- Да, я хочу жить всегда с тобой, всегда с тобой, благороднейший Спартак, я буду твоей женой, и горы твоей гостеприимной Фракии будут приютом нашей любви, - говорила Валерия, прижимая Спартака к сердцу.
И опьяненный этими поцелуями рудиарий, забывая себя и весь мир, прошептал слабым голосом:
- Да.., твой.., твой.., навеки.., твой раб.., твой слуга.., твой... Вдруг Спартак вырвался из объятий Валерии, повернул побледневшее лицо назад и напряг слух, как бы желая сосредоточить в нем все чувства своей души.
- Что с тобою? - спросила в волнении Валерия.
- Молчи!.. - прошептал едва слышно рудиарий.
И в глубокой тишине, оба услышали хор молодых голосов, звонких и сильных, исполнявших на полуварварском языке - смесь греческого с фракийским следующую песню:
Свобода! Свобода! Богиня богинь!
К великому подвигу сердце зажги,
Слабейших из смертных в бою не покинь!
Свобода, свобода! Богиня богинь!
Над нами раскинешь ты крылья свои
В тот час, когда грозные грянут бои,
Когда нападут легионы врагов,
В мечи превратишь ты оковы рабов!
И в странах позора, где царствует гнет,
Пусть самый ленивый оружье берет,
Пусть самый трусливый выходит вперед!
Свобода! Свобода! Богиня богинь!
На землю божественным пламенем хлынь.
Пусть искра огня твоего упадет
Туда, где насилье, где слезы и пот
Где неге тиран предается всегда,
Где льются и кровь и вино, как вода,
Где братоубийца ликует, - туда
Богиня богинь, поведи нас на бой!
Ведь каждое сердце пылает тобой!
Свобода, свобода! Пусть груб наш напев,
Удвой наше мужество силу и гнев!
Дай твердость свою истомленным плечам,
Тебя призывая, мы рвемся к мечам!
К оружью, товарищи, смерть палачам!
Спартак весь превратился в слух, как будто его жизнь зависела от этой песни, из которой Валерия уловила всего лишь несколько греческих слов Она молчала, и на ее белом, как алебастр, лице отражалась та же тревога, которая была написана на лице рудиария, хотя она не понимала ее причины.
Они молчали пока не стихло вдали пение гладиаторов. Затем Спартак, целуя руки Валерии, произнес прерывающимся от слез голосом.
- Я не могу.., я не могу.., моя... Валерия.., прости меня.., я не могу быть всецело твоим.., так как я больше не принадлежу себе...
- Спартак!.. Что ты говоришь?.. Что ты сказал?.. Какая женщина может оспаривать у меня власть над твоим сердцем?
- Это не женщина, нет, - возразил, печально качая головой, гладиатор, - не женщина запрещает мне быть счастливым. Нет! Но я.., не могу сказать, что Не могу говорить... Я связан священной и нерушимой клятвой. Я больше не принадлежу себе. И, - прибавил он в заключение дрожащим голосом, - тебе достаточно знать, что вдали от тебя, лишенный твоих божественных поцелуев, я буду очень несчастным.., самым несчастным человеком!..
- Что ты говоришь? - сказала испуганно Валерия, схватив маленькими руками голову Спартака, и заставляя его смотреть ей в лицо - Ты с ума сошел?.. Что ты сказал?.. Ты бредишь?.. Кто же тебе запрещает быть моим?.. Говори же! Избавь меня от мук, скажи мне, кто?..
- Выслушай меня, выслушай, любимая, обожаемая Валерия, - сказал прерывающимся голосом Спартак, на искаженном лице которого можно было прочесть всю борьбу противоречивых страстей, бушевавших в его груди, - выслушай меня... Я не могу говорить... Не в моей власти сказать тебе, какая причина отдаляет меня от тебя.., тебе достаточно знать, что это - не другая женщина., и ты должна это понять... Разве, могла бы какая-то женщина оторвать меня от твоих чар? Я чистосердечно и честно клянусь своей жизнью, твоим добрым именем, моим именем, моей жизнью, что вблизи или вдали, я - твой и буду всегда твоим, только твоим и что твой образ и память о тебе всегда будут единственным предметом моего поклонения, моего обожания...
- Но что же с тобой? - спрашивала, едва сдерживая рыдания, бедная женщина. - Почему ты не откроешь мне твою тайну? Ужели ты сомневаешься в моей любви, в моей безусловной преданности? Ужели я тебе не дала достаточно доказательств этого?.. Ты хочешь еще других!.. Говори.., приказывай... Чего ты хочешь от меня?..
- Я не могу, я не могу! - закричал несчастный Спартак вне себя. - Я не имею права говорить!
Валерия, плача, его обнимала. Спартак продолжал:
- Но я вернусь, вернусь после того как получу разрешение нарушить для тебя мою клятву, я вернусь завтра, послезавтра, как только смогу. И ты меня простишь тогда и будешь любить еще больше.., если между нами может существовать любовь более сильная, чем та, что связывает нас сейчас... Прощай... Прощай, моя обожаемая Валерия!
Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, несчастный Спартак вырвался из рук любимой женщины и выбежал из приемной. Валерия, подавленная волнениями и горем, упала без чувств.
Глава 9
КАК ОДИН ПЬЯНИЦА ВООБРАЗИЛ СЕБЯ СПАСИТЕЛЕМ РЕСПУБЛИКИ
За пятнадцать дней до мартовских календ (15 февраля) 680 года от основания Рима, почти через четыре года после смерти Луция Корнелия Суллы римляне справляли праздник - луперкалий, установленный Ромулом и Ремом в честь их кормилицы Луперки, оплодотворителя полей бога Пана, и в память чудесного детства обоих братьев.
Луперкалием звалась пещера, находившаяся на склоне Палатинокого холма, в лесу, посвященном богу Пану. В этом месте, по преданию, волчица кормила своим молоком Ромула и Рема.
С самого раннего утра в луперкальский грот собрались луперки - жрецы выбранные среди наиболее знаменитых юношей из сословия патрициев. Они были в жреческом одеянии. Вскоре к ним присоединилась толпа других благородных юношей. На них были белые тоги и венки из плюща, так как им предстояло играть важную роль при жертвоприношении.
Как только эта группа пришла, виктимарии вооружились ножами и зарезали двенадцать козлов и столько же щенят. После жертвоприношения один из луперков взял меч, обмакнул его в крови жертв и коснулся им лба двух молодых патрициев. Тотчас же другие луперки стали вытирать пятна крови шерстью, смоченной молоком. Когда следы крови на их лбах были уничтожены, юноши разразились, как это было предписано, звонким хохотом.
Повидимому в этой церемонии предание символизировало обряд очищения пастухов.
После этого было совершено установленное обычаем омовение, а потом в особом месте пещеры луперки с очищенными юношами и их друзьями устроили роскошный пир.
Пока луперки сидели за столом, пещера стала наполняться народом. В лесу и на всех прилегающих дорогах толпилось множество людей. Среди них было очень много женщин.
Чего ожидала толпа? Это стало ясным, когда луперки, едва только встав из-за стола, веселые и возбужденные, надели на туники широкие полосы из шкур убитых животных, взяли в руки кнуты, сделанные из этих же шкур, гурьбой выбежали из пещеры и начали носиться по улицам, рассыпая удары плетей всем попадающимся им навстречу.
И так как девушки верили, что удары этих жертвенных плетей облегчают вступление в брак, а замужние - что удары плетей имеют оплодотворяющую силу, то на всех улицах можно было видеть матрон и девиц, бегущих навстречу луперкам и радостно протягивающих руки для того, чтобы получить удар.
Таким образом, в религии древних, как и в современной, все обряды были предлогом для веселых сборищ, более или менее непристойных, более или менее таинственных, устраиваемых большей частью плутами за счет легковерия простаков. В данном случае луперки сами несли расходы по празднеству, которое давало удовлетворение их тщеславию, ибо не малой честью считалось звание жреца и не малым удовольствием была возможность ласково хлестать плетью красивых девушек и соблазнительных матрон и получать от них в награду нежные слова и милые улыбки.
Часть луперков в сопровождении толпы побежала к острову на Тибре. На этом острове, тогда еще мало населенном, находились три храма: храм Эскулапа, храм Юпитера и храм Фавна.
Опершись на одну из колонн портика храма Фавна и равнодушно наблюдая за беготней луперков, стоял молодой человек высокого роста, полный сил и идеально сложенный. Над шеей, напоминавшей греческие изваяния, гордо подымалась благородная голова; его черные волосы, блестящие, как черное дерево, оттеняли высокий лоб и глаза очень красивого разреза, выразительные, проницательные и властные. Нос молодого человека был прям, резко и великолепно очерчен; небольшой рот, с несколько толстыми и немного выдающимися вперед губами, запечатлевал две страсти: властность и чувственность. Белизна кожи делала еще более прекрасным и привлекательным лицо этого необычайно изящного человека. Это был Кай Юлий Цезарь. Он был одет с чисто греческим изяществом. Поверх туники из тонкой белоснежной льняной материи, отороченной пурпуром и стянутой на талии шнурком из пурпурной шерсти. Цезарь надел тогу белого сукна, по краям которой тянулась широкая синяя полоса.
Юлию Цезарю исполнилось в это время двадцать шесть лет. В Риме он уже пользовался безграничной популярностью, благодаря своему таланту, образованию, красноречию, приветливости, храбрости, силе духа и непревзойденному изяществу.
В восемнадцать лет Кай Юлий Цезарь, приходившийся со стороны своей тетки Юлии племянником Каю Марию, и по своим связям и по личным симпатиям принадлежавший к марианцам, женился на Корнелии, дочери Луция Корнелия Цинны, который был четыре раза консулом и считался ярым сторонником победителя тевтонов и кимвров. Как только Сулла, уничтожив своих врагов, сделался диктатором, он приказал убить двух членов семейства Юлиев, расположенных к Марию, а от молодого Кая Юлия Цезаря потребовал, чтобы он разошелся со своей женой Корнелией; Цезарь, обнаруживавший уже тогда железную волю и непреклонную твердость, не захотел этому подчиниться, за что был присужден Суллой к казни. Только вмешательство, влиятельных сторонников Суллы и коллегии весталок спасло ему жизнь.
Цезарь не чувствовал себя в безопасности в Риме, пока там властвовал Сулла. Недаром в ответ на просьбы многих о даровании жизни Цезарю диктатор сказал: "В этом юном Юлии кроется много Мариев".
Цезарь удалился в Сабину, где скрывался, блуждая по горам Лациума и Тибертина до тех пор, пока Сулла не умер.
Вернувшись в Рим, он немедленно отправился воевать и отличился своей храбростью.
По окончании военных походов Цезарь направился в Грецию, где предполагал слушать наиболее известных философов и посещать школы знаменитейших ораторов. Но возле Формакузы корабль, на котором плыл Цезарь, был захвачен пиратами, и он со своими слугами попал к ним в плен. Тут Цезарь доказал не только необыкновенное мужество, но и врожденную способность повелевать, которая впоследствии дала ему власть над всем миром. Когда он спросил пиратов, сколько они требуют выкупа за него, они потребовали двадцать талантов; юноша высокомерно возразил, что стоит пятидесяти и что эта сумма им будет выплачена, а когда он получит свободу, то отправится в погоню за ними и, захватив их, велит распять на крестах.
Не сомневаясь, что человеку из рода Юлиев поверят на слово. Цезарь послал несколько слуг в Эфес, Самое и в другие соседние города собрать пятьдесят талантов и вручил их пиратам. Но как только его отпустили на свободу, он, собрав несколько трирем в соседних портах, погнался за пиратами, напал на них, разбил, взял в плен и передал претору, чтобы он приказал их распять. Узнав, что претор пытался продать пиратов в рабство, Цезарь самовольно велел их всех распять, заявив, что он готов отвечать за свой приказ перед Сенатом и римским народом.
Все это доставило Юлию Цезарю большую популярность, чрезвычайно возросшую, когда он открыто и смело обвинил Кнея Корнелия Долабеллу в преступном управлении вверенной ему провинцией Македонией. Цезарь поддерживал обвинение с таким удивительным и оригинальным красноречием, что даже красноречивейший Цицерон лишь с большим трудом добился оправдания Долабеллы.
Таков был человек, стоявший у портика храма Фавна и наблюдавший толпу, которая сновала кругом.
- Привет Каю Юлию Цезарю! - воскликнул, проходя мимо, Тит Лукреций Кар.
- Здравствуй, Кар, - ответил Цезарь, пожимая руку будущему автору поэмы "О природе вещей".
- Честь и слава божественному Юлию! - сказал мим Метробий, подошедший как раз в ту минуту с компанией комедиантов и акробатов.
- А, Метробий! - воскликнул с насмешливой улыбкой Юлий Цезарь. - Как видно, ты не зря тратишь свою жизнь? Ты не пропускаешь ни одного праздника, ни одного даже самого ничтожного случая, чтобы повеселиться.
- Ничего не поделаешь, божественный Юлий... Будем наслаждаться жизнью, дарованной нам богами.., так как Эпикур предупредил нас, что...
- Знаю, знаю, - сказал Цезарь, прерывая Метробия и избавляя его от труда привести цитату.
Почесав мизинцем левой руки голову, чтобы не испортить себе прически, Цезарь указательным пальцем правой подозвал к себе Метробия.
Метробий с величайшей поспешностью отделился от своих товарищей по искусству, один из которых крикнул ему вслед:
- Мы будем ждать тебя в харчевне Эскулапа!
- Ладно! - ответил мим и, подойдя к Цезарю, сказал ему вкрадчивым голосом с медоточивой льстивой улыбкой:
- Какой-то бог, очевидно, мне сегодня покровительствует, если предоставляет мне случай услужить тебе, божественный Кай, светило рода Юлиева.
Цезарь усмехнулся своей чуть презрительной улыбкой и возразил:
- Услуга, о которой я буду тебя просить, добрейший Метробий, не очень велика. Ты бываешь в доме Кнея Юния Норбана?..
- Еще бы, - радостно, тоном близкого человека сказал Метробий. - Добрый Норбан расположен ко мне.., очень расположен.., и с давнего времени... Еще когда был жив мой знаменитый друг, бессмертный Луций Корнелий Сулла...
Едва заметная гримаса отвращения пробежала по губам Цезаря, но он ответил с притворным добродушием:
- Ну, хорошо... - Он на мгновение задумался, а затем прибавил:
- Приходи ко мне сегодня вечером к ужину, Метробий, я тебе тогда скажу на досуге, в чем дело.
- О, какое счастье!.. Какая честь!.. Как я тебе благодарен, милостивейший Юлий!..
- Хорошо, хорошо!.. Довольно благодарностей. Иди, тебя ждут твои друзья. Вечером увидимся.
Величественным жестом Цезарь попрощался с Метробием, который, рассыпаясь в бесчисленных приветствиях и поклонах, пошел в харчевню Эскулапа.
Если принять во внимание отвратительные качества человека, к которому обращался Цезарь, а также репутацию последнего, как молодого человека, пользовавшегося большим успехом у женщин, очень вероятно, что сведения, которые Цезарь желал узнать от Метробия, касались любовных дел.
Метробий, ликуя от радости по поводу своей удачи, считая очень большой честью для себя приглашение Цезаря, пошел в харчевню Эскулапа, где с самодовольным видом стал рассказывать о случившемся друзьям, уже сидя за столом.
Мысль о предстоящем через несколько часов роскошном пире не помешала ему с усердием приняться за еду и еще усерднее - за отличное велитернское вино.
Среди шуток и смеха, раздававшихся за столом, комедиант совсем не замечал, как проходили минуть; и часы, и потерял счет колоссальному количеству опорожненных бокалов; через два часа бедняга от слишком частых возлияний велитернского захмелел так, что ранее обычного оказался не в себе. Но сквозь мрак, сгустившийся над его разумом, у него мелькнула мысль, что дальше так продолжаться не может, что через час он совершенно потеряет способность двигаться и пойти на ужин к Цезарю. Он принял твердое решение, оперся обеими ладонями о стол и с немалым трудом поднялся на ноги; затем, прощаясь с компанией, заплетающимся языком объяснил, что ему нужно уйти, так как его ожидают к ужину у Це... Це... Церазя.
Взрыв громкого пьяного хохота последовал за этой обмолвкой Острые словечки и насмешки посыпались ему вслед, когда он нетвердыми шагами выходил из таверны.
- Красив ты будешь у Церазя! - вскричал один.
- У тебя узел на языке, бедный Метробий! - воскликнул другой.
- Не танцуй, ты не на сцене!
- Держись прямо... Ты вытираешь все стены!
- Он вошел в соглашение с штукатурами!
- Идет петлями, как змея!
Между тем Метробий, выйдя на улицу, бормотал:
- Сме...етесь.., сме...етесь.., оборванцы! Но я.., пойду на ужин к Цезарю.., он хороший человек... великолепный человек... Цезарь.., и он любит ар.., ар.., артистов! Клянусь Юпитером Капи... Кали , лотийским! Не могу.., понять, как здесь идти... Это велитернское.., оно подмешано.., и фальшиво.., как душа Эв... Эв.., тибиды!
Сделав шагов двадцать, старый пьяница остановился и, шатаясь, некоторое время стоял в раздумьи; в конце концов он, по-видимому, напал на мысль, которая для человека в его состоянии была блестяща. Метробий решил воспользоваться двумя часами, оставшимися до момента, когда он должен был быть в доме Юлия Цезаря, чтобы переварить на воздухе выпитое в таком изобилии велитернское. Мысль была великолепна и делала честь здравому смыслу Метробия. Шатаясь на нетвердых ногах, он начал бормотать про себя, приставив указательный палец правой руки ко лбу:
- Куда лучше.., мне пойти?.. К вершине.., конечно, воздух там.., более свежий.., а мне жарко.., а календарь меня уверяет.., что февраль.., бывает зимой... А разве февраль зимний месяц?.. Он , будет зимним для того, кто не выпил столько.., а что я найду, если пойду по этой дороге?.. Я найду.., гробницу этого доброго царя Нумы.., я никогда ни капельки не уважал этого Нуму.., за то, что он не любил вина... Не любил... А я не верю, что он не любил вина.., и я могу поклясться двенадцатью богами Согласия.., что он с нимфой Угерией.., говорил не только о государственных делах.., да...
Идя зигзагами, Метробий продолжал свои нападки на трезвенников и в особенности на бедного царя Нуму, и скоро дошел до леса Фуррины, богини бурь.
После недолгого блуждания по узким тропинкам этого леса он увидел огромное дерево, стоявшее почти в самом центре леса. Близ дерева находилась круглая поляна. Метробий расположился здесь, опершись спиной о многолетний ствол дерева.
- Действительно, любопытная вещь, - бормотал комедиант. - Подумать, что я найду успокоение от бури, волнующей меня, как раз в лесу, посвященном богине бурь... Однако.., сказать по правде, хорошо на лоне природы.., и привлекательность пастушеской жизни не является всецело поэтическим измышлением... Хорошая вещь пастушеская жизнь! Вдали от шума больших городов.., среди торжественной тишины полей.., в приятной уединенности природы.., на мягкой травке.., среди прыгающих козлят, блеяния ягнят.., журчания ручейка.., пения соловья.., хороша пастушеская жизнь!.. Лишь бы ручеек вместо чистой и свежей воды пастуху давал хорошее фалернское вино! -. Ах! С этим я не мог бы никак примириться.., никогда... Пить воду... Я бы умер через несколько дней от меланхолии... Какая скучная вещь вода!.. Какая безвкусная!..