Похвалил он и ИС-2, одновременно настаивая на том, что его последователь явился, по сути, мертворожденным проектом, ничем себя не проявившим ни в сорок пятом, ни в послевоенные годы, что неплохо доказали в боях на Ближнем Востоке израильские танкисты. Правда, попутно Крамарчуку пришлось вкратце описать и историю возникновения в сорок восьмом государства Израиль, равно, как и историю основных арабо-израильских военных конфликтов — но тут уж, как говорится, сам напросился.
От призывов «построить Т-55 в сорок первом», Юрий, внутренне усмехнувшись, отказался. Если все пойдет, как надо, этот весьма неплохой танк и вовсе никогда не увидит свет. А вот на «трофейной» шестьдесят четверке зацикливаться не стоит. Припомнив кое-что из своего лейтенантского прошлого, Крамарчук вкратце перечислил известные ему недостатки танка: часто срывающиеся на скорости гусеницы, лишенные бандажей узкие катки с внутренней амортизацией и не слишком надежный автомат заряжания. Напоследок он не удержался, описав, что первый образец танка не прошел в полной мере полигонных испытаний благодаря, исключительно, тогдашнему генсеку Никите Сергеевичу, которому танк очень понравился. Конечно, Юрий понимал, что несколько передергивает исторические факты; что речь, в общем-то, идет о первой и абсолютно «сырой» модификации танка, вовсе не имеющей ничего общего с первым серийным образцом, но… если уж доводить дело до конца, то доводить! Как бы противно от этого не было на душе…
Вспомнив еще кое о чем — увы, реалии времени! — Крамарчук отдельно подчеркнул, что ефрейтор бронетанковых войск Геманов (имени единственного в их компании танкиста он так и не узнал) изложил сведения верно и без значительных технических ошибок. Поразмыслив еще с одну сигарету, подполковник приписал: «однако, считаю необходимым заметить, что в данном документе абсолютно не отражены образцы бронетехники, поступавшие в СССР по ленд-лизу из САСШ и Великобритании, а именно, американские танки типа „Шерман“ М4 и „Генерал Ли/Грант“ М3, и английские танки типа „Валентайн“, „Черчилль“ и „Матильда“. Технические данные по данным образцам могут быть получены по официальным или разведывательным каналам. Упомянутые модели, по моему личному мнению, значительно отставали от советских танков по основным ТТХ и не оказали существенного влияния на ход войны со стороны Советского Союза, однако существенно ослабили нехватку танков в период 1941–1943 годов».
От работы его отвлекла Вера, после вежливого стука заглянувшая в комнату. Юрий встретил ее искренней улыбкой: миловидная сержант ГБ понравилась ему еще при первом знакомстве. Девушка вкатила в комнату свою тележку, остановившись в паре метров от его рабочего стола.
— Добрый день, Верочка, проходите, пожалуйста!
Девушка неожиданно отрицательно встряхнула завитыми по последней моде кудрями, выглядывающими из-под пилотки:
— Не положено, товарищ Крамарчук. Пожалуйста, сначала закончите работу с документами и уберите их, тогда я пройду.
Крамарчук внутренне матюгнулся, но спорить не стал, поспешно собрав исписанные листы в папку и убрав ее в ящик стола.
Улыбнувшись, девушка подошла к столу:
— Обед, товарищ Крамарчук, два часа уже. Разрешите, я сначала приберу? — она быстро переложила на тележку использованные тарелки, и выставила на стол новые.
— Суп, второе и компот. Чаю хотите?
— Не откажусь, — улыбнулся Крамарчук, — а то мой совсем уж остыл. Как тут у вас с кипяточком вообще?
— А вы дежурному скажите, он распорядится. Может, еще что-нибудь нужно?
— Да нет, Верочка, спасибо. Не составите компанию?
— Простите, не могу. Вы кушайте, я после зайду, приберу. Заодно и поужинать принесу. Приятного, аппетита, товарищ Крамарчук, — девушка ретировалась, аккуратно прикрыв за собой дверь. Грустно улыбнувшись — а ты чего ждал, старый пень? — подполковник с аппетитом принялся за еду…
После обеда Крамарчук не спеша, перекурил, лениво просматривая исписанные страницы. Пожалуй, можно так и оставить, вот только… Пододвинув к себе чистый лист, Юрий набросал нечто вроде небольшого заключения, еще раз упомянув про обязательную радиофикацию танков, рациональность сведения их в более управляемые и малочисленные соединения и важность своевременного снабжения боеприпасами и ГСМ. Хотя для этого, как он уже писал, нужен автотранспорт, тот самый привычный любому современному офицеру «транспортный тоннаж на соединение», взять который пока просто негде, а до тех же ленд-лизовских «студебеккеров» еще о-го-го, сколько времени. Впрочем, в качестве паллиативной меры на первое время сойдут и цилиндрические съемные баки как на поздних Т-34 и ИСах. Все ж лучше, чем ничего. Да, и про ячеистый наполнитель в баках, особенно внутренних, не позабыть написать — сколько жизней можно будет спасти.
Подумав, подполковник вкратце описал хорошо зарекомендовавшую себя в начальном периоде войны тактику немецких танковых клиньев, сопроводив ее пояснением, что основой этих самых «непобедимых армад» всё-таки были вовсе не «тройки» с «четверками», как принято было считать в его время, а легкие танки Pz-I, Pz-II и трофейные чешские «Шкоды». Правда, немцы уже в сорок первом активно использовали самоходные установки, как противотанковые, так и мощные 150-мм гаубицы, но это особый разговор, так что зацикливаться на этом сейчас вряд ли стоит. Почувствовав, что начинает повторяться, ведь и о радиофикации, и о САУ он уже писал раньше, Крамарчук завершил обзор и, поставив внизу страницы дату и подпись, убрал бумаги в папку. Так, с этим, вроде бы, все, поскольку, лучшее, как водится, враг хорошего, и лишних врагов ему плодить не с руки.
Подполковник походил по комнатам, разминаясь, выпил еще чаю (бурда, конечно, еще и перестоявшая в чайнике, но за неимением гербовой, как известно…) и покурил, стоя у раскрытого окна, выходящего во внутренний двор. Пользующееся в народе жуткой славой лубянское хозяйство жило своей размеренной жизнью, в которой никому не было дела до одинокой фигурки в окне третьего этажа. Докурив, Юрий затушил сигарету и хотел, было, по привычке выбросить окурок в окно, но вовремя вспомнил, что вряд ли это будет хорошей идеей — подобных сигарет в этом времени пока еще не было. А выслушивать наутро укоризненные сентенции Михаила «ну, что ж вы так, товарищ Крамарчук, времена сейчас, сами знаете, какие…» как-то не хотелось.
С полчаса полежав на диване, Юрий умылся холодной водой (горячей отчего-то не было) и вернулся за стол. Особенного желания работать не было, но подполковник хорошо понимал, что в сороковом году подобные отговорки еще, мягко говоря, не популярны, а то и опасны для жизни. До времен брежневского застоя оставалось еще несколько десятилетий, да и не был Крамарчук теперь уверен, что Советский Союз окунется в это тихое болото всеобщей сытости и равнодушного согласия — скорее всего, в новом варианте истории «дорогой Леонид Ильич» и вовсе не взойдет на трон генерального секретаря. По крайней мере, он собирался максимально полно описать свои впечатления от периода его правления, начиная от свержения опального генсека и заканчивая БАМом и Афганистаном, а там уж пусть товарищ Сталин сам решает его судьбу. Впрочем, если взглянуть на него сквозь призму времени, Брежнев был вполне адекватным правителем, пожалуй, одним из лучших в истории послевоенного Союза…
Кряхтя, Юрий поднялся с дивана и уселся за стол. Положил перед собой чистый лист, пронумеровал и задумался. Надо бы составить какой-то план, прикинуть, о чем, собственно, писать. Историю ближайших десятилетий он осветил еще в Чабанке, по танкам, спасибо ефрейтору, тоже прошелся, а вот дальше? Хорошо Лаврентию Павловичу — сказал себе «постарайся вспомнить что-нибудь важное», и ушел. Восстанавливать, так сказать, социалистическую законность с холодным разумом, горячим сердцем и, как водится, чистыми руками. А что, собственно, считать этим самым «важным»? Хотя, с другой стороны, важным с позиций сорокового года может оказаться абсолютно все, что будет происходить в последующие годы. Любая субъективно кажущаяся ему пустяковой мелочь вполне имеет шансы аукнуться в будущем изменениями поистине вселенского масштаба. А, значит, нужно попытаться по-максимуму подробно описать все, с чем он столкнулся лично или о чем читал в своем времени. В чем-то ошибется? Да наплевать. Наверняка, сейчас тем же самым занимаются и все остальные «попаданцы», а после найдутся те, кто сравнит их показания, выведя некое «среднее арифметическое».
Хмыкнув, Юрий полез под стол, выставив на поверхность припрятанную накануне ополовиненную бутылку. Поморщившись, допил остывший чай и набулькал в стакан грамм сто ароматного напитка. Залпом выпил, походя подумав, что история, все-таки, имеет нехорошую привычку возвращать все на круги своя: энное количество лет назад именно из таких стаканов он пил с друзьями-курсантами водку, всеми правдами и неправдами пронесенную в училище. Посмотрел на девственно-чистый лист, и начал писать, набрасывая примерный план всего того, что он посчитал важным. Сначала — еще раз пройтись по основным событиям Великой отечественной, затем — осветить роль в ней Японии, начиная от 7 декабря будущего года и заканчивая рейдом через Гоби и Хинган и двумя уродливыми грибами над Хиросимой и Нагасаки. Затем — участие в войне союзников по ОСИ — Италии, Румынии и Болгарии. Не забыть отдельно упомянуть, как двое последних благополучно развернулись к Адольфу задом, едва только запахло жареным. Что там дальше? Раздел Германии, Будапешт 1956 года и «пражская весна» шестьдесят восьмого? Да, наверное, примерно так. Ну, и дальше «по списку», вернее, по памяти. Холодная война, едва не ставший горячим Карибский кризис, выстрел в Далласе, Корея, Вьетнам, Афганистан… память услужливо подсказывала, казалось, давно позабытые исторические моменты. Наше участие во всех перечисленных «горячих точках», оттепель (не позабыть отдельной ссылкой пояснить, о чем — точнее, о ком — речь), период застоя, конец восьмидесятых, перестройка, ГКЧП, Беловежский сговор (первоначально написанное слово «пакт» Крамарчук, подумав, вычеркнул — как говорится, подсознательно вырвалось. Не поймут-с…), бандитские девяностые — ну и так далее.
Хмыкнув, Юрий полез под стол, выставив на поверхность припрятанную накануне ополовиненную бутылку. Поморщившись, допил остывший чай и набулькал в стакан грамм сто ароматного напитка. Залпом выпил, походя подумав, что история, все-таки, имеет нехорошую привычку возвращать все на круги своя: энное количество лет назад именно из таких стаканов он пил с друзьями-курсантами водку, всеми правдами и неправдами пронесенную в училище. Посмотрел на девственно-чистый лист, и начал писать, набрасывая примерный план всего того, что он посчитал важным. Сначала — еще раз пройтись по основным событиям Великой отечественной, затем — осветить роль в ней Японии, начиная от 7 декабря будущего года и заканчивая рейдом через Гоби и Хинган и двумя уродливыми грибами над Хиросимой и Нагасаки. Затем — участие в войне союзников по ОСИ — Италии, Румынии и Болгарии. Не забыть отдельно упомянуть, как двое последних благополучно развернулись к Адольфу задом, едва только запахло жареным. Что там дальше? Раздел Германии, Будапешт 1956 года и «пражская весна» шестьдесят восьмого? Да, наверное, примерно так. Ну, и дальше «по списку», вернее, по памяти. Холодная война, едва не ставший горячим Карибский кризис, выстрел в Далласе, Корея, Вьетнам, Афганистан… память услужливо подсказывала, казалось, давно позабытые исторические моменты. Наше участие во всех перечисленных «горячих точках», оттепель (не позабыть отдельной ссылкой пояснить, о чем — точнее, о ком — речь), период застоя, конец восьмидесятых, перестройка, ГКЧП, Беловежский сговор (первоначально написанное слово «пакт» Крамарчук, подумав, вычеркнул — как говорится, подсознательно вырвалось. Не поймут-с…), бандитские девяностые — ну и так далее.
Проглядев составленный список, Юрий внес еще с десяток пунктов — от Фолклендского конфликта до второй американо-иракской войны, одиннадцатого сентября и безуспешных поисков Бен Ладена — и с отвращением оттолкнул исписанный лист. Да ему тут на неделю писанины! С другой стороны, а чего он хотел? Ему дали несколько дней, дали отнюдь не для того, чтоб глушить коньяк и курить трофейное «Марлборо». Кто он такой в этом мире; в мире, принадлежащем, в лучшем случае, его родителям, а не ему? Хочешь спасти семью? А что ты сделал для этого? Убедил самого Берию в своей правоте? А дальше, дальше-то что?
Словно неожиданно на что-то решившись, подполковник вернулся к столу и решительно взялся за авторучку. Да, ему есть, о чем писать! История — историей, но есть ведь и еще кое-что. Он много лет носил это в себе, боясь навредить карьере и долгожданной пенсии, но сейчас, когда все это стало лишь бледными воспоминаниями о невозвратном прошлом, он не станет молчать. Больше нечего бояться, вообще нечего. И именно поэтому, он опишет все именно так, как помнит… и чувствует.
Пора бояться чего бы то ни было, прошла.
Настала пора делать окончательный выбор.
Крамарчук взял новый лист, озаглавил его «Опасные просчеты и ошибки внешней и внутренней политики и внутреннего устройства СССР, приведшие к развалу страны и фактической победе капиталистического строя», и принялся писать…
Глава 11
Москва, Кремль, 25 июля 1940 года
Сталин стоял у окна и мучительно раздумывал, устало глядя в темноту безлунной июльской ночи. Где-то там за мощными кремлевскими стенами жила своей жизнью столица величайшего в мире государства; страны, во многом созданной, благодаря его стараниям и жесткой, а порой, и жестокой воле. Но не это занимало сейчас мысли Вождя. Слишком многое свалилось на него за последние восемь дней; слишком много он узнал нового. Он давно привык оперировать огромными объемами недоступной простым смертным информации, но эта информация оказалась какой-то слишком уж сложной и, чего греха таить, страшной. Конечно, с одной стороны, никакой вершитель человеческих судеб не откажется от полученного авансом знания о будущем, но вот с другой… не так все просто. Слишком многое придется теперь менять; многое — и вовсе начинать заново, а времени остается совсем мало. Всего год до начала войны, и тринадцать лет — до его собственной…
Иосиф Виссарионович раздраженно задернул штору и отошел от окна. Разнылся, понимаешь, как гимназистка! А еще коммунист! Если уж на то пошло, тринадцать лет — совсем немалый срок, и когда ЭТО свершится, ему будет уже семьдесят шесть. Да и свершится ли, ведь совсем недавно он сам заставил себя поверить, что семнадцатого июля история уже изменилась, пошла по какому-то — лучшему ли, худшему? — пути. А, значит, и фатальная дата может измениться, правда, не ясно, в какую сторону…
Едва ли не впервые в жизни, ему ничего не хотелось делать — вообще ничего. Сталин взглянул, было, на привычный диван, где частенько коротал ночь, однако тут же брезгливо отбросил эту мысль. Он не вправе расслабляться тогда, когда нужно быть собранным, когда дорога чуть ли не каждая минута. Нет, речь вовсе не о том пресловутом марте — Вождь поморщился, — а совсем о другой, хоть и не менее пугающей, дате. Двадцать второго июня. Уже скоро. Как там писал тот подполковник: он, Сталин, будет настолько подавлен случившимся, что даже не выступит с обращением к народу СССР? Смелый он, это хорошо. Значит, не врет. А насчет обращения? Вот уж хрен вам, дорогие потомки, он выступит, теперь — в любом случае выступит! Но сначала сделает все от него зависящее, чтоб это обращение никогда не прозвучало в эфире, ни от него, ни от Молотова, ни от кого бы то ни было! Вообще никогда не прозвучало, да…
Сталин привычно обошел массивный рабочий стол и опустился в кресло. Освещенная мягким светом настольной лампы раскрытая папка с протоколами допросов по-прежнему лежала на зеленом сукне. Иосиф Виссарионович вытащил несколько скрепленных меж собой листков и, улыбнувшись в прокуренные усы, углубился в чтение. Вот сейчас дочитает сей, гхм, опус, и — спать.
«СССР. Народный комиссариат внутренних дел.
Главное Управление государственной Безопасности.
Протокол допроса к делу №0012 от 18 июля 1940 года.
Общие сведения:
Фамилия: Соломко
Имя: Юлия
Отчество: Александровна
Дата рождения: 21 мая 1983 года.
Место жительства: УССР, г. Киев, проспект 40-летия Октября, 553/7, кв. 112.
Паспорт и/или удостоверение личности: при аресте отсутствовал.
Социальное происхождение: из интеллигенции.
Социальное положение (род занятий и имущественное положение): журналист, работаю.
Состав семьи: мать, Воронина Елена Петровна, 42 года, фармацевт, отец, Соломко Александр Валентинович, 47 лет, ассистент кафедры истории и политологии Киевского национального университета им. Шевченко. Брат, Соломко Андрей Александрович, 19 лет, студент экономического факультета КНУ.
Образование: высшее специальное, журфак КНУ в 2005 году.
Партийность (в прошлом, настоящем): беспартийная.
Судимость, участие в бандформированиях, антисоветских движениях, подвергались ли репрессиям со стороны властей: не имела, не участвовала, не подвергалась.
Правительственные награды, поощрения, прочее…».
— Назовите, пожалуйста, ваше имя и дату рождения?
— Соломко Юля. А возраст у дамы спрашивать моветон.
— Полное имя, отчество и фамилию, пожалуйста. И дату рождения.
— Фу. Ну, хорошо — Соломко Юлия Александровна, двадцать первое мая восемьдесят третьего. Какой вы грубый, а еще офицер — я что, так плохо выгляжу? Конечно, я понимаю, все эти ужасные события, вся эта стрельба, учения…
— Последнее к делу не относится. И прошу не называть меня офицером, подобное здесь не принято. «Гражданин следователь» — этого вполне достаточно. Давайте продолжим.
— Давайте, а о чем?
— Простите, что значит «о чем»?
— Ну, о чем будем продолжать?
— Гм, ладно. С какой целью вы находились 17 июля сего года на территории военного городка береговой батареи?
— Так вы же уже спрашивали, разве нет?
— Прошу вас, просто отвечайте на поставленный вопрос. Я должен составить протокол, который вы прочитаете и подпишите.
— Без адвоката? Сама подпишу?
— Да, без адвоката, сама. И, прошу вас, опустите ногу и сядьте как-нибудь более, гм, прилично, вы не в варьете. Гражданка Соломко, я настаиваю.
— Мужлан.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вам напомнить вопрос?
— Не нужно. Я — официально аккридици… аккредитованная журналистка киевского журнала «Столичная жизнь, культура и политика». Находилась на маневрах «Си-Бриз-2008» в качестве представителя украинских СМИ.