Диана не верила своим ушам: сейчас с ней говорила не буржуазка с бульвара Сюше. Такую Сибиллу она не знала. Мать никогда не рассуждала при ней ни о коммунизме, ни даже о политике. Но теперь это неважно. Сейчас она узнает историю жизни этой женщины и все поймет.
— В шестьдесят седьмом мне исполнился двадцать один год. Я писала работу для получения лицензиатскои степени на психфаке Нантерского университета и была обычной мещаночкой, правда, душой и телом преданной идеалам своего времени. Больше всего меня тогда интересовали коммунизм и экспериментальная психология. Я одинаково пылко мечтала отправиться в Москву, на родину победившего социализма, и в американский университет Беркли, где химики пытались проникнуть в тайны неизученных зон человеческого мозга, используя ЛСД и медитацию.
Героя моего романа звали Филипп Тома. Он был одним из самых прославленных ученых-психологов Нантерского университета… и видной фигурой в компартии. Я ходила на все его лекции. Он казался мне потрясающим, загадочным, недоступным…
Потом я узнала, что Филиппу нужны испытуемые для проведения тестов в психологической лаборатории больницы в Вильжюифе, и стала волонтеркой. Тома изучал подсознание и возникновение у человека паранормальных способностей. Он проводил серию парапсихологических опытов по образцу американских, и я уже в шестьдесят восьмом начала регулярно бывать в Вильжюифе. Меня ждало разочарование: тесты были скучными — приходилось в основном угадывать карточные масти, а сам Тома никогда в этой лаборатории не появлялся.
Прошло много месяцев, прежде чем мэтр вызвал меня. Я продемонстрировала статистически убедительные результаты, и Тома решил лично провести новую, углубленную серию тестов. Не знаю, что в тот момент потрясло меня сильнее: то, что я оказалась медиумом, или перспектива общения с моим кумиром.
Я окунулась в работу с головой, наслаждаясь временем, проведенным рядом с тем, кого теперь называла Филиппом. Уже тогда что-то в его поведении смутно меня настораживало. Он словно бы искал во мне некую завораживавшую его силу. Очень скоро я поняла, что Тома верит, будто и сам наделен силой: не экстрасенсорным восприятием, а психокинетическими способностями. Он считал, что может воздействовать на материю на расстоянии, в частности на металлы. Пару раз ему это действительно удавалось, но он не мог управлять силой по собственному усмотрению. В конце концов мне стало ясно: Тома завидует моему дару.
Разразились события мая шестьдесят восьмого года. Мы с Филиппом стали любовниками на баррикадах. Я физически осязала воплотившиеся в жизнь мечты и идеалы, но нас разделила волна ужаса: однажды, когда мы предавались любви и Филипп был во мне, я увидела в его глазах отблеск ненависти.
Суть происходившего я поняла много позже. Тома был теоретиком. Он видел себя генератором идей, высших устремлений и духовных сил. Я же вернула его с небес на землю, доказав, что он обычный мужчина, одержимый моим телом. Тома считал меня виновницей своего падения. Он верил, что я его сглазила и сила ушла.
Бунт длился несколько недель, потом рабочие вернулись к работе, а студенты к учебе. Тома поставил крест на всем революционном движении в Европе. Некоторые наши товарищи были так разочарованы, что отошли от политической борьбы, другие стали террористами, у Филиппа же был совсем иной план — он решил уйти на Восток, добраться до коммунистического лагеря и на себе испытать систему, которую так долго защищал. Больше всего ему хотелось попасть в парапсихологические лаборатории русских. Он верил, что там ему удастся разбудить свои психокинетические способности. Проблема состояла в одном — ему нечего было предложить Советам. В те времена, чтобы проникнуть за «железный занавес», необходимо было доказать Системе свою полезность. Тома понял, что я — его разменная монета.
Под предлогом официальной поездки в Москву мы много раз ходили в советское посольство. Тома был знаком с дипломатами разного ранга. В одном из кабинетов с серыми стенами и грязными занавесками нас подвергли парапсихологическим тестам. Тома провалился, но мои результаты оказались исключительными. Сначала русские искали подвох, но потом поняли, что перед ними экстрасенс невероятной силы, и процесс пошел быстрее.
Я бы ни за что не оставила Филиппа, хотя его психическое состояние продолжало ухудшаться: за год он дважды побывал в клинике, где его лечили то от депрессии, то от навязчивых состояний. Филипп был одержим болью, насилием, кровью. Несмотря на это — а возможно, именно из-за этого, — я любила его еще сильнее.
В январе шестьдесят девятого мы участвовали в конгрессе по когнитивным наукам в столице Болгарии Софии. Там с нами связались кагэбэшники: они снабдили нас фальшивыми советскими документами на имена Малина и Садко. Все происходило в обстановке мрачной подозрительности, но нам только того и нужно было. Сорок восемь часов спустя мы оказались в СССР.
Мы ждали, что нас встретят как героев, а с нами обращались как со шпионами. Мечтали о мире, где царит равенство, а столкнулись с несправедливостью, обманом и угнетением. Разочарование было полным и жестоким.
Раздражение Филиппа обрушилось на меня. Он желал меня все сильнее, и это желание было для него постоянным источником унижения. Просыпаясь по утрам, я обнаруживала на теле порезы. Когда я спала, Филипп наносил мне раны иглами и лезвиями, которые использовал в своих психокинетических опытах.
Я угасала на глазах. Издевательства Тома, холод, недоедание и парапсихологические тесты, которым меня каждый день подвергали в грязной лаборатории, — все это разрушало меня. Я теряла голову. И вес. У меня прекратились месячные, и я поняла, что беременна.
В марте шестьдесят девятого партийные функционеры объявили о нашем переводе в лабораторию, находившуюся за восемь тысяч километров от Москвы, где-то в Монголии. Меня это известие ошеломило, а вот Филипп вновь обрел веру в себя. Я сообщила ему о беременности, но он меня почти не слушал. Все его мысли были заняты одним: нас отвезут в самый секретный институт советской империи, где мы наконец сможем изучать паранормальные феномены, используя знания русских в этой области.
Я понимала, что роды в Москве вряд ли будут принимать на высоком уровне медицинского искусства, но такого варварства и жестокости все-таки не ждала. Сама я родить нормально не могла — была слишком истощена. Схватки были слабыми, шейка матки не раскрывалась. Перепуганные акушерки вызвали дежурного врача. Он был пьян в стельку: перегар перешибал даже витавший в операционной запах эфира. Этот алкоголик с трясущимися руками решил пустить в ход щипцы.
Я чувствовала, как металлические инструменты разрывают мое тело, проникают внутрь, ранят до крови. Я кричала и вырывалась, а он заталкивал железные крючья все глубже и глубже. В конце концов мясник решил делать кесарево сечение, но наркоз на меня не подействовал: лекарства оказались просроченными.
Оставалось одно — резать по-живому. Я была в сознании, когда мне вспороли живот, и почувствовала прикосновение скальпеля. Потом моя кровь брызнула на халаты медиков, на стены, и я отключилась. Когда двенадцать часов спустя я очнулась, ты лежала рядом со мной, в пластиковой колыбельке. Я еще не знала, что из-за операции стала бесплодной, хотя эта новость сделала бы меня совершенно счастливой. Не будь я в тот момент так слаба, швырнула бы тебя об пол.
Это «тебя» добило Диану. Так вот как она вошла в этот мир. Через кровь и ненависть. Ее породили монстры — Сибилла Тиберж и Филипп Тома. Внезапно Диана ощутила прилив странного, но благодатного тепла. Ей открылась истина: она прошла сквозь хаос — и уцелела, не унаследовала их атавизмы, легко отбросив в сторону генетическую предопределенность. Да, Диана Тиберж — неуравновешенная, странная, возможно, чокнутая женщина, но на этих диких зверей она точно не похожа.
Ее мать продолжила:
— Через два месяца, осенью шестьдесят девятого, мы отправились в Монголию. Я узнала, что такое абсолютный холод. Открыла для себя огромный континент, где можно было сутками идти по лесу и никого не встретить. Обледеневшие здания вокзалов напоминали военные казармы. Повсюду были военные в гимнастерках с автоматами, телеграфные провода и колючая проволока. Мне чудилось, что я попала в ГУЛАГ без конца и края.
Я и сегодня помню стук вагонных колес по рельсам. Мое дыхание сливалось с дыханием стали. Я и сама стала железной женщиной. Несокрушимой, как материал, из которого были сделаны изуродовавшие мое лоно хирургические инструменты. Несгибаемой, как иголки, которыми каждую ночь уродовал меня Филипп. С тех самых пор и поныне я всегда держу при себе стальное лезвие — для защиты от него и ему подобных. Во мне поселилось одно-единственное жгучее желание — я хотела отомстить, и интуиция парапсихолога подсказывала: на краю тайги я сумею осуществить свою месть.
69
Жар от неоновых ламп не мог победить холод. Диана чувствовала, как у нее немеют ноги. Узнает ли она, чем закончится эта история? Доживет ли до утра?
Мавриский и Саше не двигались, внимая словам Сибиллы Тиберж как непреложной истине. Их лица хранили каменную неподвижность, только глаза блестели из-под заиндевелых козырьков. Диане вспомнились каменные звери, сторожившие вход в китайские храмы.
Гнусная мать продолжила свой рассказ:
— Когда мы приехали, парапсихологи уже извратили ход работы. Жестокость их приемов мгновенно покорила Тома. Я видела в этом очередной этап своих несчастий, но переживала их с холодным безразличием.
Но когда они арестовали цевенских шаманов, я решила действовать. За два года соотношение сил между мной и остальными исследователями полностью переменилось. Один за другим они влюблялись в меня, несмотря на все их безумие и жестокость. Я учила их французскому. Выслушивала пьяные откровения. Дарила крупицы нежности. В том аду я была для них предметом обожания, уважения и поклонения.
Диана представила себе славянских палачей, и мать показалась ей безумной Горгоной.
— Я убедила их, что они ничего не добьются своими кровавыми методами, что единственный способ добиться могущества — это пройти посвящение самим. Я знала, как убедить Талиха помочь нам…
Диана грубо перебила мать:
— Не верю. Вы убиваете сибирских колдунов, бросаете в застенок Талиха, сжигаете всех его братьев, а ты уверяешь, что, стоило тебе пококетничать с ним в камере, и он согласился выполнять приказы? Твоя история — вранье от первого до последнего слова.
Сибилла поморщилась:
— Ты недооцениваешь мои прелести, дорогая. Но ты права: я ошиблась в расчетах. К тому моменту у Евгения уже созрел другой план.
— Какой план?
— Имей терпение. Будем следовать хронологии событий.
Приверженец хронологического изложения событий Поль Саше снова вступил в разговор:
— В конце апреля мы освободили Талиха и цевенских шаманов. Их было девять человек. Мы собрались здесь, в этом самом зале. Я и сегодня как наяву вижу их исхудавшие лица, шершавую, как кора деревьев, кожу, черные обтрепанные комбинезоны. Все вместе мы составили круг. Можно было начинать сбор.
— Сбор?
— По-цевенски — илук, — вмешалась Сибилла. — Религиозный совет, наподобие Собора епископов в Ватикане, только тут вместо них были шаманы. Самые могущественные шаманы Монголии и Сибири. Мы находились в каменном кольце: цевены назвали нашу встречу «каменным святилищем».
В Джованни проснулся этнолог.
— Как проходило посвящение? — спросил он. Сибилла одарила итальянца презрительным взглядом.
— Узнать секрет — значит шагнуть за черту, а раскрыть его — вернуться обратно. Шаманы обучали нас в лесу. Мы расстались с человеческими привычками, забыли человеческую речь, кормились сырым мясом. Тайга проникла в нас, разорвала на части, уничтожила. Тот опыт стал подлинной смертью, но в конце испытания мы вернулись к жизни, наделенные невероятным могуществом.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Диана.
— Инициация позволила каждому из нас максимально развить свой дар.
Диану снова била дрожь. Холод и жестокая правда отравляли ей кровь. Она знала, что на этой стадии тело остывает на градус за три минуты. Неужели они все замерзнут до смерти? Она спросила:
— Что вы сделали с цевенскими шаманами?
Мавриский поклонился, изобразив фальшивое сожаление:
— Мы их убили. Наша история была историей гнусного бесчестья. Власти и безграничного тщеславия. Мы хотели быть единоличными хранителями этих тайн.
— А Талих? — выкрикнула Диана.
В разговор вмешался Саше:
— У нас не было времени на схватку друг с другом. Ожидался приезд партийных эмиссаров для расследования обстоятельств аварии, и мы знали, что сопровождать их будут воинские части. От нас ускользнула только Сюянь — та колдунья, которая спасла тебя.
— Как вы с Тома вернулись во Францию? — спросила Диана у матери.
— Это было очень просто. На какое-то время мы затаились в Москве, а потом связались с французским посольством и сыграли раскаяние.
— И русские вас отпустили?
— В брежневском СССР были проблемы посерьезнее двух французских парапсихологов, работавших в лаборатории, которая ничего не добилась.
Диана домыслила вслух окончание истории:
— Вы вернулись на родину, где никто ничего о вас не знал: фон Кейн, Йохум, Мавриский, Саше… Пси-способности позволили каждому из вас достичь власти и разбогатеть.
Сибилла усмехнулась. Ее глаза лихорадочно блестели.
— Ты никогда не поймешь, чем мы наделены, что храним внутри себя. Материальная реальность ничего для нас не значит. Единственное, что нас всегда интересовало, — это собственные возможности. Чудесные механизмы, находящиеся на вооружении у нашего мозга, за которыми мы можем наблюдать, используя по собственному усмотрению. Запомни: единственный способ изучить паранормальные способности — это обладать ими. Тебе никогда не дотянуться до таких высот.
— По большому счету мне все равно, — устало ответила Диана. — Но остается последняя загадка.
— Какая?
Она развела руками. От холода она перестала чувствовать кончики пальцев и поняла, что сердце стало биться медленнее и хуже снабжает кровью кожу и конечности.
— Почему вы вернулись сегодня?
— Ради схватки.
— Схватки?
Женщина в красной шапочке сделала несколько шагов вперед. Она как будто не ощущала холода. Затянутой в перчатку рукой она погладила лежавший на металлическом столике хирургический нож и объявила:
— Круг передал нам способности и силу. Взамен мы обязались до конца следовать правилам.
— Каким правилам? Я ничего не понимаю.
— С незапамятных времен цевенские колдуны сходятся здесь и меряются силами. Победитель каждой схватки наследует дар противника. Мы всегда знали, что однажды нам придется биться друг с другом в этой долине. Сигнал прозвучал. Мы пришли, чтобы вступить в схватку.
Диана и Джованни переглянулись. Она вспомнила сказанную им фразу: «Шаманы всех кланов отправлялись в особые, им одним известные места и сражались, приняв обличье животного-тотема…»
Изумление.
Ужас.
Каждый из посвященных был Фаустом.
Все они заключили договор с духами и теперь должны были заплатить за инициацию, подчинившись закону тайги. Закону схватки.
70
В таком случае все становилось на свои места. Если эти шаманы собирались биться в символическом облике животных, их дуэль была в некотором смысле охотой. Все должно было пройти в строгом соответствии с древним цевенским ритуалом охоты.
Стражам отводилась роль провозвестников схватки и ее проводников.
Вот зачем современные колдуны подобрали для себя таежных детей и терпеливо ждали, когда они впадут в транс и предначертанная дата проявится на их сожженных пальцах. Таков был ритуал. Так гласил закон. Только Страж мог узнать, когда состоится битва, и назвать день возвращения.
Еще один факт полностью укладывался в звериную символику. Евгений Талих давил сердца своих жертв изнутри: так в Центральной Азии убивают скот.
Неожиданно мысли Дианы приняли новый оборот. Она думала об особенностях поведения посвященных. Патрик Ланглуа рассказал ей, что Рольф фон Кейн соблазнял женщин, исполняя оперные арии, и его пение зачаровывало весь женский персонал больницы. А еще Диана вспомнила одно замечание Шарля Геликяна о Поле Саше: «Не доверяй ему, он бабник. Когда преподавал, вечно клал глаз на самую красивую девчонку. Другим оставалось заткнуться и ждать. Настоящий вожак стаи».
В отношении к сексу проявлялась глубинная психология мужчины, и новообращенные шаманы не были исключением. Теперь Диана не сомневалась: все эти одержимые имитировали поведение животных.
И не абы каких животных. Как этолог Диана распознавала в поведении фон Кейна специфические повадки оленевых. Она не могла не думать о брачном крике. Лесные олени, и северные олени, и карибу — единственные представители отряда млекопитающих, способные криком вызывать у самки сексуальное возбуждение. Соблазняя женщин пением, немец вел себя как олень, каким бы невероятным ни казалось подобное сравнение.
Ключ к пониманию личности Саше дал Геликян: вожак стаи. Человека, подчиняющего своей власти красивую ученицу или сотрудницу, можно сравнить с волком. С «альфой» — так зоологи называют доминирующего в стае самца, оплодотворяющего самку и требующего подчинения от сородичей.
Диана вспомнила ловушку, подстроенную ей Филиппом Тома. Тщательно подготовленную, основанную на скрытом гипнотическом воздействии, безграничном терпении и умении молниеносно наносить удар. Подобная техника навела Диану на мысль о другом виде: змея охотится, стоя на хвосте и гипнотизируя жертву неподвижным взглядом.