– У нас обычно таких детей называют по имени приёмной сестры, которая оформляет привезённого ребёнка, она же придумывает и фамилию.
– А в это раз дежурила… дайте я угадаю… – подбрасываемый со стула мощным выплеском адреналина, подскочил Грачёв. – Её звали Светлана… ммм…
– …Ивановна! – закончила его предложение сотрудница Дома малютки, радуясь, что хоть чем-то помогла сотруднику полиции. – Мы не так давно её проводили на пенсию.
Говорить, что Егор покидал Дом малютки с огромной легкостью в душе, значит ничего не сказать.
Грачёв не выходил, а вылетал, словно по волшебству трансформировавшийся из своей фамилии в созвучное ей пернатое создание. Такой радости он не испытывал давно. Наверное, всего несколько раз в жизни. Когда женился, когда родилась дочь и в далёком детстве на своём первом осознанном празднике – Великой Пасхе. Тогда мать взяла его на крестный ход. И он во время радостного оглашения толпой верующих «Иисус Воскрес – Воистину Воскрес!» поднял глаза вверх и увидел лик воскресшего Иисуса Христа. Он улыбался ему глаза в глаза, не похожий на своё, чаще строгое выражение на церковных иконах. Егор показал на Иисуса маме, но она ничего не увидела, восприняв это за экзальтированное поведение уставшего от крестного хода сына.
Последний визит оперативника был нанесён в городской дом-интернат, куда он ехал уже совершенно формально, понимая, что и там он найдёт все необходимые документальные подтверждения. Теперь для него всё стало на свои места. Лошадкина Мария не более чем фантом, фантазия. Такого человека не существовало. Царькова записалась в роддоме под этой вымышленной фамилией, и отсюда пошли все последующие недоразумения. Самое главное, что Грачёв теперь знал о женщине, которую любил, что она и есть его жена Светлана Грачёва. Не копия его умершей жены, а она сама. Живая и невредимая. Назло тем, кто уговаривал его поверить в её смерть. Она же мать Насти и в то же время к всеобщей радости дочка Зинаиды Фёдоровны Царьковой. Теперь никому не нужно тянуть на себя одеяло, они все – одна семья.
Получив в доме-интернате исчерпывающую информацию и даже посмотрев архивную фотографию своей жены, сделанную вместе с классом при выпуске из интерната, он устремился назад, домой, где обстоятельства складывались не так мажорно и где ему и его жене грозили арест и обвинения в корыстных преступлениях…
…Власов внимательно вглядывался в лицо задержанной женщины, удивляясь её феноменальному сходству с погибшей Светланой Грачёвой.
«Красивая, сексуальная женщина! В полной растерянности после задержания! От этого выглядит ещё трогательней и сексуальней. Словно испуганная набоковская нимфеточка. Или притворяется? Недаром Альберт её лисой называл».
Постучав, в кабинет зашла Петровна. Судебный медик, тщательно скрывая своё женское любопытство, попросила у лейтенанта чая, а получив его, всё ещё оставалась в кабинете, разглядывая свою конкурентку.
«Ничего особенного. Ничем не лучше меня. Ну, если только чуть худее. Всего на пару килограммов меньше. Одета, не в пример мне, как серая мышка. Чего он в ней нашёл? Ну конечно, это сходство. Копия его погибшей жены. Может, даже эта копия лучше оригинала?»
Татьяна присела за стол Грачёва, словно забыла, за чем приходила. Она подумала, как бы отреагировал Егор, если увидел бы эту женщину на допросе в своём кабинете. Наверное, устроил бы скандал, может, стал бы драться и попытался её освободить.
– Скажите, а вы правда жена нашему сотруднику капитану Грачёву? – не смогла удержаться женщина, в вопросе которой прорвался далеко не служебный интерес.
– Татьяна Петровна, я прошу не задавать вопросы задержанной, – перебил её Власов. – И вообще не мешайте мне проводить допрос подозреваемой.
– Чего-то я не вижу никакого допроса, – хмыкнула судебный медик, покидая кабинет оперативников.
– Итак, – как только коллега Власова вышла, лейтенант снова вернулся к первому заданному вопросу, – назовите своё полное имя. Только прошу вас назвать настоящее имя, а не те имена, которыми вы покрывали свою преступную деятельность.
Женщина молчала, уставившись взглядом в окно кабинета, по подоконнику которого, поскрипывая жестью, ходил потрёпанный сизый голубь.
– Я правда Лошадкина Мария, – устала ответила задержанная. – Отчества не имею, так как не знала своего отца.
– Опять издеваетесь? Назовите свое настоящее имя по паспорту, – потребовал разозлённый таким пренебрежительным к себе отношением офицер полиции.
– Я уже вам себя и так тоже называла – Грачёва Светлана Александровна, – заунывно, словно устав от надоедливой зубной боли, протянула подозреваемая. – У вас в руках мой паспорт, можете сверить.
– Это не ваш паспорт, милочка, – отверг её ответ оперативник. – Впрочем, вы и сами это знаете.
– У меня другого нет! – без тени сомнения произнесла опрашиваемая.
«Хорошая актриса. Такое искреннее выражение лица. Надо же. Прямо хочется поверить».
— Хватит лгать! – повысил голос оперативник, прибегая к давлению. – Этот паспорт вы украли, чтобы оформить на него генеральную доверенность на квартиру гражданки Царьковой Зинаиды Фёдоровны, что успешно и проделали, вызвав на дом нотариуса Кузнецова.
– Если вы уже и так без меня всё знаете, – констатировала женщина, – так к чему эти вопросы?
– Признайтесь, для чего вы оформили на себя доверенность? – приступил к основной части допроса Власов. – Вы же хотели завладеть квартирой пенсионерки?
– Я уже вам поясняла, – устала вздохнула женщина. – Мама предложила мне квартиру. Мне она не нужна. Вот я и решила оформить квартиру на того, кто в ней сильно нуждается.
– Мама? – усмехнулся офицер дознания. – А свидетели утверждают, что у олимпийской чемпионки Царьковой не было и нет никаких детей.
Опрашиваемая никак не отреагировала, отведя взгляд от стола оперативника в сторону окна с сизарём. Голубь словно понимал, что происходит внутри помещения, внимательно вглядываясь в темноту кабинета и нетерпеливо постукивая клювом по стеклу, то ли требуя прекратить допрос, то ли предлагал себя в качестве защитника задержанной.
– Где оригинал доверенности? – последовал целый ряд вопросов мужчины. – Где вы были после того, как вышли из машины Кузнецова? Вам знаком некто Альберт Змойров? Что вы знаете о благотворительной организации «Ангел»?
– Я там работала, – ответила на последний вопрос задержанная.
– Значит, вы не отрицаете, что оказывали патронажные услуги пожилым людям? – уцепился за положительный ответ оперативник.
– Да, я же по образованию медсестра, – подтвердила женщина. – У меня к тому же есть опыт работы в доме престарелых.
– Вы оформляли квартиры своих подопечных на себя или на других подставных людей? – продолжал «ковать железо» Власов. – Может быть, на других сотрудников «Ангела»?
– Нет, я об этом ничего не знаю, – смутилась женщина.
Власов был доволен первыми результатами допроса.
«Похоже, она не намерена выдавать своих подельников. Это хорошо. Если не выйдут на Змойрова, то и мне бояться нечего».
В кабинет вошёл начальник отделения в сопровождении майора Удановича.
– Как дела? Она дала свои подлинные личные данные? – поинтересовался Козлов. Власов отрицательно покачал головой.
– Может, вы всё-таки назовётесь? – придвинув стул, подсел к задержанной подполковник.
– Как? – В глазах женщины заблестели слёзы. – Вот же паспорт!
– Хорошо, – кивнул головой Козлов, не отреагировав на недовольные замечания коллег. – Скажите, кто может подтвердить вашу личность? Что вы Светлана Александровна Грачёва?
– Мой муж – Егор Грачёв, моя дочь Анастасия Грачёва, моя мама… – Женщина запнулась. – Правда, для неё я Мария Лошадкина, потому что под фамилией Лошадкина она ложилась вместе со мной в родильный дом.
– Грачёв ещё вчера выехал из города в неизвестном направлении, – подал голос Уданович.
– Подождите, если вы Светлана Грачёва, то, значит, работали в больнице медсестрой, – напомнил ей Козлов. – Соответственно у вас должно быть море коллег-медиков, подруг и друзей. Назовите хотя бы несколько имён. Мы попросим их подтвердить вашу личность.
– Я не могу никого вспомнить. – Задержанная пристально посмотрела в глаза начальнику своего мужа. – Может, Егор прав, что у меня потеря памяти? Ведь это единственное объяснение происходящему.
– Нет, дорогуша, – усмехнулся Козлов. – Если бы ты потеряла память, то не возникла бы эта сказочная история с нашедшейся дочерью, а затем переоформление маминой квартиры. Кроме того, на тебя не показали бы двое потерпевших, лишившихся своих квартир, с которыми тебе ещё предстоит провести очные ставки. Так что пора перестать морочить нам головы и играть в несознанку. С такой позицией ты огребёшь такой большой срок, что все молодые годы просидишь за решёткой. Признайся чистосердечно, и суд учтёт это в качестве смягчающего вину обстоятельства при назначении тебе наказания.
Вместо ответа женщина окончательно замолчала, ища глазами своего пернатого «адвоката», но птицы за окном уже не было. Понимая, что больше от неё они ничего не добьются, начальник распорядился, чтобы задержанную увели в камеру временного содержания.
– Подведём черту, – как только задержанную вывели из кабинета, резюмировал Козлов. – Мы знаем, что преступница, пользуясь внешним сходством, выдаёт себя за погибшую Светлану Грачёву. Свои настоящие данные скрывает. Что «пальчики»?
– Отобранные отпечатки пальцев проверены по дактилоскопической базе, – доложил Власов. – В базе её нет.
– Значит, не судимая, – подал голос Уданович.
– Предъявить обвинение мы можем только гражданину, чья личность нами полностью установлена, – продолжил Козлов. – Сейчас ни один следователь не возьмёт дело, пока не будет удостоверена её личность.
– Пускай сидит как Светлана Грачёва, раз паспортом покойной тычет, – предложил Власов. – Нам какая разница?
– Светлана Грачёва лежит на городском кладбище, – покачал головой Козлов. – Любой сопливый адвокат развалит дело, используя данный факт.
– Так что, может, её отпустить? – усмехнулся Уданович. – Преступницу?
– Нет, конечно. – Начальник отделения невольно поморщился от присутствия сотрудника службы безопасности полиции. – Хорошо, предъявим ей обвинение пока как Грачёвой. Власов, передавай материалы на задержанную Грачёву следователю. И пусть выносит постановление об эксгумации трупа и экспертизе ДНК.
«На хрена начальнику всё это нужно? Отдали под суд, а там лет семь-десять общего режима, и пускай отбывает его потихоньку эта Грачёва, или Лошадкина, или ещё кто-то».
— Может, не надо всё так осложнять? – Власов кинул взгляд на Удановича, ища его поддержки. – И неизвестно, заявит ли адвокат ходатайство об установлении личности своей подзащитной. Грачёв так сам никогда не скажет, что она не его жена. Наоборот, будет с пеной у рта доказывать, что это она и есть.
– Так-то оно так, – разозлился начальник, – но я ведь лично курировал вопрос похорон его жены. Половина отделения знает, что его жена погибла. Да и не только в отделении. С этим надо разбираться!
– Ну ладно, это всё технические вопросы, – напомнил о себе Уданович, – меня же больше интересует вопрос о причастии вашего подчинённого к этим преступлениям.
– Кроме показаний старухи и изъятого у него в столе мобильника, у нас на него так ничего и нет, – констатировал Козлов. – Сейчас отрабатываем распечатки звонков.
– Надо пальчики откатать и на экспертизу отправить, чтобы не смог от телефона отказаться, – добавил Уданович. – Очные ставки провести.
– И обыск в его квартире поручите мне провести, – включился в разговор Власов, – думаю, чего-нибудь там обязательно нарою.
* * *Зинаида Фёдоровна была удивлена, когда на пороге своей квартиры увидела соседку по дому и бывшую свою помощницу и прислугу Дарью Митрофановну Нужняк собственной персоной. Бывшая дворничиха решила навестить олимпийскую чемпионку, по старой памяти принеся к чаю свежих мятных пряников, но ещё большей свежести были принесённые новости. Для Митрофановны эти новости были ещё слаще пряников, и она хотела насладиться ими в компании со своей «барыней».
Нужняк уже знала об аресте ненавистной ей аферистки и теперь пришла, чтобы получить от неблагодарной старой обманщицы по полной. Войдя в квартиру, она с глубоким вздохом обвела взглядом знакомые стены, которые всегда считала своими, обратив внимание на небольшой беспорядок. Митрофановна отвечала на первые вопросы Царьковой односложно, скупо, не торопилась начать разговор, тянула время, наслаждаясь предстоящим возмездием за нанесённые ей обиды. Вскоре чай был налит, и женщины уселись за стол.
– Смотри, как ожила, – прихлёбывая чай из блюдца, недовольно протянула гостья. – Теперь уж я тебе и не нужна. Как молодая прыгаешь.
– Ну что ты, Даша. Я стольким тебе обязана, – как можно приветливей ответила ей хозяйка.
– Да я уже дождалась от тебя благодарности, – продолжала набирать обороты старая женщина. – Хватит. Сыта по горло.
– Пришла мне выговаривать? – помрачнела Зинаида Фёдоровна. – Не надо. Я и так второй день вся на нервах…
– Что, Машка пропала? – угадала Митрофановна. – К мамке больше не заходит? Я и смотрю, в квартире опять бардак и грязь.
– Да, дочь почему-то исчезла, и телефон её не отвечает. – Царькова удивилась прозорливости гостьи.
– Ничего, жива и здорова твоя ненаглядная дочурка. – Нужняк начала чувствовать прилив удовлетворения от происходящего.
– Ты знаешь, где она? – по её выражению лица догадалась Царькова.
– Там, где и положено быть таким особам вроде неё, – продолжала упиваться Нужняк.
– И где же это? – возмутилась её уничижительным тоном Зинаида Фёдоровна.
– В тюрьме! – торжествующе произнесла Митрофановна.
Нужняк вперилась в оглушённую собеседницу внимательным взглядом плотоядного хищника, словно боялась пропустить начало агонии своей жертвы.
«Побледнела! Перевариваешь! Не хотела меня слушать, вот теперь получай, олимпийка хренова! Ну где твои слова – «Как в тюрьме? За что?» Ну давай кумекай побыстрее, склеротичка старая».
– В тюрьме?! Почему в тюрьме? – тихо, ещё не отойдя от шока, пролепетала мать Марии.
– Как почему? Или ты не слышала мои предупреждения о том, что она воровка? – напомнила Царьковой о недавних «боевых действиях». – А ты как только меня не склоняла…
«Может, она всё врёт? Как моя дочь могла оказаться в тюрьме? За что? И где её муж? Разве Егор позволил бы её посадить? Конечно врёт!»
— А за что её посадили? Что она совершила такого? А? Отвечай немедленно! – с угрозой в голосе потребовала Царькова, вставая из-за стола, словно намереваясь кинуться на недобрую вестницу.
– А я чего? Она там не одного пенсионера вокруг пальца обвела, – стушевалась Нужняк, не ожидавшая такого напора от ещё недавно совсем больной пенсионерки. – Вот тебе телефон, звони сама и выясняй.
Она положила перед Зинаидой Фёдоровной заранее приготовленную бумажку с телефоном следователя, у которого уже успела побывать на допросе в качестве свидетеля по делу. Но сейчас она не решилась рассказать об этом во всех подробностях, опасаясь её гнева. Звонок в дверь заставил Царькову подскочить на месте. Перегнав Нужняк, бывшая хозяйка квартиры бросилась в коридор, торопясь открыть входную дверь.
«Дочка, это моя Машенька вернулась! Сейчас всё встанет на свои места, и я выгоню эту старую, лживую и завистливую старуху».
Открыв дверь и увидев вместо дочери сына Митрофановны, она инстинктивно захлопнула её обратно, не дав молодому человеку времени даже на то, чтобы поздороваться. Она так сделала, словно увидела плохой сон, после которого нужно проснуться и заснуть опять, чтобы приснился хороший. Она мотнула головой и снова открыла дверь. Как в первый раз, перед ней стоял Андрейка. Только лицо его было немного вытянутым от удивления.
«Офигеть, Зинаида Фёдоровна сама дверь уже открывает! Вот ведь здоровье какое у матери Машеньки. Это хорошо, что она поправилась. А то Лошадкина не стала бы обсуждать моё предложение, а теперь всё может быть. Главное, надо понастойчивее и сразу к делу! Чего она дверь захлопнула? Не хочет видеть или не признала меня?»
— Зинаида Фёдоровна, это я, Андрей Нужняк, вы что, меня не узнали? – затараторил он, как только дверь снова распахнулась. – Я к Марии. Она дома?
Царькова разочарованно махнула рукой, то ли приглашая войти, то ли не желая разговаривать. В комнате за столом Андрей увидел свою мать и расстроился, понимая, что того разговора, который он запланировал, уже не получится.
– А где Мария? – Андрей достал из кармана пиджака очередную шоколадку и, словно извиняясь, грел её в руках, не зная куда её пристроить. – Скоро аванс на работе, а это просто так, к чаю.
«Вот припёрся-то не вовремя. Только бы сын не узнал об аресте своей зазнобы, а то враз сорвётся с катушек. Мне его пьянок снова не пережить. Ах, если бы не сын, так хоть вприсядку иди, а так ещё подумаешь, чего лучше. Вон какой орёл стал из-за этой любви к этой прохиндейке. Завязал пить! Каждый день чистый, выбритый. Только и думает о своём амуре. Стихи даже сочинять начал. Словно и не мой сын. Как подменили… Но этот “подменённый” лучше прежнего в сто раз. Не хочу того, “горе-моего”, обратно».
Между тем Царькова, не слушая Андрея, взялась за телефон и набрала номер, который вручила ей Митрофановна. Андрей сначала не понимал, о чём Зинаида Фёдоровна говорит с собеседником и о каком свидании с Марией она просит совершенно постороннего человека. Но вскоре он стал понимать, о чём идет речь. Он оглянулся на мать, которая в подтверждение его опасений стала прятать от него взгляд.
– Да, я выдала своей дочери полномочия на распоряжение моей квартирой, – подтверждала Царькова своему невидимому собеседнику. – Хорошо, я приду к вам за разрешением на свидание… Как не дадите? Я же мать! Как не мать?! Кому это решать? – Не в состоянии вести такой диалог, Зинаида Фёдоровна положила трубку телефона и тихо заплакала.