Гарулин иногда с присущим ему ехидным остроумием называл его инопланетянином.
— Василий Захарович, — без лишних вступлений начал Гарулин, — я вас, как вы догадываетесь, пригласил не для того, чтобы о магазинах говорить. Вы, я надеюсь, и так уже в курсе дела. Я вас позвал по другому делу, догадываетесь, по какому? — Гарулин изобразил подобие улыбки.
Улыбка вышла довольно саркастичной, он никак не мог простить Пуговицыну его смешной неуклюжей интеллигентности и излишней разборчивости в средствах.
Прежде чем ответить, Пуговицын как-то жалко скривил в ответной улыбке узкий бесцветный рот, точно прорезанный бритвой.
— Ничего определенного сказать пока не могу, — Василий Захарович с опасением взглянул на Гарулина, — если не считать, что мы засекли звонок. Звонили из редакции. Мы определили, что это редакция «Тарасовских известий».
— Значит, нашелся какой-то вшивый писака, который меня шантажирует. Это все, что ты можешь мне сообщить?
От разочарования и волнения Гарулин лихо перешел на «ты». Впрочем, он мог позволить себе любую вольность, которая в данном случае воплощала как бесцеремонность, так и доверительность.
— Именно так, — бесстрастный Пуговицын, скрытно наслаждаясь произведенным эффектом, тем не менее нервно покусывал губы.
Скромно опустив глаза, он продолжил, воспользовавшись минутной паузой:
— Аркадий Вадимович, вы хоть сумму-то назвать можете, которую запросили?
— Тебе-то что до этой суммы? Скажу только, что немалая. Нужно хотя бы об авансе договориться, что ли. Время потянуть. Сам ведь понимаешь, если что в печать просочится, нам хана. Да и тебе тоже, не думай, что сухим из воды выйдешь. И Люкину это не с руки. Недоволен он будет страшно, я уж не говорю о людях из обладминистрации… Полетят тогда головы.
— Что же вы собираетесь делать? — осмелился спросить Пуговицын.
— Это я у тебя должен спрашивать, ты ведь у нас умник-разумник. Пока этот хренов писака вокруг да около ходит, а мы время тянем, нужно успеть проверить каждого, кто в этой газетенке бумагу марает, и раздавить гниду, — с леденящей злобой закончил Гарулин и, прищурившись, склонил голову набок, очевидно, что-то прикидывая в уме.
— А все-таки, Аркадий Вадимович, как вы думаете, кто документы стащил? Ведь наверняка свои?
— А может, ты спер, — подозрительно усмехнулся Гарулин. — Мало того, что воруете, суки, да еще и подставляете, рубите сук, на котором сидите. Ну, ничего, я разберусь, в бараний рог согну.
Пуговицын настолько растерялся от прямой инсинуации Гарулина, что ничего не успел возразить, слова застряли в его пересохшем от страха горле, и прежде чем он смог опомниться, Гарулин властно произнес:
— Ладно, иди, займись работой, а я сам решу, как быть. И рот на замке держи.
— Да что вы, Аркадий Вадимович, неужели я кого оповещать буду, — в голосе Пуговицына зазвучала наигранная укоризна.
Когда он покинул кабинет, генеральный погрузился в задумчивость, из которой его вывел приход секретарши.
Она поставила на журнальный столик поднос с кофейными приборами и тостами и, налив кофе в чашку, услужливо поднесла ее Гарулину, доверительно шепнув ему на ухо, что пришла Синчугова.
Дождавшись, когда секретарша уйдет, и отхлебнув кофе, Гарулин встал и, заложив руки в карманы, широким шагом вышел из кабинета. Сопровождаемый недоуменным взглядом Риты, он направился в бухгалтерию.
Не входя внутрь, а прислонившись к косяку, он незаметно оглядел помещение, где, кроме бухгалтеров, за компьютерами работали сотрудники отдела статистики. Молча Гарулин бросал взгляды поверх голов сосредоточенных работников, которые, даже не видя своего генерального директора, затылками ощущали флюиды его властного недовольства.
Синчугова сидела к нему вполоборота, оживленно болтая с замом главбуха.
— Галина, зайди на минутку, — приказал Гарулин.
Синчугова обернулась. Ее резкие жесты сменились оцепенением, фамильярная улыбка застыла на красивом побледневшем лице со вздернутым носиком и ямочками на щеках.
Не дожидаясь Синчуговой, Гарулин вернулся в кабинет и занял свой вращающийся кожаный трон. Но прошло еще по крайней мере пять минут, прежде чем в дверь постучали.
— Входи, что это ты такая церемонная стала? — насмешливо откликнулся Гарулин на деликатный стук в дверь.
— Привет, ты, как всегда, нетерпелив, — Синчугова кокетливо взмахнула ресницами и, не глядя на Гарулина, села на один из стоящих напротив стола стульев.
Однако ее правая нога, заведенная на левую, заметно нервно подрагивала. Ее мнимо уверенные, самодостаточные жесты являлись не очень удачной ширмой для бурлящего в ней раздражения и страха. Она достала из сумочки пачку «Мор», зажигалку и закурила, каждым движением глаз и рук подчеркивая свое право на эмансипацию.
— Ты сегодня хоть куда! — Гарулин окинул ее высокомерно-оценивающим взглядом.
Нужно заметить, что Аркадий Вадимович был тонким ценителем женского шарма и элегантности.
На Синчуговой была черная блузка и безупречного покроя костюм в «куриную лапку». Мини-юбка позволяла оценить юную красоту ее стройных ног, обутых в высокие ботинки.
— Это все, что ты мне хотел сказать? — пренебрежительно кинула она, хотя ее голос выдавал скрытую обиду.
— Нет, цыпонька, я спросить тебя хотел, не ты ли, сука, бумаги сперла, — он сверлил ее ненавидящим взглядом, больше не прячась за ненужной теперь завесой набивших оскомину комплиментов.
— Аркадий Вадимович, — насмешливо засюсюкала Синчугова, — откуда такие возмутительные подозрения? — Она вытянула вперед правую ногу, игриво покрутила ступней, встала и, подойдя к столу, стряхнула пепел в бронзовую пепельницу.
Фривольно перегнувшись через стол, она выдохнула в лицо Гарулину со змеиным ехидством:
— А все-таки жаль, что эта мысль не пришла мне в голову, ты не находишь, Аркадий?
— Сядь, а то я сам тебя усажу, — ледяным тоном произнес Гарулин.
Он старался сохранять непроницаемый вид, но Синчугова видела, как его мутные белки постепенно наливались кровью.
— Ты нервничаешь, Аркаша? — не унималась язвительная Синчугова.
Она стояла все в той же позе, оперевшись о стол ладонями широко расставленных рук и глядя прямо в лицо Гарулину, уничтожающе сверля его своим взглядом.
Гарулин молча и невозмутимо наблюдал за спектаклем, разыгрываемым своей бывшей любовницей.
Наконец губы Синчуговой растянулись в ядовито-притворную улыбку, и, склонив голову набок в знак насмешливой снисходительности, она сказала:
— Тебе сейчас в самый раз липового отвара принять, а ты кофе хлещешь. Кстати, нельзя ли и мне вкусить от даров Бразилии?
Но прежде чем она успела отойти от стола, Гарулин схватил ее за лацканы пиджака, свирепо притянул к себе, а потом грубо швырнул на стул. Он уже тяжело дышал, на его лице застыла гримаса гневного отвращения. Он смог только выдавить из себя:
— Стерва!
— Ах так, подонок! Бросил меня, а теперь еще и дурь свою показываешь!
Глаза и щеки Синчуговой полыхали, лицо истерически дергалось.
— Уймись, говорю, я твоими представлениями сыт по горло, — овладевая собой, произнес Гарулин. Грозное выражение его лица сменила маска брезгливого презрения. — Значит, документы не ты сперла?
— Пошел ты куда подальше! — с бешеным негодованием выкрикнула Синчугова. — Да если бы даже и я, что бы ты мог со мной сделать? Люкиным припугнуть? Да он сам от меня тащится.
— Ясно, ясно! Давно с Эдиком-педиком за моей спиной снюхалась? Шлюха! — опять, теряя самообладание, хрипло закричал Гарулин.
— Шарков вообще тут ни при чем, лучше на себя посмотри. Думаешь, у тебя море денег, так ты и приказывать всем горазд. А я на твои приказы плюю, — высокий голос Синчуговой перешел в визг.
— Как бы ты не доплевалась, крошка!
Глава 4
Еще раз окинув взглядом комнату Ларионова и бездыханное тело ее хозяина, я протерла носовым платком все ручки, на которых могли остаться отпечатки моих пальцев, вышла из квартиры и, убедившись, что пути отхода свободны, осторожно закрыла за собой дверь и спустилась вниз. Ближайший телефон-автомат, к моему удивлению, отозвался длинным гудком. Набрав «ноль-два», я услышала голос дежурного и продиктовала адрес квартиры Ларионова.
— Что там произошло? — раздался в трубке требовательный голос.
— Там бесхозный труп, если вас это интересует.
— Представьтесь, кто вы, — без особой вежливости пробурчала трубка, — и оставайтесь на месте до приезда милицейского наряда.
— Я доброжелатель, а остаться, к сожалению, не могу, у меня много дел, — ответила я и повесила трубку.
Минут через двадцать я уже сидела за рабочим столом у себя дома и, включив настольную лампу, обрабатывала пепельницу из квартиры Ларионова порошком для снятия отпечатков пальцев. Получилось около дюжины «пальчиков». Я прикинула, как мог держать этот предмет убийца во время удара, и выбрала пять отпечатков, которые с большой долей вероятности принадлежали ему или ей, если это была женщина. Но, судя по размерам подушечек, скорее всего пальцы принадлежали мужчине.
— Там бесхозный труп, если вас это интересует.
— Представьтесь, кто вы, — без особой вежливости пробурчала трубка, — и оставайтесь на месте до приезда милицейского наряда.
— Я доброжелатель, а остаться, к сожалению, не могу, у меня много дел, — ответила я и повесила трубку.
Минут через двадцать я уже сидела за рабочим столом у себя дома и, включив настольную лампу, обрабатывала пепельницу из квартиры Ларионова порошком для снятия отпечатков пальцев. Получилось около дюжины «пальчиков». Я прикинула, как мог держать этот предмет убийца во время удара, и выбрала пять отпечатков, которые с большой долей вероятности принадлежали ему или ей, если это была женщина. Но, судя по размерам подушечек, скорее всего пальцы принадлежали мужчине.
Из этих пяти четыре отпечатка были на внутренней гладкой стороне пепельницы, из них четкими были отпечатки среднего и безымянного пальцев и отпечаток большого пальца на нижней стороне пепельницы. Отпечатки же мизинца и указательного пальцев были смазаны.
Я обработала пепельницу закрепляющим составом и, взяв заранее приготовленные квадратики тонкой слюды, аккуратно приложила их к трем самым четким отпечаткам, упаковала каждый отпечаток в отдельный пластиковый пакетик и, сделав соответствующие надписи, положила их в конверт. Удовлетворенная проделанной работой, я решила наградить себя чашечкой кофе и направилась на кухню.
Когда аромат этого божественного напитка начал приятно щекотать ноздри и густая пена в серебряной джезве уже миновала ее сужающуюся часть, приготовившись светло-коричневой шапкой выползти на поверхность, раздался телефонный звонок. Автоответчик был включен, что позволило мне не торопясь завершить свою мистерию.
Когда, наполнив чашку, я подошла к аппарату, в микрофоне уже раздался голос Эдуарда Игоревича:
— Татьяна Александровна, это Шарков, если вы дома, подойдите к телефону.
— Я слушаю, Эдуард Игоревич. Что-нибудь случилось? — я сделала глоток из чашки и поставила ее рядом с аппаратом.
— Добрый день, Татьяна Александровна, я вам с утра пытаюсь дозвониться, оставил сообщение.
— Я только вошла, еще не успела прослушать запись.
— Дело вот в чем. Сегодня Гарулин устраивает презентацию новой коллекции одежды, я сам об этом узнал только утром, так как несколько дней не появлялся в офисе, занимался регистрацией своей компании. Так вот, я подумал, может быть, вы захотите туда пойти? Там будут все, кто присутствовал на той злосчастной вечеринке, когда пропали документы. Я бы мог сделать вам приглашение или представить в качестве своей подруги. — Мне показалось, что Шарков немного смутился.
Я чуть помолчала, обдумывая его предложение.
— Ну так что? Вы согласны?
— Вообще-то у меня были другие планы, но я думаю, что для пользы дела я приму ваше приглашение.
— Вот и хорошо, я заеду за вами в шесть, — обрадованно произнес Шарков.
— Нет. Будет лучше, если я приеду одна, меня могут узнать, а я не хочу, чтобы у моего клиента были из-за этого неприятности. При необходимости я сама к вам подойду.
— Тогда я оставлю приглашение на ваше имя у охранника. Магазин «Найс» на Октябрьской знаете?
— Конечно, знаю. Я даже несколько раз делала там покупки.
— Вот и хорошо, жду вас. Презентация начинается в шесть, но обычно основная масса подтягивается попозже.
— В таком случае я подъеду к половине седьмого.
— Тогда до встречи.
— До свидания.
Я плавно опустила трубку на рычаг и сделала еще несколько глотков уже изрядно остывшего кофе. К концу разговора я начала рассматривать неожиданное приглашение Шаркова как удачу. Что бы там ни было, я думаю, что наблюдение или личное знакомство с людьми, о которых тебе рассказали пусть даже максимально подробно, стоит любых самых обстоятельных и красноречивых описаний.
А если видишь всех этих людей вместе, как говорится, в непринужденной обстановке, у фуршетного стола, на танцплощадке, в разноцветном тумане огней, под парами алкоголя, относительно расслабленных и произвольно общающихся, ты можешь представить себя, при условии, что ты опытный наблюдатель, коварным пауком, себе на уме, чей одновременно холодный и плотоядный взгляд выслеживает добычу, а сам он незаметно и неторопливо плетет невидимую липкую паутину, куда обычно попадают легкомысленные мухи. В моем случае я тешила себя надеждой, что этими мухами окажутся собравшиеся на презентацию.
Но в связи с этим предложением придется отложить обыск квартиры Лысенко на завтрашнее утро. Допив остатки холодного кофе, я решила провести ревизию своего гардероба.
Открыв шкаф, я принялась перебирать плечики с туалетами. Задача заключалась в том, чтобы на презентации выглядеть модно и стильно, но в то же время не привлекать к себе излишнего внимания.
Перетряся весь гардероб, я выбрала четыре относительно приемлемых платья. Подойдя к зеркалу, я стала попеременно прикладывать их к своей фигуре и после десятиминутного колебания остановилась на черном трикотажном платье-стрейч. Вырез сзади меня особо не смущал, платье хорошо облегало фигуру, подчеркивая мою стройность. Массивное серебряное колье, плотно охватывающее шею, и такой же широкий браслет дополнили мой наряд.
Теперь все мои мысли были направлены на то, во что, согласно торжественности случая, можно было упаковать хотя бы часть моего профессионального арсенала.
Я остановила свой выбор на серебристой, в унисон моим украшениям, кожаной сумочке и стала прикидывать, что она сможет вместить, не утрачивая своей формы.
Моя дамская сумочка безо всяких проблем поглотила леску-удавку, иглу с сонным ядом, замшевый мешочек с двенадцатигранниками, с которыми я расставалась только в очень редких случаях, и набор отмычек. Немного подумав, я положила туда и «ПМ». Осторожно сжав сумочку с боков и отметив, что все эти отнюдь не дамские предметы не нанесли заметного ущерба ее форме, я осталась довольна.
Во время всех этих приготовлений голова моя продолжала работать. Я задавалась одним и тем же вопросом: кто же все-таки убил Ларионова?
* * *Уже смеркалось, когда я, накинув черный лакированный плащ, привезенный из Парижа, вышла из подъезда. Без особой теплоты и охоты я поздоровалась со старушками, дежурившими, как обычно, на скамеечке у дома, которые в свете моей вечерней авантюры выглядели особенно буднично.
Подслеповато уставившись на мой прикид и, без сомнения, почувствовав дух этой самой авантюры, который пробивался сквозь пряный аромат «Опиума», они встретили и проводили меня одновременно подозрительными и сочувственными взглядами. Не часто им приходилось видеть меня в подобном праздничном облачении. Едва я сошла с крыльца, как за моей спиной сомкнулось дружное шушуканье их шамкающих ртов.
В половине седьмого я подъехала к магазину «Найс». Сплошной ряд навороченных иномарок и наших «десяток», расположившихся на стоянке при магазине, не оставлял места для парковки. Но, на мое счастье, один из джипов, похожий на корабль, уже давал задний ход, намереваясь отчалить. Я поставила свою «девяточку» на его место и, выключив зажигание, вышла из машины.
Ярко освещенные витрины, где манекены, застывшие в продуманных позах, составляли замысловатую композицию, ломились от обилия изысканных аксессуаров и образцов парфюмерно-косметической продукции, разложенных и расставленных у ног разодетых и наштукатуренных кукол.
Увидев меня, стоявший за стеклянной дверью охранник в черных брюках и рубашке с галстуком выступил в роли швейцара и предупредительно открыл ее передо мной.
— Добрый вечер, — любезно поприветствовала я его, — мне должны были оставить приглашение.
— Назовитесь, пожалуйста, — ответил мне охранник в своей вышколенно-вежливой манере.
— Моя фамилия Иванова.
— Секундочку, — он вытащил из нагрудного кармана несколько открыток и, быстро перебрав их, протянул мне одну: — Проходите, пожалуйста, гардероб налево.
Поблагодарив его, я пошла в указанном направлении. Оставив плащ в гардеробе, я без труда нашла зал, где происходило действо. Там царил магический полумрак, периодически разрезаемый лучами софитов, в светлом дыму которых плыли лица и фигуры манекенщиц. Изредка какой-нибудь заблудший блик света стремительно падал на темную, шевелящуюся массу зрителей, выхватывая отдельные лица, жесты, силуэты.
Дефиле сопровождалось модной ритмичной музыкой. В дальнем углу я заметила стойку импровизированного бара, напротив нее — фуршетный стол, возле которого народу собралось больше, чем у подиума.
Я тоже решила начать с бара. Не успела я подойти к стойке, как предупредительный бармен поспешил поинтересоваться, что я буду пить.
— Я бы предпочла красное полусухое или полусладкое, если у вас такое имеется.