На рассвете Асмус почуял за Росью топот коня и свист. Тихо, чтобы не разбудить Святослава, он встал, взял с собою нескольких гридней и помчался вдаль, где еще лежала ночь и колыхались туманы.
Гридни возвратились и привезли с собою тело Асмуса. Там, за Росью, в лугах, оказались три печенега. Асмус с гриднями долго гнались за ними и покарали их, но один из печенегов в последнюю минуту перед смертью натянул тетиву лука и послал стрелу, угодившую Асмусу в сердце.
Смерть Асмуса опечалила Святослава. Стоя над его могилой, он почувствовал, что прощается не только с наставником, а с человеком, часть души которого он вобрал в себя и живет ею.
«Прими его, Перун, под свою сень, — думал Святослав, — а если и мне доведется прощаться со светом, я хотел бы умереть, как Асмус!»
Если выйти за древнюю Родню и встать под Княжьей горой, у самого ее подножия, где ныне спеют хлеба, буйно растут травы, цветут цветы, падают туманами и опять плывут над безграничными просторами облака, — там и есть могила Асмуса!
Обо всем этом думал кряжич Святослав, стоя вечером в праздник Купалы у окна терема. И ему почему-то снова стало невесело, тоскливо, захотелось покинуть светлицу, где за День воздух раскалился, стал горячим, захотелось выйти вместе со всеми на луг над Почайною, кого-то искать и кого-то найти.
Желание было настолько непреодолимым, что княжич не выдержал, надел темное платно, накинул корзно на плечи, незаметно покинул Гору, перешел через мост и направился к Почайне.
2
Вместе с другими дворовыми на праздник Купалы пошла и Малуша. Еще дома, в родном селении, она любила праздники: холодные, но шумные вечера Коляды, веселые дни веснянок, расцвеченную огнями ночь Купалы, пьяные от ола и медов обжинки. Маленькая девочка в рваной сорочке стояла тогда поодаль от всех, боялась подойти ближе, но ей было так радостно.
В Киеве — городе праздники еще больше привлекали Малушу. Тут так много огней, так призывно звучат песни! Но все же она, простая дворовая девушка, а потом — ключница, и на этих праздниках стояла в сторонке, боялась смешаться с шумной, веселой толпой, где веселились и подоляне, и дети ремесленников из предградья, и даже боярские и воеводские дети.
Они постоянно звали Малушу погулять с ними. Особенно зазывали ее, просили пойти с ними на праздник гридни с Горы. Да и как им было не звать ее? Она уже не та маленькая, худенькая, испуганная девочка, что дрожала от страха когда-то в лодии, въезжала на Гору, съежившись под щитом.
Малуша изменилась. Если бы отец теперь подбирал ей имя, он, наверное, не назвал бы ее Малушею, а нашел бы другое имя — более ласковое, красивое!
Она вытянулась, стала стройной; у нее были крепкие, упругие ноги, красиво очерченные бедра, тонкая фигура; в ее маленьких грудях было еще что-то детское и в то же время зрелое — женское, манящее. У нее было круглое лицо с губами, напоминавшими лепестки цветка, небольшой, лукавый носик, темные брови и прекрасные русые волосы.
Но больше всего поражали ее глаза — карие, глубокие, живые; от одного холодного слова они могли затуманиться, от малейшего солнечного луча — засмеяться. Только на людях они никогда не бывали грустными, но и не смеялись — ведь Малуша жила на Горе.
Однако сейчас, приблизившись к толпе, Малуша забыла о
Горе и о тереме. Ею овладело приятное возбуждение; она вошла в хоровод, двигавшийся вокруг костра. Вместе с другими девушками, крепко держась за руки, она убегала, когда юноши пытались их щекотать. Когда же девушки и парни стали прыгать через огонь, Малуша долго боялась, колебалась, а потом изо всех сил разбежалась, оторвалась от земли, пронеслась над костром, опустилась на землю и, не останавливаясь, побежала дальше, чтобы сделать круг и, вернувшись, опять прыгнуть через огонь…
И так — много раз. Купала — великий чародей, и тот, кто приходит на его праздник, словно выпивает крепкого вина. Малуша совсем опьянела, исчезли куда-то ее страх и колебания, теперь она, как и все, была в плену у Купалы, в вихре любовного огня.
А разве она не мечтала, не думала о любви? Тяжелая работа не оставляла ей времени отдохнуть, помечтать. Но уже не раз во сне кто-то желанный и странно знакомый приходил в ее каморку, не раз она с ужасом просыпалась среди ночи, потому что ей чудилось — только что кто-то был рядом с нею, привлекал к себе, склонялся, близко светились, пламенели его глаза…
— Спаси меня, Перун, спаси! — шептала тогда она и касалась рукой материнского подарка — богини Роженицы.
Зато теперь она поступала как все, и, как все, могла дать волю своей душе и сердцу. Еще прыжок, еще один прыжок, еще один, Малуша, — священный огонь Купалы очищает тело, приближает любовь.
И когда девушки начали плести венки и бросать их в Почайну, чтобы спросить судьбу, суждено ли им иметь пару, а если суждено, то с какой дороги, сплела венок и Малуша. Разве ей, как и всем, не хотелось узнать, поплывет ее венок или потонет, найдет она себе пару или никогда не узнает, что такое любовь?
Пустив венок на воду, она пошла вдоль берега, пристально следя, тонет он или плывет. И если плывет, то куда, к кому?
Венок не тонул, он плыл и плыл; в отсветах огней, игравших на воде, выступал его темный круг.
И вдруг Малуша увидела, что кто-то возник перед нею, а потом схватил ее за руки.
— Кто это? — испуганно крикнула она.
— Неужели ты меня не узнала? — услышала Малуша знакомый голос.
— Княжич Святослав?
— Да, я… Чего же ты испугалась?
— Я пришла с дворовыми на праздник, пустила свой венок, а он приплыл сюда…
— Хорошо, Малуша… Сам Купала привел тебя сюда…
— Ой, нет, княжич! Это — к несчастью. Тут так темно… И я пойду обратно, к кострам… Там все дворовые…
— Нет, ты никуда не пойдешь…
— Почему, княжич? Как же так — никуда не пойду?
— Так, Малуша! Садись вот тут, на круче, и я сяду рядом с тобою…
Она села, потому что княжич не отпускал ее руку. Его рука была такой сильной и горячей. Села она и потому, что не могла преодолеть очарования этой беспокойной, тревожной ночи…
Они помолчали немного; до них долетали звуки купальских песен, тихий плеск воды, чьи-то голоса в темноте, но все это было так далеко.
— Ты веришь в судьбу? — спросил Святослав.
— Верю… Нет, не верю! — смутившись, ответила она,
— А для чего же ты бросала венок? Значит, хотела знать, к кому он приплывет?
— Хотела…
— Выходит, веришь в судьбу. Верю в нее и я. Так учил меня Асмус.
— Но ведь судьба, княжич, обманывает, ей нельзя верить.
— Нет, она не обманывает, — уверенно сказал он, — и ей нужно верить.
Отпустив руку Малуши, Святослав долго сидел и смотрел на черную воду, словно мог что-то там увидеть.
— Ты когда-нибудь думала обо мне? — внезапно спросил он, обернувшись к ней, и она увидела его глаза и губы, освещенные огнями. Только эти глаза и губы сейчас были не сердитыми, как в тереме на Горе, а такими, какие она видела во сне.
— Думала, — искренне призналась она, — и всегда тебя боялась. Когда ты говорил, когда молчал… и когда кричал на меня.
— А может, — сказал он Малуше, но больше, должно быть, самому себе, — может, я был суров с тобою и обижал тебя, потому что любил тебя?
— Ох, княжич, — ужаснулась она, — зачем говорить такие слова, да еще в ночь на Купалу? Ты поступал как нужно, ты княжич, а я раба. Разве можно ненавидеть и любить сразу? — Она нашла в себе силы сдержанно засмеяться.
— Можно, — ответил он. — Если я ненавижу, то от всей души, если люблю, так до конца.
— Значит, ты, княжич, сразу и любил меня и ненавидел?
— Нет, тебя я только любил. Ненавидел их, всех на Горе…
— За что, княжич, за что?
— За то, что презирали тебя, за то, что для них ты была только раба… Я сердился, и кричал, и бранил тебя за то, что ты им покорялась.
— Нет, княжич, я не понимаю, как можно ненавидеть и любить в одно время.
— Но меня ты не ненавидишь?
— Нет, княжич, как я могу тебя ненавидеть? Ты — княжич, я — раба…
— Ты снова об этом… Слушай и запомни, — перебил он ее. — Я говорю правду. Клянусь Купалой…
В тишине, наставшей после этих слов, тишине, которую, казалось, еще глубже сделала купальская ночь, он начал:
— Слушай, Малуша! Там, на Горе, и повсюду — на Днепре, в поте — мне не хватало чего-то… Сначала я не знал, чего мне не хватает, перестал спать, высматривал звезды на небе, все кого-то ждал. Теперь знаю, что я искал и ждал тебя, только тебя! Я люблю тебя, Малуша!
— Княжич, — ужаснулась она. — Как же ты можешь меня любить? Я — простая дворовая девушка!
Малуша стала рассказывать ему о себе. Впрочем, что она могла рассказать? Несколько слов о Любече, отце с матерью да еще о том, как приехал и увез ее с собою Добрыня, как он под щитом провез ее на Гору, как взяла Малушу к себе ключница Ярина.
— Значит, гридень Добрыня — твой брат? — спросил Святослав.
— Так, княжич, брат.
— Добрый гридень, — одобрительно сказал Святослав. — Никогда не думал, что ты его сестра.
И тут же он подумал о том, что нужно сделать так, чтобы Добрыня почувствовал его княжью милость: пожаловать чем-нибудь, дать хорошее оружие. Но Малуше княжич ничего не сказал об этом. Глядя на плес и огни, он продолжал:
— А может, я люблю тебя именно потому, что ты не княжья, не боярская и не воеводская дочь. Я места себе не нахожу там, на Горе, я ночей не сплю, думая о тебе, ты для меня краше всех на свете…
— Не говори так, не говори, княжич Святослав.
— Почему же не говорить?
— Мне страшно, и я очень несчастна, если ты говоришь правду…
— Клянусь Перуном…
— Княжич, если суждено несчастье, даже Перун меня не защитит.
— Не сумеет Перун — я защищу… Послушай, Малуша, разве это не счастье сидеть вот так вместе?
Она подумала и даже закрыла глаза.
— Так… счастье…
— А если я тебя обниму, поцелую?
Малуша видела звезды над головою, но теперь они сразу затуманились, погасли. Близко перед собою увидела она глаза княжича, услышала его дыхание, сильная, крепкая рука сжала ее до боли, до крика… Но боль эта длилась краткое мгновение, все существо Малуши пронизала радость, счастье первой любви…
Прошло много времени. Они будто проснулись. Малуша была утомлена, обессилена.
— Я провожу тебя, Малуша.
— Не нужно, княжич, костры еще горят. Никто не должен знать, где я была.
— Хорошо, Малуша! Но завтра мы встретимся, и я скажу тебе то же, что и сегодня. Где тебя ждать, куда прийти?
— Не знаю, княжич.
— А если я приду через сени в твою каморку?
— Я буду тебя ждать, княжич. Только страшно, ой как страшно мне.
— Не плачь, не плачь, Малуша, все будет хорошо… Малуша пошла в сторону купальских огней; ее тонкая фигура виднелась среди трав, а потом исчезла в ночной темноте.
А княжич Святослав долго еще стоял у Днепра. Вокруг плыла тихая, спокойная ночь. Было темно, как бывает перед рассветом. Темноту не могли развеять даже слабые огни, догоравшие на лугу. Самый острый глаз не различил бы в этой тьме, где кончаются на горизонте берега и воды Днепра, а где начинается небо. Ярко светились вверху звезды; где-то глубоко внизу, под кручей, звонко плескалась вода.
Княжич Святослав был счастлив, он ощущал все величие этой ночи, вдыхал тонкие ароматы цветов, трав, воды, слушал страстную, старую, но вечно новую песню соловьев, что пели в ту ночь так же, как и сегодня.
Счастье, безграничная радость, любовь ко всему миру овладели им, согрели сердце, оживили душу, и особенной радостью была та, какую он пережил этой ночью. Княжич Святослав чувствовал себя счастливейшим человеком на свете, он глубоко верил, что любит Малушу и сможет найти с нею свое счастье.
Костры на лугу продолжали пылать, молодежь, должно быть, думала гулять до самого утра. Приблизившись к огням, Малуша сразу же очутилась в водовороте песен, криков, плясок.
Но теперь она, не останавливаясь, быстрыми шагами, прячась среди кустов, направилась к дороге на Гору, чтобы поскорее прийти домой, очутиться в своей каморке, остаться наедине со своими мыслями.
3
Княгини Ольги нет, но на Горе все идет, как и при ней. Обычай княжьего двора — закон, сложившийся веками. Так было когда-то, так делается сейчас, так будет вовеки.
Княжич Святослав просыпается, разбуженный ударами в медное било на стене. Спал он или нет? Кто знает?! Может, и заснул, упав на ложе, не раздеваясь. Но теперь он должен вставать. Нет в Киеве княгини Ольги, на столе сидит он, Святослав, надо вставать и идти в трапезную, творить с воеводами и боярами суд, с ними же ехать за Днепр на ловы. Княжич
Святослав идет в угол опочивальни, где стоит ведро, умывается ключевой водою, одевается, выходит.
В сенях, где красноватые огоньки нескольких светильников спорят с зеленоватыми лучами рассвета, его уже ждут брат Улеб, воевода Свенельд, тысяцкий Маркел, бояре Ратша и Хурс. Когда княжич Святослав спускается по лестнице, они, низко кланяясь, приветствуют его. Улеб едва склонил голову перед братом. Потом идут вместе через длинные сени, где догорают светильники, в трапезную: впереди — княжич Святослав, рядом с ним — Улеб, позади — воеводы и бояре.
В трапезной давно уже все готово для завтрака. На покрытом белым полотном столе — хлеб, соль, кувшины с квасом, веприна и зелье, всевозможные яства. Вокруг стола уже расставлены тяжелые дубовые стулья с высокими спинками.
К очагу подходит княжич Святослав. Он бросает туда кусок хлеба, веприны, щепотку соли, выливает немного меда. Все молятся за счастье родной земли, за благополучие города Киева, за княгиню Ольгу в далекой дороге.
Только княжич Святослав молится о другом — перед его глазами стоят огни купальской ночи, венок на воде, глаза Малуши. Огонь поглощает жертву. Должно и будет так, как задумал Святослав. Все садятся к столу.
Тогда из дверей, ведущих в кухню, выходит ключница Малуша, останавливается, прижав руки к сердцу, низко кланяется.
Но на этот раз Малуша долго стоит склонившись. А может, так только кажется княжичу Святославу?
Наконец она поднимает голову. Стоит против княжича Святослава, смотрит на него, хочет увидеть в нем то, что стремилась увидеть, — любовь и нежность. Но видит обычные, спокойные, холодные глаза, слышит, как всегда, тихие слова:
— Ставь еду, ключница!
Подавая миски, она боялась посмотреть ему в глаза. Впрочем, возможно, так было и лучше. Если бы она присмотрелась внимательно, она заметила бы, что княжич Святослав бросает недовольные взгляды на воевод, бояр, брата Улеба, заметила бы его взволнованность, беспокойство.
Так закончился завтрак. За окном уже сверкал день, оттуда долетали человеческие голоса, конский топот. Гора оживала, звала, требовала. Княжич Святослав рывком встал из-за стола, за ним поднялись брат Улеб, воеводы, бояре.
Святослав на мгновение остановился у стола и задумался, приложив руку ко лбу, словно старался что-то припомнить. Потом медленно направился к дверям, а за ним — все, кто был в трапезной.
Ухватившись рукою за край стола, Малуша стояла и смотрела, как, окруженный боярами и воеводами, вышел из трапезной, идет по сеням княжич Святослав. Там уже ждали его другие мужи и бояре, они здоровались, присоединялись к идущим, теснее окружая княжичей. Вот уже и не видно Святослава.
Холодные пальцы Малуши оторвались от края стола. Княжич Святослав встал, вышел, так и не взглянув на нее. А чего же Малуша ждала? И в самом деле, чего она могла ждать? У княжича Святослава много дела: сейчас он будет судить людей, потом, как слыхала Малуша, поедет с воеводой Свенельдом на ловы, еще позже — обед, вечер, ночь. Размеренной жизнью живет Гора: сегодня — как вчера, завтра — как сегодня.
— Но иначе идет жизнь у Малуши. Такой, как сегодня, она будет завтра и в следующие дни, но такой, как вчера, не будет уже никогда. Так что же делать, как ей жить?
На глаза набегают слезы. Малуша смахивает их рукою. Нельзя плакать! Еще слеза — опять смахнула. Не плачь, Малка, не плачь! Через окно потоком льется розовый утренний свет — не дай Бог кто-нибудь увидит, что ключница княгини Ольги плачет! Вот и сейчас в трапезную входит красавица Пракседа, что-то спрашивает у нее, смотрит на Малушу своими большими, красивыми, но хищными и завистливыми глазами. Малуша, не плачь!
И она уже не плачет. Завтрак окончен, но впереди еще обед, ужин, надо идти в клети, все взять, приготовить. А разве мало дела помимо этого? Княжий терем велик, нужно повсюду прибрать, перестелить ложа, накрыть столы, подмести, смахнуть каждую пылинку.
Малуша проходит по терему, выходит во двор, направляется к кладовым, медушам, бретяницам, клетям. У ее пояса гремит тяжелая связка ключей. Тут ключи от всего, в ее руках все богатства княгини, княжичей, всего княжьего двора. Она идет, останавливается у кладовых и клетей, запертых тяжелыми замками, и начинает перебирать ключи.
О, как много у нее ключей! Вот ключ — отопри им замок, и перед тобою появятся все драгоценности княгини, вот другой — и она может одеть всю Гору, предградье, Подол, третий ключ — и перед нею окажутся сокровища, сокровища… Но она все перебирает и перебирает ключи, никак не может найти тот, который ей нужен сейчас. Она понимает, что полюбила княжича Святослава и без этой любви не сможет жить. О, если бы кузнецы умели ковать ключи к сердцу человека!
Напрасно волновалась Малуша, напрасно, прибежав после долгого дня к себе в каморку, думала, что опоздала, волновалась, что княжич Святослав не придет, даже всплакнула.
Княжич Святослав не мог прийти в ее каморку, пока в тереме расхаживали бояре, родичи, гридни, не мог прийти и тогда, когда на городницы[130] выходила первая ночная стража, потому что в тереме еще не спали.