«В военной истории человечества мало можно найти столь драматических эпизодов… Все соединилось здесь против русской армии: ледяная стужа; непроходимые горы и стерегущие бездонные пропасти, энергичный, гораздо более многочисленный враг; отсутствие припасов, одежды и патронов; незнание местности и непривычка к горным условиям; наконец, изменническая политика Австрии… И, несмотря на это, отряд Суворова не растаял, не погиб, а вышел из окружения, полководец перенес все тяготы наравне со своими солдатами, а солдаты проявили такую стойкость, что их героический марш в тесном кольце врагов поразил всю Европу». Это строки из книги «А. В. Суворов».
Нельзя без волнения читать в этой книге подробности перехода. Вспоминая знаменитое полотно Сурикова, понимаешь: в нем нет преувеличения. Солдаты, выросшие на равнинах, без всякого снаряжения в суровое время года прошли там, где ныне проходят лишь альпинисты. Противник Суворова в Альпах наполеоновский маршал Массена признавался, что отдал бы все свои победы за один швейцарский переход Суворова.
Чертов мост… В альпийском походе Суворова, сплошь драматичном, Чертов мост был всего лишь страницей, но едва ли не самой впечатляющей и выразительной. О штурме моста через пропасть, как видно, легче всего было рассказывать вернувшимся из похода. И в хрестоматиях по истории этот штурм вырос едва ль не до главного символа всей эпопеи. В детстве мы, еще толком не ведая, где находятся Альпы, Чертов мост уже знаем.
И вот он, мост… Подступы к нему стиснуты почти отвесными скалами — узкий коридор в камне, по которому навстречу русским летела стена картечи… Не осталось ли следа на камне? Нет. Ущелье расширено. По нему пролегает сейчас Сен-Готардский автомобильный путь.
Мост через пропасть несколько раз перестраивался, и сейчас тут действуют один над другим два моста. От первоначальной арки осталось только символическое «плечо камней», помнящих все, что тут было 25 сентября 1799 года.
«Самая смелая фантазия не могла придумать более недоступной позиции…» — пишет историк. Миновав узкий коридор в скалах, солдаты Суворова увидели перед собой пропасть с шумевшей на дне рекой и каменный арочный мост через пропасть. На обрывах по ту сторону — цепи французских стрелков и пушки. И нет иной дороги, чем эта, суженная на мосту до двух метров… Для нынешних кинематографистов, решись они воссоздать героический переход в Альпах на пленке, эпизод у моста был бы в высшей степени зрелищным. Лобовая атака моста, обход дороги по неприступным и поныне скалам, переправа через бушующий горный поток под огнем противника, абсолютно уверенного в непроходимости этого места, — через все это прошли суворовские солдаты. Взорванный мост они в конце концов перебежали по бревнам, связанным офицерскими кушаками. Конечно, многие под мостом, в пропасти, и остались… Сохранилась ли тут о них память? Да!
Вобрав головы в плечи от леденящего ветра, идем тропинкой вдоль скал. Голова кружится от взгляда вниз, и хочется ухватиться рукой за тощий кустарник. Именно тут, под пулями, солдаты катились вниз, чтобы, одолев бешеный горный поток, карабкаться потом вверх. Молчаливые серые камни. Чтобы увидеть небо, надо поднимать голову. Вряд ли сколько-нибудь эти скалы переменились с той осени. Река Рейса, наверное, лишь на какой-нибудь сантиметр углубила с тех пор свое ложе. Сейчас воды в ней немного. В тихих местах она отражает синеву неба.
Памятник, сооруженный тут руками людей, возможно, самый долговечный из всех монументов. Он сохранится до тех пор, пока будут стоять тут скалы. На обрыве камней высечен двенадцатиметровый крест с надписью: «Доблестным сподвижникам генералиссимуса, фельдмаршала графа Суворова Рымникского, князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году». На скамейке у монумента лежит веточка ягод рябины. Холодно и пустынно. Не останавливаясь, бегут по мосту и ныряют в ущелье машины. Но вот на площадке рядом с нашими «жигулями» появляется бежевый «ситроен». Чета французов с двумя ребятишками, надевая на ходу капюшоны, боком к ветру, бежит на площадку. С любопытством разглядывают незнакомые буквы на монументе. Кто был Суворов, они не знают. Не знают они и генерала Лекурба, стоявшего с войском вон там, по другую сторону пропасти. «Ехали. Увидели надпись «Памятник» и свернули взглянуть». Снимаемся на прощанье. И, сгибаясь от ветра, уходим с площадки: французы к своему «ситроену» — согреться кофе, а мы стучимся в маленький домик-таверну, сооруженный для тех, кто пожелает тут задержаться. Туристский сезон миновал. И хозяйка таверны могла позволить себе поспать среди дня. Мы разбудили ее колокольчиком у двери. Не слишком приветливый голос сделался мягким, когда старушка узнала, откуда гости. Она сразу же начала нам рассказывать, какой замечательный был человек граф Суворов. Поскольку энергичная речь была итальянской, то понять удалось очень немного.
Все-таки и хозяйка, и гости остались довольны друг другом. Рассказ дополняли развешанные по стенам многочисленные портреты фельдмаршала, старинные и извлеченные из московского «Огонька». Во многих вариантах на гравюрах был представлен штурм моста и ущелья. Те же картины были и на открытках, которые летом продаются тут вместе с пивом, фруктовой водой и сосисками. Но сейчас в ресторане были только открытки. Мы купили их много, чтобы загладить вину за причиненное беспокойство. Хозяйка это вполне оценила и повела нас в комнату, увешанную оружием времен Александра Васильевича. Палаши, пики, мушкеты, палицы — все подобрано было когда-то в этом ущелье и хранилось у крестьян в близлежащих горных деревнях. Собрал реликвии под свою крышу отец Рикки Лоретан (так зовут хозяйку таверны). Он построил домик в ущелье в надежде, что история будет давать ему кусок хлеба. И не ошибся. Домик стоит уже семьдесят восемь лет. Хозяин умер. Но его одинокая дочь продолжает тут жить.
— Граф Суворов был замечательный человек, — опять сказала старушка, когда мы прощались, и придержала собаку, гремевшую цепью около дома.
Из тоннеля, где краской был нарисован черт с вилами, на мост выехал грузовик с двумя философски спокойными мулами в кузове. Когда-то здешней дорогой только на этих невозмутимых животных и можно было проехать. Теперь — машины, машины, одна за другой.
— Спешите, — сказал старушка, подняв руку, — что-то погода мне начинает не нравиться…
* * *В горы, на перевалы, тут едут не иначе как узнав сводку погоды на два дня вперед. Мы так и сделали. Но погода повсюду не ведет себя в соответствии с предсказаниями. На Сен-Готардском перевале мы попали в холодный плотный туман. Дорога километров двенадцать бежала тоннелем, и когда из тоннеля мы, наконец, выбрались, то не сразу это заметили. Ехали в толще тяжелой тучи, осевшей на макушке у Альп. Дорога сделалась скользкой, к тому же она петляла по краю пропасти и вела нас не вниз, а кверху, еще к одному перевалу…
Веселые разговоры в машине смолкли. Мы глядели через стекло в три пары глаз, и каждый думал: а вдруг перевал закрыт?
Так оно и случилось. Минут через тридцать наши зеленые «жигули» уперлись в шлагбаум, на котором висела табличка: «Перевал Нюфененпасс закрыт».
В отличие от Суворова у нас был путь к отступлению — вернуться прежней дорогой. Но не закрыт ли теперь перевал Сен-Готард, который мы только что миновали? Сквозь пелену густо пошедшего снега справа светился маленький огонек. Оказалось, у печки в хижине греются трое дорожных рабочих и смотритель здешнего перевала. Он подтвердил: «Да, только что передали: Сен-Готард тоже закрыт».
Вот она, альпийская мышеловка. Снег превращает нашу машину в белую пухлую куклу. Еле виднеется на шлагбауме красный фонарь. Вся жизнь неведомо где внизу. А мы — на вершине, запертые с двух сторон. У одного из сидящих в машине к тому же в кармане билет на самолет, улетающий утром в Москву.
Смотритель, вполне понимающий положение, приоткрыл дверцу:
— Я бы на вашем месте рискнул. Шлагбаум не поднимаю. И прошу помнить: я ничего не советовал. Шлагбаум можно объехать вот тут…
Это все, что мог для нас сделать пунктуальный, но сердобольный швейцарец.
Держим совет. За рулем сидящий «фельдмаршал», выслушав всех, принимает решение:
— Ну, зеленые «жигули», теперь вся надежда на вас…
Мы не ехали — мы двигались. Ощупью. Со скоростью пешехода. Рустэм сидел, вцепившись в баранку, а мы, пассажиры, — в спинки сидений. Даже степной дорогой при такой непогоде ехать было бы безрассудством. А тут слева — пропасть, от которой нас отделяют то низкие столбики, то барьерчик из камня, а справа — скалы, к которым мы жмемся, как дети к матери в минуту крайней опасности.
Ни звука, ни огонька. Видимость — пять шагов. В одном месте с такой же скоростью, как и наша, призрачным катафалком навстречу проплыл «мерседес». И это чуть ободрило: все-таки не одни…
Ни звука, ни огонька. Видимость — пять шагов. В одном месте с такой же скоростью, как и наша, призрачным катафалком навстречу проплыл «мерседес». И это чуть ободрило: все-таки не одни…
Целую вечность мы плыли как бы с повязками на глазах. Оказалось, всего лишь час. Снег с туманом стали редеть, и дорога обрела уклон вниз. И вот она, радость: вдруг сразу все кончилось! Нет ни тумана, ни пелены снега. Луна огромная и какая-то свежая, как после купанья, висит над Швейцарией. Темнеют слева черные гребни скал и рваные тучи. Под ногами снег, прихваченный легким морозом. Рустэм оглядел, ощупал наш зеленый корабль и засвистел марш в честь завода на Волге. И все мы набросились на пакет с пирожками и бутербродами.
Внизу приветливо мигали теплые огоньки деревушек. До ночлега было километров под триста. Значит, приедем не ранее двух часов ночи. Но какая беда! Дорога сухая, чистая и под гору, под гору, к Женевскому озеру…
История Петра и Карла
Встреча в горахШвейцарский городок Андерматт стоит в Альпах на перекрестке путей, ведущих в Италию, Австрию, Францию, причем на ключевом перекрестке — у Сен-Готардского перевала. За горстку домов, прилепившихся к скалам, было в истории много жестоких боев и стычек. Однако трудно представить себе сейчас что-либо более мирное и спокойное. На узких мощеных улицах у домов стоят горшки с геранью, у кофейни синеет аквариум с резвыми рыбками, дрозды обедают на рябинах. Туристский сезон окончен, и городок погрузился в альпийский сон. Ищем, у кого бы спросить нужный нам дом № 253, но на улице — ни единого человека. Наконец-то старушка с собакой. — А, дом Суворова… Да вот он, напротив…
Заурядная, обшитая чешуйчатым тесом постройка с островерхой крышей и карманами висячих пристроек сразу же в наших глазах обретает значительность. Ради этого дома мы и ехали в Андерматт.
Двадцать четвертого сентября 1799 года после штурма Сен-Готардского перевала войско Суворова заночевало в маленьком городке. Можно себе представить, что было тут, на площади, перед домом — дым полевых кухонь, говор солдат, вестовые на лошадях…
Фельдмаршал, по описаниям, занимал комнаты третьего этажа. И сейчас дом жилой. Двойное окно с голубыми ставнями настежь открыто. В окне на вешалке, как видно для упреждения порчи от моли, висят синего цвета штаны с красным кантом — комнату занимает семья железнодорожного машиниста.
Переговариваясь и делая снимки, мы обошли дом и приготовились уже распрощаться с этой помеченной медной доской постройкой, благополучно одолевшей двухсотлетнюю толщу лет, когда увидели перед домом еще одного человека. Реликвия суворовского похода его не занимала. Задержали внимание трое людей-иностранцев. Когда мы вопросительно-вежливо ему кивнули, человек, улыбаясь, ответил по-русски: «Здравствуйте…»
Встречному было под семьдесят — непокрытая голова была сплошь белой. Однако слово старик к нему явно не подходило. Спортивная синяя куртка, гольфы, ботинки для хождения по горам, вокруг шеи повязаны рукава бордового свитера. Предупреждая вопросы, он сам спросил:
— Знаете, где я учился русскому языку?.. Тут, в Швейцарии, у русского пленного, бежавшего из Германии.
Понимая, что разбудил любопытство, человек указал на открытые двери кафе…
— Зайдемте. Я очень взволнован и по-русски говорю плохо. Но это будет вам интересно. Я уверен, вас это тоже взволнует.
За столом, опуская в кипяток на нитке пакетики с чаем, мы познакомились ближе.
Его звали Карл, Карл Келлер. Рано утром он приехал в эти места электричкой из городка Аарау. Семь часов был в горах. В Андерматт спустился перекусить. Это обычное для него воскресенье. Он одинокий пенсионер. Хождение по горам — главная радость…
Мы тоже сказали, как и что привело нас в маленький городок.
— Меня охватило волнение, когда услышал ваш раз говор. Я не мистик. И все-таки удивительно — именно сегодня там, в горах, я вспомнил Петра. Именно сегодня я много думал о нем…
В кафе, кроме нас, посетителей не было. Девушка-официантка и повар в большом колпаке, прислонившись к стойке, вместе с нами слушали человека, взволнованного воспоминанием.
…В 1942 году Карл Келлер преподавал в Аарау французский и итальянский языки. Брат его был шефом полиции. От брата он и узнал о русском парне, бежавшем из плена и находящемся в городской тюрьме, — «тебе интересно будет с ним познакомиться».
«Мы познакомились и сразу почувствовали друг к другу симпатию…» Русского звали Петр. Фамилия его была Билан. Он был до крайности изможден. Ускользнув от фашистской охраны, пленный добрался до Рейна и ночью его переплыл. На швейцарском берегу его подобрали едва живого.
«Встречались мы часто. О многом беседовали. И через какое-то время я посчитал долгом вызволить Петра и переправить в место поглуше — на ферму…» Тут русский за хлеб насущный работал на огороде и убирал кукурузу. Но тут он был свободен, мог ходить по окрестным горам. Со своим другом Карлом он смог приехать даже сюда вот, на Сен-Готардский перевал. «Мы стояли так же, как с вами, у дома Суворова. А в этой кофейне, вот тут же в углу, пообедали…» «Петр был художником. Он рассказывал, что учился в Одессе. Но я видел: художником он рожден…» Швейцарец купил русскому другу краски, а местный парикмахер снабжал его рамами и холстом. Картины Петр парикмахеру и отдавал, тот бесплатно художника стриг и давал немного денег.
«На картинах Петра были горы, луга, домики с тропами по холмам — наша страна, вы видели, живописна. Но часто у Петра повторялся один и тот же мотив: желтоватого цвета равнина, пирамидальные тополя и голубая полоска моря. Его родиной была Украина. Он говорил: «Карл, ты в наших равнинных местах умер бы от тоски. А я вот тоскую по этой равнине. Что там сейчас?..» Мы много говорили о жизни. Я поражался глубине его суждений, его пониманию ценностей жизни. Он подсмеивался надо мной: «Вы, жители гор мыслите по вертикали, а я, равнинный человек, мыслю горизонтально».
С увлечением учили языки. Карл учился русскому, Петр быстро освоил немецкий. «И все свободное время «равнинный медведь», так я шутя называл своего коренастого друга, отдавал живописи. Я чувствовал: это не баловство, и получавший картины разбитной парикмахер не ведал цены тому, что шло ему в руки».
Карл уговорил парикмахера послать картины на выставку. Результат: в Берне картина Петра (пейзаж) получила вторую премию, а в Женеве портрет молодой девушки — первую.
«Я часто видел это молодое лицо на картинах Петра и однажды спросил: кто это? Он сказал, что это девушка с соседней фермы, и признался, что полюбил ее».
Петру в то время исполнилось двадцать. Карл был на девять лет старше и имел право советовать. Он сказал: «Петр, она совсем еще дитя. И ты не должен забывать о своем положении. Это может стать бедой для обоих…»
«При следующей встрече Петр сказал: «Ты прав. И я подумал еще о том, что там, — Петр кивнул на висевший в его комнате равнинный пейзаж, — там ведь сейчас умирают…» Он попросил переправить его в лагерь, образованный для военнопленных, перебравшихся через Рейн».
«В 1944 году вместе с другими перемещенными Петра переправили во Францию. Из Гренобля я получил открытку: «Карл, прощай! Я всегда буду помнить о нашей дружбе…»»
Такой рассказ мы услышали в кафе городка Андерматт. Рассказчик был очень взволнован. Его почему-то особенно поразило обстоятельство, что «вот сегодня думал о нем — и эта встреча…».
Допивая остывший чай, наш собеседник сказал: «На седьмом десятке судишь о жизни и обо всем, что послала тебе судьба, очень трезво. Признаюсь: Петр Билан — один из самых интересных и ярких людей, каких я встречал. И смею сказать: лучшего друга у меня не было».
Мы тоже были очень взволнованны. Побежали к автомобилю. Там в числе сувениров, привезенных в Швейцарию из? Москвы, лежал альбом «Третьяковская галерея».
Излишне рассказывать, с каким чувством принял Карл Келлер этот подарок. Он листал книгу, поднимая время от времени на нас глаза. «Такая встреча… Такой подарок… И сегодня я думал о нем. Бог, наверное, все-таки есть».
Мы садились в машину, а седой человек говорил: «Вот тут, как раз вот тут, перед домом Суворова, мы стояли. Это было тридцать семь лет назад… Счастливого пути!»
* * *В военные годы из фашистского плена в Швейцарию через Рейн бежало много людей разных национальностей. По рассказу Карла, Рейн большинству из них стал могилой — люди были до крайности истощены. Но тем, кто осилил реку, нейтральная Швейцария не отказала в убежище.
В 1943 году, когда пал Муссолини, из лагерей в Италии вырвались сотни военнопленных. Они устремились тоже в Швейцарию. Вот что об этом написано: «Русские, англичане, французы. Они шли, помогая друг другу. Осенью 43-го года горные перевалы были особенно опасны. Изможденные люди без всякого снаряжения и проводников, обходя фашистские патрули на дорогах, шли местами, доступными лишь альпинистам. Многие в этих горах навсегда и остались. Но примерно три тысячи человек достигли Швейцарии…»