Ланглуа недовольно заворчал — его достали выкрутасы Дианы.
— Ладно, — вздохнул он, — сейчас объясню. В этой папке — дело вашего «фоторобота».
— Франсуа Брюнера?
— Его звали Филипп Тома. Брюнер — вымышленное имя. Обычное дело у шпионов.
— О чем вы?
Сыщик откашлялся и продолжил, не сводя глаз с дороги:
— Мы прогнали это лицо через компьютер и сразу получили результат от Управления территориального надзора. Франсуа Брюнер, он же Филипп Тома, был поставлен на полицейский учет в шестьдесят восьмом. В то время он преподавал психологию в Нантерском университете. Тридцатилетний вундеркинд. Специалист по Карлу Густаву Юнгу. Я должен был вспомнить это имя. — Он сконфуженно улыбнулся. — У меня был период увлечения Юнгом. Итак, в шестьдесят восьмом Тома — он происходил из очень хорошей семьи — стал одним из вожаков студенческих бунтов.
Диана вспомнила человека в зеленой накидке, наставившего на ее машину указательный палец. Его исхлестанное дождем лицо в кустах на обочине.
— В шестьдесят девятом, — продолжил Ланглуа, — парень исчезает. Тома был разочарован провалом бунта и решил смыться на Восток.
— Невероятно!
— Профессор ушел за «железный занавес», в страну победившего пролетариата — СССР. Представляю, какое лицо было у его отца, одного из самых крупных адвокатов голлистской Франции, когда ему сообщили новость.
— Рассказывайте дальше.
— Мы не знаем доподлинно, чем Тома занимался в Союзе, но он точно путешествовал по интересующим нас местам, в том числе по Монголии.
Они ехали в левом ряду по шоссе № 13. Солнце освещало верхушки рдяных деревьев, над которыми клубился алый туман. Диана провожала рассеянным взглядом парковые решетки, обширные владения, светлые дома среди деревьев.
— В семьдесят четвертом состоялось возвращение блудного сына. Советская система доконала Тома, и он явился во французское посольство в Москве, умоляя, чтобы правительство разрешило ему вернуться. В те годы и не такое случалось. Перебежчик, пять лет проживший на Востоке, попросил политического убежища… у своей собственной страны!
Ланглуа помахал папкой, как вещественным доказательством:
— Уверяю вас, все это чистая правда.
— И… что случилось потом?
— Все очень непонятно и смутно. В семьдесят седьмом следы Тома обнаруживаются… никогда не догадаетесь где! В рядах французской армии, в качестве гражданского советника.
— В какой области?
Ланглуа улыбнулся:
— Он психолог в Военном институте профилактики заболеваний, специализирующийся в области космической медицины. В действительности этот институт занимался диссидентами с Востока, попросившими политического убежища во Франции.
Диана начала понимать, как переменилась ситуация:
— Хотите сказать, он допрашивал советских перебежчиков?
— Именно так. Он говорил по-русски. Хорошо знал жизнь в СССР. Был психологом. Кто лучше его мог определить степень откровенности этих людей, решить, насколько им можно доверять? Думаю, ему не оставили выбора, он платил долг государству.
Ланглуа помолчал, переводя дыхание, и закончил свой рассказ:
— В восьмидесятых начинается разрядка в международных отношениях, гласность и перестройка. Военные дают Тома вольную. Он унаследовал огромное семейное состояние и больше никогда не преподавал — предпочел вкладывать деньги в полотна мастеров. Основал собственный фонд, где регулярно проходят выставки, сейчас там экспонируется Мондриан. Тома уже не скрывает свое прошлое перебежчика, больше того, он даже читает лекции о тех сибирских регионах, где ему удалось побывать, и о народностях, практически неизвестных европейцам, в том числе о цевенах — соплеменниках вашего сына.
Диана задумалась над полученной информацией. Имена. Факты. Роли. Каждый элемент обладал собственной логикой и был частью общего целого.
— Что вы обо всем этом думаете? — наконец спросила она.
Ланглуа пожал плечами:
— Я вернулся к своей первоначальной гипотезе. История, начавшаяся во времена «холодной войны». Сведение счетов. Научный шпионаж. Последнее кажется мне наиболее вероятным с тех пор, как я узнал о существовании термоядерной лаборатории, там…
— Вы говорите о токамаке?
— Да. Как я понял, термоядерный синтез — не до конца разработанная, но весьма многообещающая технология. В ней будущее атомной энергетики.
— Почему?
— АЭС работают на уране, а его запасы ограничены, термоядерный котел работает на топливе из… морской воды, а это топливо на Земле никогда не закончится.
— И что же?
— Ставки в этой игре невероятно велики, свой интерес есть у каждой страны. Я бы сказал, что все в этом деле крутится вокруг секретов токамака. Там работал фон Кейн. Там наверняка бывал Тома, когда путешествовал по Монголии. А глава ТК-17 Евгений Талих в семьдесят восьмом году перебежал на Запад и с помощью Тома поселился во Франции.
— Для меня это слишком сложно.
— Это для всех слишком сложно. Но в одном можно не сомневаться: они все здесь.
— Кто эти «они»?
— Те, кто работал на ядерной установке. Они во Франции или в Европе. Я провел расследование насчет Евгения Талиха. В 80-х он работал в первых французских исследовательских центрах, где занимались управляемым термоядерным синтезом. Сегодня он пенсионер. Его нужно найти как можно быстрее. Боюсь, иначе мы в скором времени найдем его труп с разорванным сердцем.
— Но… зачем кому-то убивать этих людей? Да еще таким образом…
— Понятия не имею, но готов поклясться, что прошлое возвращается. Из-за него кто-то убивает, из-за него бывшие ученые возвращаются в Монголию.
На лице Дианы отразилось удивление. Ланглуа протянул ей ксерокопию:
— Эти заметки мы нашли у Тома: расписание рейсов из Москвы в Монголию. Он, как и фон Кейн, собирался ехать в МНР.
Диана почувствовала, что действие обезболивающих усилилось, и вернулась к тому, что волновало ее сильнее всего остального:
— А как со всем этим связан мой приемный сын?
— Повторюсь: понятия не имею. Я на всякий случай навел справки о том фонде, с помощью которого вы усыновили Люсьена…
Диана содрогнулась:
— Что вы нашли?
— Ничего. Они чисты, как горный снег. По моему мнению, все организовали за их спиной. Ребенка оставили поблизости от приюта, чтобы он обязательно туда попал.
Ланглуа неожиданно свернул налево и помчался по скоростной полосе, потом въехал в широкий тоннель. Диана больше ни в чем не была уверена. Возможно, она во всем ошибалась и это дело никак не связано с гипотетическими способностями Люсьена, а имеет отношение к ядерным исследованиям. Ланглуа вернул ее к парапсихологическому следу:
— Меня кое-что беспокоит… Судя по всему, интеллектуал Филипп Тома обладал паранормальными способностями.
Диана затаила дыхание:
— Что вы имеете в виду?
— Если верить многочисленным свидетельствам, Тома мог передвигать предметы на расстоянии, гнуть металлические скобы. Как Ури Геллер. Специалисты называют это психокинезом, но по-моему, Тома был обыкновенным мошенником и…
— Подождите. Хотите сказать, он мог воздействовать на предметы силой мысли?
— Я готов был поклясться, что эта идея насмешит вас, — удивился сыщик. — Вы ученый и…
— Ответьте на вопрос: Тома мог воздействовать на материю?
— Если верить его досье — да. С ним было проведено несколько серий научных тестов, в том числе с предметами из закаленного стекла, и…
Диана испытала шок. Наступил решающий момент: она либо отвергает все паранормальное в этом деле и бросает расследование, либо погружается с головой в темную реальность и совершает прорыв.
Итак: если она принимает силу Филиппа Тома за данность, раскрывается последняя загадка ее аварии. Человек в накидке силой мысли на расстоянии расстегнул пряжку ремня безопасности Люсьена.
Металлическую пряжку.
Диана была потрясена. С одной стороны, она не могла поверить в подобное чудо, но с другой, если эта сила реальна, просматривается новая связь между событиями.
Логично будет предположить, что человек, наделенный подобным даром, может искренне верить в способности ребенка-Стража. И тогда вполне вероятно, что их пытались убить из-за потенциальных паранормальных способностей Люсьена.
— Вы меня слушаете, Диана?
— Да.
— Коллеги из Сен-Жермен установили личности убитых в музее мужчин.
— Так быстро?
— Эти люди были известны полиции. В конце августа Тома вызвал из России трех бывших спецназовцев, переквалифицировавшихся в охранников. Официально он нанял их для усиления охраны фонда во время выставки Мондриана, но, по сведениям Интерпола, они неоднократно выполняли поручения русской мафии. Доподлинно неизвестно, как Тома на них вышел, но я почти уверен, что у него остались связи в Москве.
Диана вспомнила ужасы прошлой ночи: удары коваными ботинками по лицу, тела убийц, которых она изрешетила пулями… Непонятно, как она уцелела.
— По всей видимости, — продолжил сыщик, — Тома нанял их для организации «несчастного случая» на кольцевой дороге. Но мне кажется, он чего-то боялся. Чего-то или кого-то. Например, убийцы, сумевшего проникнуть в музей вчера вечером… — Ланглуа повернулся к Диане.
— Он боялся нашего убийцы, — сказал он, сделав ударение на слове «нашего». — Того, кто убил Рольфа фон Кейна. С этого места события прошлой ночи легко восстановить: в конце дня трое русских нашли тело и положили его в ванную. Потом они переругались — наверняка из-за денег: видимо, хотели унести одну или две картины. Но тут появились вы и подлили масла в огонь. Русские погибли в перестрелке. Такую версию вы изложили полиции?
— Угадали.
— Почти складно.
— Почему почти?
— Остается реконструировать место преступления, проверить положение тел, траекторию стрельбы. Желаю вам, чтобы все совпало с вашим рассказом.
В голосе Ланглуа прозвучало сомнение, но Диана сделала вид, что ничего не заметила. Соображала она сейчас не лучшим образом. Перед глазами стояло страшное зрелище: омерзительный розовый труп Филиппа Тома, весь в чешуйках кожи.
— Что вам известно о болезни Тома? — спросила она.
— Вы видели тело? — удивился Ланглуа.
Диана допустила промашку, но отступать было поздно.
— После убийства, — пояснила она. — Я вошла в его квартиру и…
— Потом вы вернулись в музей?
— Да.
— Вы сообщили об этом моим коллегам из Сен-Жермен?
— Нет.
— Вы ведете нелепую игру, Диана.
— Тома действительно был болен?
Лейтенант вздохнул:
— Это называется «десквамативная эритродермия». Очень сильная экзема, вызывающая настоящее облезание. Насколько мне известно, Тома регулярно менял кожу.
Диане пришло в голову, что Тома надел тогда накидку, чтобы защитить менявшее кожу тело. Мысли у нее путались, глаза слипались. Они подъехали к воротам Майо. Движение стало таким плотным, что Ланглуа немедленно водрузил на крышу синюю мигалку, включил сирену и повернул на авеню Гранд-Арме. Диана съежилась на сиденье и задремала.
Когда она проснулась, они пересекали площадь Пантеона. Бог весть почему ей понравилась мысль о том, что она спала, пока полицейский гнал машину по Парижу. Патрик Ланглуа остановился у въезда на улицу Валетт и вынул из кармана пальто сложенную газету.
— Лучшее — на сладкое, Диана: вчерашний вечерний выпуск «Монд».
В статье подробно описывались убийство Рольфа фон Кейна в ночь на вторник 6 октября, чудесное исцеление Люсьена и авария, в которую попала Диана Тиберж, падчерица Шарля Геликяна, «крупного деятеля» делового мира и политических кругов.
— Ваш отчим в ярости, — прокомментировал Ланглуа. — Он позвонил префекту.
Диана подняла глаза:
— Кто допустил утечку?
— Понятия не имею. Возможно, информацию слили из больницы. Или проболтался кто-то из наших. Честно говоря, меня это мало волнует. Не удивлюсь, если нам это поможет. Во всяком случае, шум точно поднимется.
Ланглуа вернул бумаги в папку. Диана заметила кожаный пенал с ручками и цветными карандашами и поддела сыщика:
— Вы, судя по всему, не большой поклонник современных технологий?
Ланглуа вздернул бровь:
— Ошибаетесь. Просто всему свое место. Работать я предпочитаю старыми методами. Бумага, ручка, замазка. Компьютер я использую для всего остального.
— Что вы называете «остальным»?
— Повседневную жизнь, развлечения, чувства.
— Чувства?
— В тот день, когда я захочу с вами пооткровенничать, пришлю вам мейл.
Диана вышла из машины. Ланглуа последовал за ней. Огромный купол Пантеона нависал над ними фантастической раковиной.
Сыщик подошел ближе:
— Диана, вам что-нибудь говорят названия «Хеклер и Кох» МР-5?
— Нет.
— А «Глок-17» 45-го калибра?
— Это ведь марки оружия, так?
— Совершенно верно. Таким перестреляли друг друга русские. Вы никогда не использовали огнестрельное оружие в своих путешествиях по Африке?
— Я изучаю хищников и не стреляю по мишеням.
Лицо инспектора под серебристой челкой осветилось улыбкой:
— Вот и прекрасно. Я хотел быть уверен.
— В чем именно?
— Что вы не принимали участия в той бойне. Ложитесь спать. Я позвоню вам вечером.
37
Войдя в квартиру, Диана сразу заметила мигающий глазок автоответчика в спальне. Она не была уверена, что хочет слушать сообщения. В прошлый раз это повлекло за собой цепную реакцию событий, она оказалась в Фонде Брюнера и едва не погибла.
Диана прошла через гостиную в свою комнату, села на кровать и уставилась на пульсирующую, как человеческое сердце, красную лампочку. Мысленно она уже слышала короткие, как выстрелы, сообщения матери. А может, звонили ее коллеги, наткнувшиеся на статью в «Монд». Тут она вспомнила, что уже бог знает сколько времени не показывалась на работе… Когда она была там в последний раз?
Зазвонил телефон. Диана подскочила от неожиданности и автоматически сняла трубку.
— Мадемуазель Тиберж?
Голос в трубке был ей незнаком.
— Кто это?
— Меня зовут Ирен Пандов. Я звоню по поводу статьи во вчерашнем «Монд», касательно смерти Рольфа фон Кейна.
— Ка… как вы узнали мой номер?
— Он есть в справочнике.
Диана как-то по-дурацки растерянно подумала: «Ну да, конечно, справочник…» Женщина продолжила:
— Вы недостаточно осторожны — и напрасно.
Незнакомка говорила серьезным спокойным тоном, но у Дианы от страха защемило затылок.
— Что вам нужно? — резко спросила она.
— Я хотела бы встретиться. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.
— Вы были знакомы с Рольфом фон Кейном?
— Некоторым образом. Заочно. Но речь не о нем.
«Наверное, какая-нибудь психопатка, — подумала Диана. — Решила потрепать мне нервы. Или обычная вымогательница». Она спросила:
— О чем же тогда?
— О маленьком мальчике, которого я усыновила пять недель назад.
Диане стало холодно, как будто в жилах у нее текла не кровь, а ледяная сукровица:
— Где… это произошло?
— Во Вьетнаме. В приюте «Хуай».
— Через ассоциацию Борья-Мунди?
— Нет. «Сироты мира». Но это не имеет значения.
— А что имеет?
Не отвечая на вопрос, Ирен Пандов продолжила тем же спокойным тоном:
— Вам придется приехать, я отлучиться из дома не могу. Мой сын уже несколько дней недомогает.
Температура у Дианы упала до абсолютного нуля.
— Что с ним? Несчастный случай? — прерывающимся голосом спросила она.
— Жар. Перепады температуры.
Диана подумала о Люсьене. И о том, что Дагер уверял ее, будто скачки температуры совершенно не опасны. Она внезапно вспомнила о посетившем ее две ночи назад на пороге сна предчувствии: где-то наверняка живет ее собрат по несчастью… Ирен Пандов продолжила:
— Приезжайте ко мне. Как можно скорее.
— Куда? Где вы живете?
Ирен жила в тысяче километров от Парижа, недалеко от Ниццы, в Далюи.
Диана записывала адрес и указания Ирен, прокручивая в голове план действий. Улететь первым утренним рейсом. Взять машину в прокате. Все просто.
— Я приеду завтра, в середине дня, — пообещала она.
— Буду ждать.
Ирен говорила пугающе мягко. Диану вдруг осенило:
— Как вы назвали своего мальчика?
Ирен ответила, и Диана услышала в ее голосе нежность и улыбку:
— И вы еще спрашиваете? Значит, не поняли, что в действительности происходит.
Последняя надежда покинула Диану, и она прошептала помертвевшими губами, как будто хотела задуть свечу:
— Люсьен…
38
Диана прилетела в Ниццу в половине девятого утра и через полчаса, даже не взглянув на Средиземное море, уже ехала по скоростному шоссе мимо домов, торговых центров и предприятий. В окрестностях Сен-Мартен-дю-Вар пейзаж изменился, леса и скалы потеснили дома, и Диана наконец увидела горы.
Сосны прижимались к отвесным склонам, черные вершины устремлялись в небо, реки обмелели… Небо было затянуто облаками. Камень и холод вытеснили тепло, морской воздух и провансальскую растительность. Диана никуда не сворачивала с дороги, проложенной над руслом пересохшего Вара.
Через час пути по бесконечному серпантину Диана наконец добралась до лежавшего в долине озера: оно напоминало зеркало, в котором отражался грозовой свет. Цвет воды колебался между серым и синим, по поверхности бежали мелкие серо-стальные волны. Вокруг господствовал изумрудный цвет. Хвойные деревья тянулись вверх, рассекая тучи. Диана содрогнулась. Она ощущала жестокость каждой вершины, каждого отблеска, каждой детали окружавшего ее пейзажа, освещенного пробивающимся сквозь тучи солнцем.