— Не обращай внимания, — бодро гудел Сергеев. — Мы тоже у себя сколько лишнего туману напускаем… В общем, завтра пришлем за тобой машину!
В коридоре Сергеев дернулся было к двери заведующего.
— Хочу его, гада, обидеть… Да может ведь на Женьке отыграться… Ладно, ну его к черту…
Подавленные, оперативники вернулись в управление.
— Ты знаешь, ужасно это, и Женьку жалко, но у меня такое чувство, будто вдобавок еще вывозился в говне, — сказал Попов.
— Точно, — кивнул Сергеев и второй раз за день скрипнул зубами.
Глава двенадцатая
Пожалуй, давно в Тиходонском уголовном розыске не опрашивали свидетеля так подробно, как капитан Попов гражданина Опрышкина — водителя черной «Волги» госномер «А 12‑76 ТД».
«… Остановил этот, повыше, а второй потом подошел, тоже взял документы, посмотрел, я еще удивился: обычно один гаишник читает и права, и техпаспорт… Нет, второй только в техпаспорт заглянул… Нет, со мной не разговаривали… Как сказал высокий: «Ваши документы», так больше и ни слова. Да обычный голос… Коронок я не заметил, а татуировок точно не было. Не знаю, почему со мной не говорил, обычно слово за слово… А тут вроде время выжидали, точно ожидали чего… Не знаю, откуда же… Но я вам скажу — страшно мне почему‑то стало… Трудно объяснить… Да, не наказания — я‑то знал, что скорость превысил… И в правах два червонца, сразу сказал: «Возьми, командир, сколько надо…» А он глянул так на меня и так усмехнулся… Ну, вроде с превосходством, по‑блатному, мол, куда ты, козявка, денешься, копейками не обойдешься… Ну, это мои мысли, он молча глянул, и я чувствую — аж холодный пот прошиб…»
Медленно крутились кассеты допотопного магнитофона III класса «Весна», и пленка зафиксировала напряжение в голосе опрашиваемого, когда он говорил о пережитом испуге.
«И от второго что‑то такое исходило, страшное, да нет, лицо обыкновенное… Знаете, меня однажды в подземном переходе ограбили, так вот тогда тоже такое чувство было, только послабее… Ну а потом машина грузовая, фургон… Так до этого я уже все рассказал… Да, документы смотрят, будто ждут чего‑то… Между собой говорили. Второй, когда подошел первый, сказал: «Ну вот, разберемся с нарушителем и до обеда к Петруше поспеем». Или «к Петруне». Вроде имя, а может, прозвище. Не знаю, зачем говорил, но бодро так… Мол, не сомневайся, все будет нормально… И, значит, фургон. Второй говорит: «Стопори его!» Сержант палкой махнул, а фургон — мимо, чуть его не задел, аж отпрыгнул! Выругался и говорит: «Там милиция!» А у меня сразу страх прошел. Не знаю почему, прошел, и все! Сержант говорит: «Поехали, дел много». Второй вроде засомневался: «А Петруша?» Высокий как‑то обозленно: «Другую найдем». Второй пожал плечами: «Ну смотри!» Сержант тогда двадцатку мою из корочки выгреб, а документы бросил в окошко, на колени. «Поезжай», — сказал… Нет, без злобы. Вроде как с облегчением. Я и поехал. А они к своей пошли, «шестерка»… нет, обычная, красная… Номер не рассмотрел, не до того было… Так и не понял, чего они останавливали? Деньги сорвать? Так сразу бы и брали! Но я потом два дня за руль не садился… Не знаю почему. Не садился, и все…»
Фонограмму потом многократно прослушивали в отделе, Ледняк пытался выделить ключевые фразы: «второй тоже взял документы», «со мной не разговаривали», «вроде ждут чего‑то», «говорит: «Там милиция!» Значит, ряженые. И это чувство страха… «Трассовики»? Скорей всего.
«Документы бросил в окошко». Эксперты исследовали водительские удостоверение и техпаспорт — отпечатков пальцев на них было много, но четких и поддающихся идентификации только два, оба принадлежали самому Опрышкину.
«До обеда к Петруше поспеем». Эта фраза заставила высчитывать количество километров, которое могла пройти машина до определенного рубежа: двенадцати, часу, двух, трех — когда там они обедают? Разброс был очень широк и при неизвестности направления делал поиск бессмысленным. А вот имя Петруша и производные от него, а также похожие фамилии и клички стали предметом разработки, которая, впрочем, по тем же причинам практически не имела шансов на успех.
Четких примет предполагаемых «трассовиков» Опрышкин не дал, но синтетический портрет, составленный по описанию майора Титова, опознал среди других фотороботов.
Подробные показания дал и подполковник Викентьев, который тоже из нескольких фотографий выбрал этот же портрет. Значит, штабист правильно ухватил основные приметы внешности!
Напоследок Ледняк истолковал фразу «другую найдем» как намерение «трассовиков» завладеть именно «Волгой», может быть, именно черной «Волгой». А поскольку такие модели и цвет машин особенно ценились на Кавказе, а в радиусе 600900 километров (именно на столько можно было «поспеть» к средневычисленному «обеду») находились Предгорная и Горная АССР, начальник отдела выдвинул версию, что именно там следует искать Петрушу, который является либо сбытчиком, либо заказчиком товара.
Версия была логичной, но недостаточно обоснованной, и в нее мало кто поверил.
— Может, они просто собирались где‑то нажраться, а Петруша — какой‑нибудь шашлычник или собутыльник, — высказался Тимохин, когда вышли из кабинета начальника. — А «другая» — это любая машина, не обязательно «Волга», да еще черная…
— Да, слишком уж красиво получается, — буркнул Сергеев. — Прямо Шерлок Холмс. Еще послать в Предгорск доктора Ватсона, чтоб следил за автомобильным рынком и МРЭО.
— Представляешь, что бы он там накопал? — подхватил Тимохин. Сергеев мрачно улыбнулся.
Тем не менее версию стали отрабатывать.
«Начальнику УГАИ МВД Предгорной АССР, начальнику УГАИ МВД Горной АССР. Прошу активизировать проверку поставленного на учет в последнее время автотранспорта на предмет выявления пропавших автомобилей, перечисленных в ориентировке по РД «Трасса», а также провести работы по выявлению и проверке машин, эксплуатирующихся либо хранящихся без постановки на учет. Начальник УУР Тиходонского УВД Скляров».
Готовивший телефонограмму Попов дописал еще одну фразу: «Есть основания полагать, что похищенные автомобили сбываются в республике», но Ледняк, перед тем как идти подписывать документ, вычеркнул последнюю строку, неопределенно сказав: «Незачем муравейник ворошить раньше времени…»
Вторую телефонограмму направили начальникам уголовного розыска каждой из республик: «Просьба проверить по оперативным учетам фигуранта РД «Трасса» по кличке (имени, фамилии) Петруша, Петруня либо схожего звучания. Предположительно может заниматься скупкой и перепродажей похищенного, возможно, автомобилей».
Копии документов подшили в дело, туда же вложили поступившие через две недели ответы: «Проверкой зарегистрированного и незарегистрированного автотранспорта машин, находящихся в розыске как похищенных, не зарегистрировано».
«По данным оперативных учетов лицо по кличке (фамилии, имени) Петруша, Петруня не установлено».
— Кто за нас будет делать нашу работу? — прокомментировал Сергеев. — Мы запросили, они отписались — и у нас и у них в документах полный ажур. Если искать всерьез — надо самому ехать и поднимать всех на уши.
«Трасса» буксовала на месте, а вот Учителя раскрыли. Благообразный пятидесятилетний мужчина заманивал детей в безлюдные места и убивал. Дело было скандально известным, и местные газеты спешили оповестить читателей об успехе уголовного розыска. В одном репортаже расхваливали «вдумчивого аналитика» майора Сергеева, который обезвредил опасного маньяка. Сергеев плевался, потому что по Учителю работала совсем другая группа, а он только выезжал на задержание. Маньяк сопротивления не оказал и, увидев оперативника, сразу протянул вперед руки. Наручников у майора при себе не было, и он до машины вел задержанного за шиворот, а тот так и держал руки перед собой.
Коллеги, веселясь, называли Сергеева «аналитиком» и просили рассказать про свои подвиги подробней. Иван Алексеевич Ромов тоже достаточно позубоскалил по этому поводу и как‑то, войдя в кабинет, начал обычной прибауткой:
— Ну ты, аналитик хреновый, хватит вдумываться, надо же и делом заниматься!
Но от второй части фразы на Попова дохнуло холодом:
— Давайте на инструктаж к Викентьеву, живо. Есть работа.
Работой оказалось приведение в исполнение приговора по Рослову, убившему жену и годовалую дочку.
— А где же Лесухин? — поинтересовался Сергеев.
Викентьев пожал плечами.
— Истребовали дело туда, — он показал на потолок. — Решения пока нет.
— Как бы его не помиловали, — озабоченно сказал Ромов и высморкался.
— Вот будет штука! Когда начинаются такие затяжки…
— Это не нашего ума дело. — Викентьев не любил, когда на инструктаже отклонялись от основной задачи. — Вот приговор, читайте!
— Вот будет штука! Когда начинаются такие затяжки…
— Это не нашего ума дело. — Викентьев не любил, когда на инструктаже отклонялись от основной задачи. — Вот приговор, читайте!
Операция прошла точно по графику и без сбоев, если не считать того, что у Рослова в последний момент отказали ноги, и Попов с Сергеевым втащили его в засыпанную опилками комнату на весу. Поэтому отстраниться не удалось, и Попов слегка забрызгался. Первый номер сноровисто отмыл пятнышки и посоветовал завести специальную рубашку.
В диспетчерской выпили. На этот раз водка пошла хорошо, и Попов не отказался от второй порции. Ромов оказался прав — напряжение снималось лучше, чем транквилизатором. В два часа Валера был уже дома. Спиртное действовало не только расслабляюще, и он разбудил жену.
— Ты что, пил? — прошептала горячая от сна Валентина.
— Самую малость, родная, — с придыханием ответил он.
В сентябре Попов проверил трех уволенных и двух действующих сотрудников, неделю провел в районах, выполняя обязательную миссию областного аппарата по оказанию помощи в раскрытии зависших преступлений к концу отчетного квартала.
Кроме того, исполнили Башкаянца — главаря банды, совершавшей разбойные нападения и оставившей за собой три трупа. Тот плакал и пытался ползать в ногах и целовать руки. Процедура произвела на Валеру тягостное впечатление, и он уже спешил в диспетчерскую, чтобы снять стресс, впервые оценив мудрость простого и действенного способа, к которому относился вначале с некоторой брезгливостью.
В октябре исполняли двоих — Савина и Хвостова. Первый убил инкассатора и при приведении находился в безразличном оцепенении. Особо опасный рецидивист Хвостов, имевший за плечами семнадцать лет отбытого срока и осужденный за терроризирование осужденных и захват заложников, вел себя спокойно. Выслушав прокурора, он сплюнул и выматерился: «Стреляйте, менты поганые, мне все равно».
Потом, в диспетчерской, Попов сказал:
— Крепкий кремушек! Интересно, кто его брал?
— Войсковики, — пояснил по‑прежнему непьющий Сергеев. — У них своя группа захвата. Ребята — будь здоров, черту рога обломают!
— А знаете что, государи мои, — умильным, «сдруживающим» тоном заговорил Иван Алексеевич Ромов, — ведь скоро праздники!
— Будем скидываться? — ухмыльнулся Буренко.
Прокурор страдальчески скривился.
— Надо нам здесь субботник устроить, — предложил первый номер. — Приберемся, почистимся, выкинем со двора все железяки. А потом и посидим, как положено…
— Давайте и газончик разобьем, клумбу, цветочки посадим, елочки, — очень серьезно поддержал Ромова врач. — Дорожки песком посыплем, шезлонги поставим. В выходные с семьей — на отдых…
— Послушай, Николай, ну почему ты такой желчный? Ведь есть вещи, которые смаковать нельзя! Ну вот ты к себе в морг экскурсии разве устраиваешь? Или в газетах про то пишешь, как покойников потрошишь?
Иван Алексеевич обиженно пожевал губами.
— Зачем же ты все время намекаешь, что мы что‑то нехорошее делаем? Мы ведь закон исполняем! Закон! Правда, Степан Васильевич?
Прокурор скривился еще больше и отвернулся.
— Если не мы, то кто же? — возбужденно привстал Ромов. Он завелся, на щеках наметились красные пятна. — И ты вместе с нами это делаешь и деньги за то же самое получаешь! Так зачем, спрашивается, все время в душу плевать? Мол, ты это дело осуждаешь и вроде как в стороне остаешься! Не‑е‑е‑т, милый, ты с нами в одной упряжке!
Красные пятна запылали вовсю.
— А действительно, Николай Васильевич, что вы имеете в виду? — Викентьев исподлобья уставился на врача. — Я думаю, что наш ветеран совершенно прав и ваши постоянные шуточки просто неуместны. Определите свою позицию раз и навсегда. Иначе мне придется искать вам замену.
Руководитель спецопергруппы говорил негромко и внушительно. Хотя и он сам и все присутствующие знали, что заменить Буренко — дело вовсе не простое, тем более что любые подвижки нарушают стабильность группы.
— Моя позиция проста. — Врач мрачно смотрел в стол прямо перед собой.
— Любая законная процедура, подчеркиваю — законная процедура, должна быть выполнена достойным способом. Какой‑то ритуал: священник, последнее желание, известная всем атрибутика, торжественность…
Буренко поднял голову и обвел всех взглядом, в котором отчетливо читался вызов.
— Да‑да, торжественность, — упрямо повторил он. — Ведь прерывание жизни — акт еще более значимый, чем рождение!
— Вот даже как? — Викентьев не сводил с судмедэксперта пристального взгляда.
— Именно! Рождение — естественная процедура, запрограммированная природой. И сам появляющийся на свет мало что понимает, практически ничего. И ничего от него не зависит.
Теперь Буренко смотрел прямо в глаза второму номеру. Попов подумал, что Наполеон был для доктора отвлекающей фигурой, а главным оппонентом он считает руководителя группы.
— А здесь, — Буренко ткнул пальцем вниз, в направлении подвала, — происходит противоестественная процедура, весь ужас которой воспринимается… — он замялся, подыскивая слово, — приговоренным. Так разве не заслуживает он торжественного ритуала? А вместо этого — ночь, подвал, наручники, отобранный у бандитов пистолет…
— Да какая ему разница? — буркнул Наполеон.
— И вся процедура тайная, с душком предосудительности… Вот это мне и не нравится, хотя я участвую в работе вместе с вами. Ветеран прав — без этого не обойтись. Но все должно быть по‑другому!
— Комендантский взвод, залп на заре? — спросил Викентьев.
— Человечество накопило большой опыт, к сожалению, и в этом страшном деле. Вполне можно перенять что‑то более подходящее.
Буренко закончил непривычно длинную речь и откинулся на спинку расшатанного стула.
— Так вот, залп с некоторого расстояния чаще всего калечит смертника, — по‑прежнему тихо продолжал Викентьев. — И его все равно приходится добивать выстрелом в голову в упор, ничего красивого в этом нет. А что касается мирового опыта… Гильотина? Гаррота? Меч или топор? Это отбросим сразу. Электростул, на котором жарят заживо иногда десять‑пятнадцать минут? Газовая камера, где корчится удушаемый? Виселица, с которой традиционно связано обесчещивание, позор и отсутствие покоя там? — Викентьев поднял глаза вверх. — Или ядовитый укол в вену, против которого протестуют ваши коллеги потому, что он компрометирует медицинское ремесло?
Викентьев выдержал паузу, но Буренко отвечать не собирался.
— Только красиво и гуманно отправить человека на тот свет нельзя. И требовать от этого процесса эстетической формы — чистейшее чистоплюйство! Ассенизатор всегда пахнет дерьмом, а не французским одеколоном; но, если он не станет работать, дерьмом будем вонять мы все.
— К тому идет, — сердито буркнул Ромов.
— Я вам расскажу одну историю, доктор, — подался вперед Сергеев, и выражение его лица было не самым добродушным. — Наш товарищ. Женя Гальский, сейчас умирает от рака. Он не совершил ничего плохого, наоборот — честно пахал всю жизнь и был отличным парнем. Ваши коллеги выписали его из больницы на пятый день и поставили крест — для них его уже нет на свете. Парень корчится дома, жена бегает по кабинетам, подписывает десятки бумажек и ставит десятки печатей, чтобы купить промедол. Больше двух ампул в день не дают, у нас же в здравоохранении это строго… И упаси Бог пустую ампулу разбить или выбросить, только на возврат, учет прежде всего…
Сергеев облизнул пересохшие губы, а Попов разлил остатки водки.
— Пришлось мне поймать одного негодяя и вытрясти из него все что надо! У негодяев есть любые препараты и в любых количествах, без всяких рецептов, разрешений и печатей!
Сергеев нервно пристукнул ладонью, стол скрипнул, водка плеснулась в стаканах.
— Не хотите поморализировать на эту тему, доктор? Да насчет торжественности и ритуалов порассуждать?
В диспетчерской на миг стало совершенно тихо.
— Ладно, — сказал Ромов своим обычным тоном, — давайте за Женьку… Субботник все‑таки провели. Иван Алексеевич домовито наводил порядок в диспетчерской, Сивцев с Шитовым возились в гараже и подвале, Попов, Сергеев и Викентьев разбирали металлический хлам во дворе. Послонявшись по точке исполнения, к ним присоединился и Буренко. Григорьева на субботнике не было, да никто его и не собирался приглашать.
— Помогай, Васильич… — Второй, третий и четвертый номера с натугой тащили проржавевший задний мост какого‑то допотопного грузовика, и в голосе Викентьева ощущалась неподъемная тяжесть ноши.
Врач с готовностью вцепился в округлое железо и, пыхтя, принял свою часть веса. После выяснения отношений он разительно изменил поведение: ни иронии, ни саркастических шуток — справный мужик, охотно выполняющий общественную работу.