ДЖИН И ЗЛАТОЦВЕТ
Был теплый, тихий, бессолнечный день середины августа. Небо казалось не пасмурным, а просто жемчужно-серым - точно морская раковина изнутри, сказала Примроуз. Море там, где они видели его за неподвижными поникшими деревьями, тоже было серым, и бухта походила на зеркало из полированного металла, в котором свинцово-серые горы отражались четко и неподвижно. В лесу было очень тихо, словно все птицы и зверьки его покинули, и два человека - муж и жена, которые шли по узкой тропинке, - и их кот, вприпрыжку бежавший рядом, казались единственными живыми существами в нем, а потому, когда карминно-бело-черная подвязочная змея уползла в палые листья и хворост, треск прозвучал так громко, словно это олень продирался сквозь заросли папоротника.
Примроуз старательно выглядывала, не мелькнут ли где-нибудь чижи - гнездо этих чижей с прелестными голубовато-белыми яичками они обнаружили в мае среди веток бузины всего в шести футах над землей и все лето с восторгом следили за ними, - но их птичек не было видно.
- А чижики улетели в Алькапансинго! - сказала она.
- Слишком рано... Нет, они просто улетели, потому что им тут разонравилось: всюду растут эти новые дома, и все их любимые места уничтожены.
- Не надо так мрачно, Сиг, милый. Все будет хорошо.
Примроуз и Сигбьерн Уилдернессы приближались теперь к домам, разбросанным по границе леса. Кот, черный с белыми пятнами и платиновыми усами, обнюхивал кустик клейтонии. Дальше он идти не желал. Потом он исчез. Сигбьерн и Примроуз вышли из леса на почти уже совсем расчищенную вырубку и словно по уговору свернули, едва увидев впереди магазин (который был частично разобран, потому что на его месте собирались построить другой - много больше), и пошли по поперечной тропинке влево. Эта тропинка тоже когда-то вела через лес, но теперь деревья по одну ее сторону были вырублены под застройку. Кустов, однако, не тронули, и тут все еще было приятно ходить между зарослей густолистой малины, которая в зимние ночи, в мороз, в лунном свете горела триллионами лун.
Тропинка внезапно вывела их на пыльное шоссе, по обеим сторонам которого вдаль, насколько хватал глаз, тянулись бурые секции дренажных труб и где столбик с надписью указывал: "В Дарк-Росслин".
Теперь Сигбьерном владели те же чувства, что и его котом - то есть те, которые охватили бы кота, если бы он безрассудно последовал за ними и сюда: ужас, страх, робость, гнев, мучительная тоска и ненависть, настолько чистая в своем накале, что испытывать ее было почти высоким наслаждением. Был разгар воскресного дня, и теперь мимо них, сигналя, одна за другой проносились машины, и их рев не замирал почти ни на секунду, и каждая поднимала на шоссе свой собственный пылевой смерч, заставляя Сигбьерна и Примроуз то и дело останавливаться и поворачиваться к ним спиной. Проехал автобус, идущий в Дарк-Росслин, прогромыхал, огрызаясь, как дикий зверь, мимо, и деревья секунду гнулись и бились в отброшенном им вихре. Потому что тут снова по обеим сторонам шоссе ненадолго появились деревья, а дальше, там, где прежде они продолжали бы идти лесом, распростерся огромный замусоренный пустырь, над которым торчали обугленные полые внутри, иногда похожие на кактусы обрубки древесных стволов, точно спаленные молнией, У самого шоссе, без мысли об уединенности и укромности, уже были построены дома, но согласно с требованиями закона деревьев возле них не оставили вовсе. Однако здесь уничтожение леса распахнуло великолепный вид на горы и залив, которые прежде были скрыты от взгляда, так что все эти свидетельства роста и перестройки, казалось, уж никак не должны были бы порождать отчаяние. По обеим сторонам шоссе неглубокие канавы вели к тому, что в остальные времена года было небольшим ручьем - но теперь он пересох и зарос бурьяном. Всюду, где эти канавы хранили хоть немного влаги, Примроуз искала цветы - она то и дело переходила шоссе или даже рассеянно останавливалась на его середине, осматривая откосы. В такие моменты Сигбьерн кричал на нее, даже хватал за талию или плечо и оттаскивал на обочину. "Берегись!", "Господи, машина...", "Примроуз, сзади!.." - "Знаю-знаю. Посмотри, милый..." И она вновь перебегала шоссе, быстрая, грациозная, в алых вельветовых брюках.
Тревога Сигбьерна теперь сместилась - так как Примроуз некоторое время чинно шла впереди него (хотя каждый раз, когда мимо проносилась машина, он сам чуть не спрыгивал в канаву) - и сосредоточилась на их цели в Дарк-Росслине. Он не очень надеялся, что сможет отыскать ее в лабиринте дорог, плутающих по склону холма на краю города, сомневался, сумеет ли снова узнать дом в тумане плачевных воспоминаний о предыдущем воскресенье, и, все еще ощущая в правом боку боль от падения в черных лесах, вдруг сильно вспотел. Ему очень хотелось снять рубашку, он знал, что стоит ему только сказать об этом вслух, и Примроуз весело откликнется: "Ну, так снимай, что же ты?" - но почему-то сделать это здесь, на шоссе, он не мог.
Они прошли мимо конторы компании "Росслиновский Парк - земельные участки и застройки" -Росслиновский Парк. Справки. Живописные участки. Гарантированы ссуды, из государственного строительного фонда. Оплата полностью или в рассрочку; мимо уродливой вырубки- голая, истерзанная, безобразная земля, исчерченная пыльными дорогами, усеянная новыми безобразными домами там, где всего два-три года назад безмятежно красовался лес, который они любили.
"Осторожно, дорожные работы!" - гласила надпись. "Неукрепленные обочины", "Проход запрещен", "Частная собственность": шоссе здесь было до середины разрыто, и траншеи там, где был ручей и цвели все цветы лесной весны, заполнялись трубами, которые несли воду, и все коммерческие удобства, и сантехнику цивилизации в их некогда дикий и уединенный приют. Здесь на особенно свирепой вырубке, поросшей редким репейником и огромными одуванчиками, они увидели своих чижей, выклевывавших семена репейника, и остановились. В стайке была и какая-то новая птичка, похожая на маленького желто-черного воробышка, и Примроуз снова бросилась через шоссе, поглядывая то на птиц, то на Сигбьерна, который пошел за ней.
- Смотри! Сосновый соболек!
- Собольки - это такие крысы.
- Да. Но есть еще и птицы...
- Наверное, корольки?
- Ну, конечно. Но что он делает тут, на побережье? Они ведь живут в горах. Какая прелесть!
Королек упорхнул, и они пошли дальше мимо теперь уже, слава богу, последних участков омерзительного Росслиновского Парка и маленького нового "кафе-бара" - Сигбьерн посмотрел на него с бесконечной ненавистью, так как было воскресенье, а впрочем, все равно заказать можно было бы только кока-колу или лимонад, - мимо большой новой школы, гигантского бетонного бруска мнемонических мук, и добрались до отрезка сравнительно не испорченной дороги. Но что он, собственно, подразумевает под "относительно не испорченной"? И ужас - вполне ли он обоснован? Канада ведь - слишком большая страна, чтобы ее можно было так просто испортить. Но ее легенды, почти вся значимая и героическая часть ее истории была историей порчи в той или иной форме. Однако человек не птица и не дикий зверь, в каких бы глухих дебрях он ни обитал. Покорение этих дебрей на деле или в мыслях было частью процесса его внутреннего самоопределения. Старинная беда, вновь обернувшаяся правдой: прогресс оказался врагом, он не делал человека ни счастливее, ни увереннее. Губить и опошлять стало привычкой. И не то чтобы (хотя они и обрели какое-то подобие покоя, какое-то подобие рая, которого теперь снова лишались) они вполне сознательно искали покоя. Тем не менее он невольно вспоминал о зеленой прелести их погибшего леса и т. д. и т. п. - все эти враждующие штампы назойливо закружились в его мозгу, когда он последовал за Примроуз, которая нашла бочажок, еще хранивший воду ручья, и там, укрытые от летней пыли и жары, над влажным изумрудным мхом, густо голубели незабудки, а возле росла вероника.
Но Сигбьерн не мог спуститься и нарвать их для нее, он не мог даже вспомнить названия, хотя веронику он первым нашел в июне и опознал. Сейчас не надо их рвать, сказала Примроуз, они все завянут даже раньше, чем они доберутся до Дарк-Росслина; вот на обратном пути... И тут она увидела златоцвет, - он рос в гуще жемчужных бессмертников, первый златоцвет в этом году. Его они тоже сорвут на обратном пути.
- Я все больше и больше сомневаюсь...- сказал он.
- В чем?
- Что я сумею найти этот дом.
- Но я же позвонила сегодня утром таксисту. Ты ведь сам мне велел. Я сказала, что мы зайдем к нему днем. Он же знает, где это?
- Я не выдержу, - сказал Сигбьерн. - Эта его многозначительная усмешечка... - добавил он.
- Вон его дом, милый. Пойдем, и скоро все будет уже позади.
- Кроме того, мне хотелось бы сэкономить деньги.
- Сэкономить?!
- Не сердись. Я убежден, что сумею его отыскать, - сказал Сигбьерн, останавливаясь на перекрестке, - По-моему, он там - выше по склону и налево.
- Ну... а далеко это? - спросила Примроуз с сомнением в голосе.
- Не очень. Ну... может быть, расстояние и порядочное, но ведь, если мы не найдем дома, всегда можно вернуться и поехать на такси.
Примроуз постояла в нерешительности, потом взяла его под руку, и они свернули на боковую дорогу. Дорога была грунтовая и пыльная, но, во всяком случае, теперь они избавились от непрерывного потока машин и от таксиста, а потому Сигбьерна немного отпустило и он даже почувствовал что-то вроде надежды. Однако даже такое вторжение таксиста расстроило его и смутило. Зачем он вообще попросил Примроуз позвонить таксисту? Должно быть, вспомнил он о нем в связи с прошлым воскресеньем, но какое отношение имел он к цели их прогулки, оставалось неясным. Тем не менее, он был достаточно твердо уверен в существовании какого-то отношения и счел, что Примроуз следует позвонить. А впрочем, он просто мог думать, что не сумеет проделать весь этот путь пешком.
Дорога сначала недолго спускалась к морю, затем повернула вправо, потом влево, а теперь перед ними высился длинный крутой холм. Сигбьерн глядел на него с тоскливой растерянностью, потому что холм казался совсем незнакомым. Неужели он действительно шел здесь тогда? А может быть, следовало свернуть влево, как предлагала Примроуз? Он колебался, прислушиваясь к отдаленному шуму шоссе: клаксоны пели, как оркестр губных гармоник.
- Нет, я уверен, что это та дорога. Пошли! - сказал Сигбьерн, и они принялись упрямо взбираться на холм. Теперь, когда снующие машины остались позади, на них со всех сторон ринулось убогое безумие предместий: приплюснутые, безобразные дома, расчищенные участки, жалкие, голые, оставленные без единого дерева - без тени, без уединенности, без красоты - или же загроможденные полусожженными вывороченными пнями и мусором. "Перекур", "Дело в шляпе", "Приют друзей" (снова!), "Ваш приют", "Гнездышко" и венчающий все шедевр - "Тетушка Рада". Но за каждым из этих буржуазных ужасов еще высился темный лес, выжидая - как хотелось бы верить! - часа мести.
Они медленно взбирались на холм, и теперь Сигбьерн начал потеть по-настоящему, потому что тут стояла жара, душная и влажная - воздух казался загустевшим, и его трудно было вдыхать, и у него снова разболелся бок. Он тревожно оглянулся на Примроуз, которая сняла свою алую вельветовую куртку и, хмурясь, дышала тяжело и хрипло - она любила пешие прогулки, но взбираться по склонам терпеть не могла и теперь сознательно давала ему это почувствовать. Сигбьерн продолжал идти, но он уже убедился, что она была права: дорога повернула от Дарк-Росслина и вела теперь назад, к их дому. Но, правда, на самом повороте слева изгибалась деревенская деревянная арка с надписью: "Курорт Уайтклифф, школа верховой езды, суточный и почасовой прокат лошадей. Буфет".
Сигбьерн расстроенно подождал Примроуз.
- Ну, - спросила она, - ты был тогда в Уайтклиффе?
- Не думаю... Нет.
- Но уж это ты запомнил бы! - Она указала на арку.
- Не знаю... Но ведь можно пойти и посмотреть.
- Иди ты. А я посижу тут и отдышусь немножко.
На истоптанной конскими копытами дорожке за аркой его обступили высокие кедры и пихты; тут было прохладней - ветерок с моря освежал воздух, а потом он увидел далеко внизу бухту, и почему-то это его подбодрило. Ниже дорожки справа виднелись конюшни, люди садились на лошадей и слезали с них, перекликались, а молодая парочка направилась вверх по склону в его сторону. "Что я должна делать?" - "Потяни за правый повод, и она сама все за тебя сделает". И это было правдой: стоит сесть на лошадь, и она сама все за тебя сделает - даже сбросит тебя. Сердиться на место, где можно взять напрокат лошадь, было трудно, как и увидеть в школе верховой езды симптом современности. Они с Примроуз постоянно говорили о том, чтобы вместе ездить верхом, хотя ни разу так и не собрались этого сделать. А насколько лучше было бы истратить эти деньги тут, с ней... ну, смотреть больше незачем - он твердо знал, что в прошлое воскресенье тут не был; и он пошел назад.
- Ведь Гринслейд, кажется, живет теперь здесь... где-то в Уайтклиффе,- сказала Примроуз, когда он вернулся к арке.
- Как будто... Да.
- Так отыщем его. Он наверняка знает, где это.
- Нет! - сказал Сигбьерн. - Нет. Я сам его найду. Бога ради! Или вернемся к таксисту. Ну, идем.
- Но Гринслейд же был с тобой! Он, конечно, знает...
- Нет! - Сигбьерн в отчаянии посмотрел на уходящий вниз склон. - Ты ведь сама сказала, что нет. Ты сказала, что предпочтешь отправиться прямо в ад, лишь бы больше не видеть Гринслейда.
- Гнусный тип.
- Тявкает о благах цивилизации. Как легко говорить о благах цивилизации людям, которые и понятия не имеют о куда большем благе - вообще с ней не соприкасаться!
На полпути вниз по склону Примроуз неожиданно взяла его за локоть.
- Сигбьерн, посмотри... вон там! Эти птички со светлыми полосками на хвосте.
- Полевые воробьи?
- Нет. У них меньше белого. Как же они называются?
- Коньки. Какой-то вид коньков. Горные коньки, - сказал Сигбьерн, когда птички опустились на ольху рядом с дорогой. - Ага! Видишь, как они дергают хвостиками?
- Какой ты умный...- Примроуз крепко прижала его локоть к своему боку. - И мужественный. Ты просто замечательный. Я знаю, как тебе это противно.
- Спасибо. И ты тоже ничего себе. Но все это сделать очень непросто. И я не понимаю, зачем я это делаю.
- Но ты же сказал, что хочешь начать заново, ты сказал, что это будет...
- Да, сказал. И говорю.
"Посмо-3-К". Напротив этого дома, немного подальше, вправо уходила узкая дорога с глубокими колеями, и Сигбьерн снова остановился; дорога не производила впечатления знакомой, но у него возникло ощущение, что то место находится именно в этом направлении. У слияния дорог воздвигался каменный дом. Фундамент был закончен, стены частично сложены, зияющие оконные проемы уже приняли прямоугольную или овальную форму, и внутри этого полупостроенного дома стояли трое - муж, жена и маленький мальчик лет семи-восьми. Они его осматривали и теперь, облокотившись на подоконник, указывали на будущую крышу, и в выражении их лиц, в каждом их жесте была такая надежда, волнение и радость, что Сигбьерн отвернулся: даже если этот дом обречен носить название "Приют друзей", нехорошо было смотреть на них вот так, каким бы гнусным ни было их жуткое гнездо.
Он ускорил шаги, но дорога резко повернула, и он сразу остановился при виде трех домов, перед которыми как будто стоял полицейский - или, во всяком случае, мужчина в легкой рубашке, но с синей, как у полицейского, фуражкой на голове. Сигбьерн почти бегом кинулся назад, туда, где за углом задержалась Примроуз, разглядывая еще один златоцвет.
- По-моему, идти надо туда, но там стоит полицейский...
- Полицейский? Где?
Примроуз прошла за угол, потом повернулась и поманила его к себе. Полицейский оказался таксистом. Но не "их" таксистом. Незнакомым. Возможно, из города. Но если не полицейский, то почему таксист - здесь, в этом месте, и почему вон те неизвестные люди стоят открыто и невиновато и так умышленно не смотрят... впрочем, нет - таксист просто опекал двух пожилых женщин, которые смотрели на Сигбьерна с излишним любопытством... во всяком случае такое возникало впечатление, и он снова торопливо зашагал мимо трех домов и принялся взбираться еще на один холм, уходивший за пределы видимости. Однако на вершине этого холма дорога повернула к шоссе и - о господи! - впереди возник еще один длинный-длинный крутой холм.
- Не пойду! Я не пойду, - сказала Примроуз и топнула ногой. - Если бы мы поехали в такси, то давно были бы уже там и сейчас все уже было бы позади. Я не...
- Ну, пожалуйста, Примроуз! Пожалуйста, не сердись. Собственно говоря, я уверен, что это уже совсем рядом, - завопил Сигбьерн ласковым шепотом. - Вот посмотри, наверное, тот...
- Я не...
- Черт, ты же сказала, что не хочешь видеть Гринслейда. И я делаю все, что могу. И по-моему, вон он, этот дом.
Он и вправду мог быть тем домом. Сигбьерн торопливо пошел дальше и остановился на углу, где еще три дома образовывали тупичок. Вот же он... или не он? Дом на ближнем к ним углу, с высокой крышей, деревянный дом, который не мешало бы покрасить, с голым замусоренным двором, где черный котенок и щенок играли друг с другом, а маленькая девочка, игравшая с пилой, уставилась на них, тараща глаза.
- Ну, он или не он? - Примроуз догнала его, поджав губы, бледная.
- Шшш! Ты во что бы то ни стало хотела пойти со мной в теперь могла бы по крайней мере...
- Что?!
- Ну, Бога ради, Примроуз!
- Да, ведь ничего подобного! Ведь ты же сам упрашивал меня пойти с тобой, Сигбьерн...
Сигбьерн, весь кипя от невыносимого раздражения, уязвленный собственным несправедливым и безосновательным выпадом против Примроуз, бросил по сторонам последний отчаянный взгляд, кинулся к двери и начал громко стучать.