— Рассказывайте дальше!
— Он выезжает на четвертую полосу…
— Что делаете вы?
— Я торможу.
— И что происходит?
— Колеса моей машины пробуксовывают в лужах. Меня заносит, я…
Диана закричала. Воспоминание было убийственно ярким.
Грузовик врезается в ограду. Разворачивается, лязгая железом. Фары кабины ослепляют Диану.
— Что вы видите?
— Ничего, я больше ничего не вижу! Вокруг туман и морось. Я… я торможу. Я торможу!
Грузовик сотрясается на рессорах. Свистит пар. Скрипят тормоза. Из хаоса выныривают оторвавшиеся куски железа…
Диана почувствовала, как чья-то рука сжала ее плечо. Совсем рядом раздался голос Саше:
— А Люсьен, Диана? Вы не посмотрели на Люсьена?
— Конечно посмотрела!
Картина всплыла в памяти с невероятной четкостью. За мгновение до удара об ограждение она обернулась к сыну.
Тонкое сонное лицо. Неожиданно веки Люсьена поднимаются. Он просыпается. Боже! Он увидит, что происходит…
— Рассказывайте, что вы видите!
— Он… он… он просыпается. Он проснулся!
Саше перешел на крик:
— Вы видите ремень? Он еще пристегнут?
Испуганное лицо ребенка… распахнутые веки… расширившиеся от ужаса зрачки…
— Диана, взгляните на ремень! Люсьен его расстегивает?
— Я НЕ МОГУ!
Диана не могла отвести взгляд от глаз Люсьена. Голос Саше грохочет в ушах:
— Смотрите на дорогу, Диана! Вернитесь на дорогу!
Диана инстинктивно обернулась. Крик отчаяния выкинул ее из кресла:
— НЕТ!
Она уткнулась лицом в жалюзи. Саше подбежал к ней.
— Что вы видите, Диана?
Она снова выкрикнула:
— ЧТО ВЫ ВИДИТЕ?
Диана не могла отвечать. Психиатр спокойно приказал:
— Просыпайтесь.
Диана скорчилась на полу, сотрясаясь в жестоких конвульсиях.
— ПРОСЫПАЙТЕСЬ! Я ВАМ ПРИКАЗЫВАЮ!
Диана очнулась и заморгала. По ее лицу текла кровь — она поранилась о жалюзи, из глаз струились тихие слезы.
— Успокойтесь, Диана, — мягко произнес Саше. — Вы здесь, со мной. Все хорошо.
Она попыталась что-то сказать, но голосовые связки отказались подчиняться.
— Что вы видели? — снова спросил врач. Губы Дианы беззвучно дрогнули.
— В машине был какой-то человек? — Голос Саше звучал мягко и участливо.
Она покачала головой:
— Не в машине.
На лице психиатра отразилось изумление. Диана попыталась продолжить, но слова застряли у нее в горле.
В памяти молодой женщины всплыло последнее видение.
Она увидела его в тот самый момент, когда повернулась к дороге: справа, в ста метрах впереди, в кустах… Он стоял под дождем в длинной накидке цвета хаки, в капюшоне, опущенном на угловатое лицо. Незнакомец направил указательный палец на грузовик, спровоцировав этим невинным жестом ужасную аварию.
Диана узнала зеленое одеяние: такие защитные противорадиационные накидки использовались в советской армии.
29
Компьютерщик добавил лицу на портрете выступающие скулы. Диана одобрительно кивнула. Она с десяти вечера работала со специалистом на набережной Орфевр, составляя фоторобот человека, которого видела на бульваре. После сеанса гипноза Диана отправилась прямиком в управление уголовной полиции, отказавшись отвечать на вопросы Поля Саше.
— А рот?
Диана смотрела на экран, выбирая губы. Мясистые. Короткие овальные. С приподнятыми уголками. Она остановилась на тонких прямых губах с ярко выраженными носогубными складками.
— Какие у него были глаза?
Картинка на экране снова изменилась. Диана выбрала ромбовидные глаза с тяжелыми веками и темными, отливающими синевой радужками, похожими на кляксы в детской тетради. Составлять с такой точностью портрет человека, которого она видела из машины, в дождь, было полным абсурдом, да и стоял он метрах в ста от дороги, но Диана готова была поклясться, что глаза у убийцы были именно такие.
— Что насчет ушей?
— Он был в капюшоне, — ответила Диана.
— В каком именно капюшоне?
— Съемный водонепроницаемый капюшон, затягивающийся вокруг лица.
Компьютерщик волнистой линией изобразил капюшон. Диана отодвинулась и прищурилась: лицо обретало форму. Высокий лысеющий лоб. Твердые скулы. Морщины. Сине-черные, с агатовым олеском, глаза под тяжелыми веками. Она пыталась отыскать в этом лице нечто ужасное, жестокое, но не могла не признать его красоты.
Появившийся Патрик Ланглуа взглянул на экран, посмотрел на Диану, и она поняла, что сыщик встревожен.
— Похож? — спросил он.
Диана кивнула. Лейтенант смотрел на фото-робот и не верил. Он согласился вернуться на службу в десять вечера и даже вызвал компьютерщика, а теперь сидел в углу, прижимая к груди картонную папку.
— Вы говорите, он был в военной накидке?
— Да. Советского образца. Из специальной, защищающей от радиации ткани.
— Почему вы так в этом уверены?
— Пять лет назад я ездила в экспедицию на Камчатку, в Восточную Сибирь, случайно наблюдала учения с объявлением радиационной тревоги и видела такие накидки. Они застегиваются наискосок, ворот прикрепляется…
Лейтенант жестом прервал ее рассказ и попросил техника распечатать фоторобот.
— Идемте со мной, — бросил он Диане.
Они шли по коридорам мимо приоткрытых дверей тускло освещенных кабинетов, где в неприбранных закутках еще работали несколько полицейских.
Ланглуа отпер дверь и зажег лампу. Кабинет, забитый бумажным хламом и обрезками старой кожи, смахивал на берлогу привратника. Сыщик предложил Диане стул, сел напротив, несколько секунд постукивал пальцами по столу и наконец поднял на нее глаза:
— Вы должны были предупредить меня, Диана.
— Я хотела быть уверена.
— Но я ведь просил — не играйте в детектива.
— Вы сами поручили мне все разузнать о Люсьене.
Полицейский дернул плечом:
— Подведем итоги. Итак, вы считаете, что авария была покушением на убийство, так?
— Да.
— Водитель грузовика уснул… по команде… какой-то внешней силы или чего-то там еще, не знаю, чего именно…
— Его усыпил гипноз.
— Допустим. Но как можно было подстроить аварию в конкретном месте, в конкретное время?
— Я просчитала маршруты. Грузовик ехал со стоянки на авеню Порт-д'Отей, это рядом с Булонским лесом. По времени он должен был выехать прямо передо мной. Учитывая скорости — мою и его, — вычислить точку встречи ничего не стоило.
— Но как его усыпили?
— Человека можно запрограммировать, и он уснет, если подать условный сигнал.
— Какой сигнал подали этому человеку?
Диана потерла лоб:
— Водитель помнит что-то цвета хаки. Возможно, это военная накидка. Человек стоял у въезда в тоннель.
Черные глаза Ланглуа сверкали из-под седой челки. Он не отводил взор от Дианы.
— Итак, вы считаете, что работала команда убийц?
— Да.
— И эта команда провела нечто вроде войсковой операции?
— Именно так.
— И операция имела единственную цель — устранить вашего приемного сына?
Она кивнула, понимая, сколь абсурдно звучит ее версия. Ланглуа наклонился и спросил, гипнотизируя Диану взглядом:
— Как по-вашему, почему они пытались его убить?
Она убрала волосы со лба и пробормотала:
— Не знаю.
Лейтенант откинулся на спинку кресла и поинтересовался, сменив тему и тон:
— Вы сказали, что Люсьен родился не в Таиланде, а либо в Сибири, либо в Монголии. Каким образом мальчик попал на Андаманские острова?
— Не знаю.
— Понимаете, Диана… — замялся сыщик.
Она взглянула на него поверх очков и спросила:
— Думаете, я сумасшедшая?
— У вас нет ни одного доказательства, все это могло вам просто показаться.
— А шофер? Он не понимает, как мог заснуть, как…
— Что еще может сказать этот человек?
— А человек в защитной накидке? Или его я тоже выдумала?
Полицейский предпочел не отвечать.
— Если принять вашу версию, получается, что Рольфа фон Кейна убили те же люди?
Диана колебалась.
— Думаю, да. Они наказали немца за то, что тот спас Люсьена.
— Но кто предупредил иглоукалывателя об аварии?
— Понятия не имею.
— Немецкие полицейские ничего не нашли — не было ни звонка, ни послания по электронной почте. Похоже, что фон Кейна к Люсьену вызвал Святой Дух.
Выдержав паузу, Ланглуа тихо продолжил:
— Я навел о вас справки.
— Что значит — навели справки?
— Позвонил вашим коллегам, родителям, врачам, которые вас лечили.
— Да как вы могли?! — Диана захлебнулась от негодования.
— Такая у меня работа. В этом деле вы — мой главный свидетель.
— Мерзавец…
— Почему вы не сказали, что много лет ходили к психотерапевту, лежали в клиниках, лечились сном?
— Мне что, повесить на грудь объявление?
— Я мог бы спросить раньше, но… почему вы усыновили Люсьена?
— Вас это не касается.
— Вы так молоды…
Лицо его сморщилось в неловкой улыбке. Каждая морщинка подчеркивала смущенное выражение.
— Ладно, скажу то, что имел в виду: так красивы. — Ланглуа покрутил пальцами в воздухе. — Подобные признания мне всегда тяжело давались. Скажите мне, Диана: зачем вам вся эта затея с усыновлением? Почему вы не попытались… ну, сами знаете: найти мужа, завести семью — словом, пойти классическим путем?
Она не стала отвечать. Ланглуа сложил руки молитвенным жестом, как в первую их встречу тогда, в больнице.
— По словам вашей матери, у вас… трудности с общением.
Сыщик выдержал вопросительную паузу, Диана не ответила, и он продолжил:
— Она сказала, что вы даже обручены никогда не были.
— Это сеанс психоанализа или как?
— Ваша мать…
— Плевать я хотела на мою мать.
Лейтенант прислонился к стене, поставил ногу на корзинку для бумаг и улыбнулся:
— Это я как раз понял… А какие у вас отношения с отцом?
— Чего вы добиваетесь?
Ланглуа снова сменил позу и сел ровно:
— Вы правы. Это не мое дело.
— Я не знала отца. В семидесятых моя мать жила в коммуне. Она выбрала какого-то парня, чтобы тот ее… оплодотворил. Так они договорились. Отец никогда не пытался со мной увидеться, я даже имени его не знаю. Мама хотела воспитать ребенка одна. Не попасть в брачный капкан, не стать жертвой мужского шовинизма… Такие идеи были в те времена в большой моде, а моя мать была убежденной феминисткой.
Она добавила:
— Дети часто следуют по стопам родителей. Я — истинная дочь двух хиппи.
Сыщик улыбнулся, и уголки его губ насмешливо дрогнули. У Дианы от сознания, что она ступила в запретную зону, защемило сердце. Она сама замуровала себя в ледяную глыбу одиночества, ей с этим и жить. Сыщик почувствовал печаль собеседницы и протянул руку, но Диана уклонилась.
Он замер, выдержал секундную паузу и спросил:
— Диана, термин «токамак» что-нибудь вам говорит?
Она удивилась:
— Нет. И что же это такое?
— Сокращение. По-русски токамак — тороидальная камера с магнитными ловушками.
— По-русски? Но… зачем вы мне об этом рассказываете?
Ланглуа открыл папку, и Диана увидела лежавший сверху факс на русском языке со смазанной фотографией.
— Помните лакуну в биографии фон Кейна?
— Да, период с шестьдесят девятого по семьдесят второй.
— Коллеги из Берлинского угрозыска открыли сегодня его сейф в «Берлинер-Банк». Там было только это.
Он помахал ксерокопией.
— Советские документы, доказывающие, что в этот период он работал на токамаке.
— Не понимаю…
— Токамак — передовой научный объект. Лаборатория термоядерного синтеза.
Диана вспомнила защитную накидку убийцы.
— Вы хотели сказать — ядерного расщепления? — спросила она.
Лейтенант восхищенно пожал плечами:
— Вы меня поражаете, Диана! Вы правы; обычные станции используют расщепление, но токамак работал на синтезе. Эту технологию изобрели в шестидесятых русские, их вдохновляла солнечная активность. Проект был слишком амбициозным, они вынуждены были строить печи, разогревавшиеся до двухсот миллионов градусов. Не стоит говорить, что все это выше моего понимания.
— Как фон Кейн и токамак связаны с сегодняшними событиями? — спросила Диана.
Ланглуа повернул к ней листок из факса:
— Токамак, где работал фон Кейн, ТК-17, был главным объектом русских. Главным и абсолютно засекреченным. Угадайте, где он размещался? На дальнем севере Монголии, у границ Сибири. В Цаган-Нуре — там, куда собирался отправиться добрый доктор.
Диана смотрела на грязно-серую страницу и узнавала на снимке черты молодого фон Кейна с непроницаемым взглядом.
— Почему он так хотел туда вернуться? — громко спросил Ланглуа. — Я не могу это объяснить, но все складывается в единую картину.
В дверь постучали, и в комнату вошел компьютерщик. Он молча положил перед ними несколько экземпляров фоторобота. Лейтенант бросил взгляд на портрет и подвел итог:
— Посмотрим, есть ли ваш злоумышленник в нашей базе данных. Одновременно прочешем монгольскую общину Парижа. Проверим въездные визы и все такое. Это единственная хорошая новость — монголов у нас, благодарение господу, пока немного.
Он встал и взглянул на часы:
— Езжайте домой и поспите, Диана. Уже час ночи. Мы усилим охрану Люсьена, можете не волноваться за сына.
Он проводил ее до двери:
— Не знаю, рехнулись вы или нет, но вся эта история — точно полное безумие.
30
Белые стены комнаты. Пастели в рамах. Красный огонек на автоответчике.
Диана пересекла квартиру, не зажигая света, вошла в спальню и рухнула на кровать. Она вспомнила, что перед сеансом гипноза отключила сотовый. Наверное, ей звонили весь вечер.
Она нажала на клавишу и прослушала последнее сообщение: «Это Изабель Кондруайе. Сейчас двадцать один час. Диана, это просто фантастика! Мы определили, на каком диалекте говорит Люсьен! Позвоните мне».
Было около двух ночи, но Диана набрала номер домашнего телефона Изабель.
— Слушаю… — Голос Изабель звучал сипло.
— Добрый вечер, это Диана Тиберж.
— Диана, да, конечно… Боже, вы знаете, который сейчас час?
У нее не было ни сил, ни желания извиняться.
— Я только что вернулась, — сказала она. — И просто не могла ждать.
— Конечно… Я понимаю. Мы идентифицировали диалект вашего сына.
Она помолчала, собираясь с мыслями, и начала объяснять:
— Мальчик говорит на самоедском наречии, характерном для окрестностей озера Цаган-Нур. Это на севере Монгольской Народной Республики.
Люсьен родился там, где находилась ядерная лаборатория. Что это означает? Диане не удавалось сосредоточиться.
— Вы меня слушаете, Диана? — спросила Изабель Кондруайе.
— Конечно.
Голос Изабель дрожал от возбуждения:
— Это невероятно. По словам специалиста, с которым я консультировалась, речь идет о редком диалекте, на котором говорят цевены — крайне малочисленное племя.
Диана хранила гробовое молчание.
— Вы слушаете, Диана? — снова поинтересовалась Изабель. — Я думала, вы будете рады…
— Я вас слушаю.
— В записи на пленке малыш все время повторяет два слога: лю и сян. Мой коллега уверен: из них складывается ключевое для цевенскои культуры слово. Оно означает «Часовой». «Страж».
— Страж?
— Это священный термин. Страж — избранный ребенок. Ребенок-посредник между соплеменниками и духами, особенно в сезон охоты.
Диана задумчиво повторила:
— В сезон охоты…
— Да. Ребенок становится предводителем своего народа. В лесу он призывает милость духов и расшифровывает послания. Страж способен определить, где именно следует добывать животных, он идет впереди, один, а охотники следуют за ним на расстоянии. Он разведчик, духовный дозорный.
Диана лежала на кровати, глядя на квадратные пастели Пауля Клее: они были из другой — прошлой, безопасной — жизни. Изабель удивило молчание собеседницы, и она спросила:
— У вас что-то случилось?
— Я думала, что усыновляю тайского мальчика, — ответила Диана, вдавливаясь затылком в подушку. — Хотела дать семью ребенку, которому не повезло при рождении. А получила тюркского шамана, общающегося с лесными духами. Сами решайте, случилось у меня что-то или нет.
Изабель Кондруайе вздохнула. Она казалась разочарованной. Эффектное выступление было сорвано, и она вернулась к назидательному тону:
— Ваш сын достаточно долго жил среди сородичей, раз помнит об уготованной ему роли. Ну если не о самой роли, то, во всяком случае, о том, как она называется. Это потрясающая история. Этнолог, расшифровавший запись, хотел бы сам вам об этом рассказать. Когда вы сможете с ним встретиться?
— Не знаю. Я позвоню вам завтра утром. На сотовый.
Диана коротко попрощалась, повесила трубку и отвернулась к стене, свернувшись клубочком. Ей казалось, что на нее надвигаются темные тени: люди в противорадиационных накидках наблюдали за ней из-за завесы дождя, шли следом. Кто они? Почему хотят убить Люсьена, маленького Стража?
Чтобы прогнать мрачные видения, Диана мысленно призвала на помощь союзников, но не смогла вспомнить лиц — ни Патрика Ланглуа, ни доктора Эрика Дагера. Она произнесла вслух имя Шарля Геликяна, но не услышала отклика и почувствовала себя отчаянно одинокой. Но перед тем как заснуть, Диана прозрела истину: она не может быть совсем одинока в этом испытании.