно ничего не помнит.
Так, интересно… Только что речь шла о том, что Данила «молчит», отказывается разговаривать с родителями. А теперь он уже «не помнит»?