«Скольким трупам она уже перемерила температуру остывающего тела? Зачем это нормальной женщине? И будет ли нормальная женщина при этом сохранять полное спокойствие? При этом никакой гримасы брезгливости. Ноль эмоций. Обычная женщина при одном виде трупа в обморок падает. А эта… Словно её красота из холодного твёрдого камня… Светка же была как лучик солнца. Тёплая, живая. Боялась всего ползущего и летающего: пауков, комаров, жуков, кузнечиков. Да что там, от одного вида таракана дрожала, как слониха из сказки Чуковского. Мне её всегда хотелось спасать, оберегать, защищать. Что я и делал. Хотя характер у неё был ещё тот…»
Мысли Грачёва вошли в обычное рабочее русло, и он наконец-то вспомнил о своих служебных обязанностях. Первое, что бросилось в глаза оперативнику, это обилие ссадин и гематом на разбитом лице покойника. Было видно, что висельник был избит не так давно и телесные повреждения достаточно большой тяжести. Его мысли тут же подтвердила Петровна, заявив, что у трупа, судя по обильному кровоизлиянию на теле, наверняка сломаны ребра и, возможно, есть повреждения внутренних органов. На вопрос, что могло послужить причиной смерти, она предположила, что одними побоями такое не причинить.
– Очень похоже на то, что он был сбит машиной. – Словно ушат холодной воды пролился на голову Егора голос врача-эксперта. – Видно, что по времени нанесения побои на лице предшествовали травме на теле.
– А когда мог быть совершен на него наезд? – Услышав слова Петровны, оживился Степаныч, засунув в голубятню свой красный нос.
– Травма свежая, утренняя, – уточнила женщина, взглянув на побледневшего Грачёва. – Что с тобой, тебе плохо?
«Япона мать, неужто это я его утром сшиб? Так и есть. От моего дома до гаражей, если напрямки, через железную дорогу… совсем ничего. Мог доползти».
— Нормально всё. Просто воротит от запаха птичьего помёта, – ответил он на пристальный взгляд женщины.
– Как пить дать сбили, вон на пуговице у его куртки автомобильная краска осталась, – вставил своё слово носатый «Анискин».
«Какого цвета краска на пуговице?»
– Красного цвета автомобиль был, – словно подслушал Егоровы мысли Степаныч.
«Так. Давай разруливай быстрее, пока только ты знаешь, в чём дело», – сверкнула в голове Грачёва тревожная мысль.
Он стал осторожно и ненавязчиво убеждать своих коллег, что они ошибаются и что алкаш свел счёты с жизнью из-за своего беспробудного пьянства и побоев. Он напомнил им про банду скинхедов, которые второй год орудовали в их районе, нападая не только на приезжих с темным цветом кожи, но и на бомжей. И тут раздался лай собаки. Словно напоминание. Петровна увидела, как на лице оперативника заходили желваки, а кожа и вовсе стала серой, под цвет облупившейся краски в голубятне. Еще не видя собаки, Егор уже узнал её характерный низкий лай с повизгиванием.
«Вот сучка трёхногая, сюда приковыляла меня облаивать. И чего она ко мне пристала?»
Степаныч высунулся из голубятни наружу и стал отгонять её прочь от лестницы, швыряя подобранные обломки хлама. Но собака не уходила. Она словно знала, что внутри голубятни скрывается преступник. Грачёв почувствовал, что начинает паниковать, словно собака могла показать на него его коллегам.
«Бред. Это всего лишь животное. Брехливое животное. Она не сможет меня ни в чём уличить. Но почему Петровна смотрит на меня так подозрительно? Она что-то заподозрила? Краска? Она знает цвет моей машины и сможет увидеть помятое крыло с содранной краской… Эта псина вызывает меня наружу. А ведь это она виновата, что я сбил этого бедолагу. Тварь!»
— Не уходит. – В голубятне показался участковый. – Может, этот висельник собаку подкармливал, а теперь она лает и скулит по хозяину? Есть же такая поговорка, что собака воет к покойнику.
Теряя контроль над собой, Грачёв достал пистолет и, чуть не сбив участкового, рванулся вон из голубятни. Степаныч, пытаясь сохранить равновесие, засеменил ногами и ненароком ударил приблудного уличного голубя, который вертелся под ногами. От сизаря полетели перья, а он сам, словно футбольный мяч, выпорхнул вслед за оперативником в открытую дверь.
– Не надо, капитан! – попытался остановить оперативника Степаныч, догадавшись о его намерениях.
«Неужто будет стрелять в собаку или только в воздух?! Он что, с катушек съехал?» – отреагировал мозг Петровны.
Собака, увидев Егора, моментально замолчала и вперила в него свой взгляд. Словно продолжала незавершенное накануне дело.
«Смотришь, всё смотришь мне в глаза, сука. Не насмотрелась ещё? Ну на, получай».
Оперативник, не целясь, нажал на спусковой курок. Собака молча, неуклюже скакнула на своих трёх лапах, оставаясь на месте и не сводя с мужчины своего взгляда. Разъярённый её поведением, Егор тщательно прицелился и выстрелил снова. На этот раз он попал, и собака, отчаянно заскулив, опрокинулась на бок, но затем опять поднялась, зализывая хлынувшую из плеча кровь. Вскинула ошарашенную морду на стрелка.
«Ну вот и всё. Ни я, ни ты больше не будем мучиться. Сейчас я тебя добью, и все наладится».
Он навёл мушку точно между двумя слезящимися собачьими глазами и как можно плавнее нажал спусковой крючок. Удар по руке. Рука, подкинутая вверх, посылает промах в хмурое осеннее небо.
– Прекрати! Что тебе эта собака сделала? – Глаза Петровны, полные слёз. – Я думала о тебе… Что мы… А ты…
На Грачёва осуждающе и с полным непониманием смотрели его коллеги по работе. Егор оглянулся на пса, но собаки уже простыл и след. Только Бабай испуганно выглядывает из автомобиля. Он не удивился.
«Все как сегодня утром. Собака опять победила меня. До последнего смотрела мне в глаза сквозь прицел. А баба, как всегда, вмешалась не вовремя, сука! Дать бы тебе в «табло» сейчас, по-настоящему, как мужику!»
— Спасибо, Петровна, что руку отвела, не знаю, что нашло. Видимо, нервы шалят, – поблагодарил он женщину, постаравшись придать лицу подобающее выражение.
Вскоре в гаражи приехала труповозка. Голубятню закрыли на замок, а тело висельника упрятали в мешок и увезли в судебный морг на вскрытие. Побитый городской голубь, оставшийся снаружи голубятни, вспорхнул вслед уехавшим людям и, неуверенно, словно подбитый самолёт, попытался «встать на крыло». Ему удалось пролететь несколько десятков метров, и он сел на ветку дерева, переводя дыхание и набираясь сил для последующего перелёта.
Назад до отделения полиции ехали молча. Словно бойцы, возвращающиеся в тыл, осмысливая на обратном пути, что недавно произошло на передовой. Только перед отделением Степаныч поинтересовался у Петровны, что докладывать начальству. Криминальный труп или нет. Однако услышал формальный во всех отношениях ответ: «Вскрытие покажет…»
* * *Царькова продолжала со страхом вглядываться под кровать, откуда всё явственней слышались кряхтящие звуки. Боль в сердце не отпускала, то усиливаясь, то немного ослабевая. Знакомо скрипнули пружины. Из-под покрывала показалась волосатая мужская нога в стоптанном ботинке и задранной выше икр брючине. Она узнала эти ботинки с налезающими на них вечно спущенными носками. От сердца немного отлегло.
«Андрюшкина нога. И как он под кроватью оказался? А мать его бегает, ищет. Хорошо, что здесь не нашла, под кроватью. За вихры бы вытащила оттуда.
«…ля, что за говно?.. Гроб?! Нет… Слава богу, вроде дышу. У-е-ё. О что это я головой бьюсь тогда? Бутылка катилась, я слышал звук. А… вот полоска света. Надо ногой пошерудить… Блин, точно звук бутылки слышал. Пустой. Полная так не катится. У неё более приятный звук, глухой, благородный. А у этой никакущий был. И кто орёт все время как потерпевший?!»
Следом за первой ногой появилась вторая, без ботинка, а затем вылез и обладатель ног – сын Митрофановны, Андрей. Выбравшись из-под кровати, он уселся на пятую точку, опершись спиной на свое недавнее укрытие. Крутя взлохмаченной головой по сторонам, он явно пытался сообразить, в каком он месте.
– Помоги, сердце, сейчас помру! – раздался громкий женский голос. Наконец его взгляд поймал лежащую женщину, и голова замерла, словно поломанный флюгер. Постепенно в его взгляде стала проявляться какая-то осмысленность, и наконец углы его рта разъехались в противоположном направлении.
«Вот кто меня опохмелит – эта старая олимпийская мумия. А чего она орёт как оглашенная? Блин, от этих воплей голова сейчас лопнет».
Он попытался встать, но давление в черепной коробке резко скакнуло и отдалось резкой, пульсирующей болью в висках.
«Во как стреляет, надо ползком, пока не «подстрелило». – Мужчина встал на колени и, словно остерегаясь меткого «выстрела снайпера», стал пересекать пространство комнаты.
Он попытался встать, но давление в черепной коробке резко скакнуло и отдалось резкой, пульсирующей болью в висках.
«Во как стреляет, надо ползком, пока не «подстрелило». – Мужчина встал на колени и, словно остерегаясь меткого «выстрела снайпера», стал пересекать пространство комнаты.
– Баба Зин, хорош кричать, дай чего-нибудь выпить лучше.
– Лекарства дай, там на столе от сердца, капли, – протянула руку сердечница, указывая Андрею, что от него требуется, – накапай мне поскорее, мне очень плохо.
«Тебе плохо, блин, да ты нас всех переживешь и похоронишь. Ты ещё той, сталинской закалки. А вот мне действительно хреново».
Мужчина подполз к столу, на котором стояли разные пузырьки с лекарствами и графин с водой. Аккуратно, чтобы не стрельнуло в висок, поднялся, опираясь на тяжёлый дубовый стол. Выбрал пузырёк, долго не мог отвинтить крышку трясущимися руками. Наконец справился, открыл. Сразу принюхался.
«Спиртом даже не пахнет. Значит, какое-то говно! Капель тебе я считать не буду, руки хреново слушаются».
Загородив стол спиной, не считая капель, ливанул из пузырька на глазок. Затем плеснул в стакан из графина.
«Во как получилось здорово. Цвет как у портвейна. Самому, что ль, хлобыстнуть? Нет, пусть сначала она попробует, а то будет продолжать орать как оглашенная. Заодно и продегустирует».
Он поднёс стакан. Царькова выпила и, скривившись в лице, закашлялась. Андрей стал стучать по спине, полагая, что пошло «не в то горло». Женщина ничего не могла сказать, только пыталась остановить его шлепки, беспомощно размахивала руками и все никак не могла остановить кашель.
– Ты что мне налил?! – Едва переведя дыхание, просипела женщина. – Это же йод!!!
– Йод что, не лекарство? – недовольно поморщился сын Митрофановны, опять начиная чувствовать головную боль. – Ты вон пришла в себя, даже лицо покраснело, а я страдаю. Какие же вы все эгоисты. Я тебя спас! А ты опять кричишь, вместо того чтобы меня отблагодарить.
– Андрей, а ты как здесь оказался у меня под кроватью? – стала немного приходить в себя от такого шокового «исцеления» пенсионерка.
– Спроси чего полегче. Наверное, на автопилоте приземлился. Домашний мой аэродром, сама знаешь, в таком виде посадки не разрешает. Где, кстати, мой диспетчер?
– Кто? – не сразу поняла пожилая женщина.
– Мать, говорю, где?
– Тебя все ищет, бегает, а сейчас, наверное, мне за врачом пошла.
«Блин, что бы у неё спереть? Где-то здесь подсвечник стоял. Опа-на, уже нет, знать, моя мать успела, расстаралась уже».
— Денег дашь на моё восстановление? – разозлился Андрей, что столько времени потеряно без пользы для больного организма.
– Откуда у пенсионерки деньги, Андрюша? – попыталась усовестить молодого мужчину больная женщина.
– Нет? А давай тогда медаль твою золотую продадим. Олимпийскую, – предложил беспринципный молодой человек. – Тебе же деньги нужны? На лекарство? Мать мне говорила, что ты совсем обнищала! Я тебе все деньги назад принесу. Себе только на чекушку возьму.
– Возьми себе на водку у меня под подушкой, – сдалась Зинаида Фёдоровна, понимая, что от запойного пьяницы, каким был сын её работницы, по-другому уже не избавиться. Мужчина бесцеремонно откинул её вместе с подушкой вперёд к ногам, сложив как старую тряпичную куклу.
«Ничего себе. Как я здорово ещё гнусь. У меня сохранилась гибкость, как у совсем юной девочки. Гибкость – это всегда был мой конёк. Меня даже малышкой отдали в гимнастику. Тренерша всегда говорила родителям, что с моей гибкостью я могу выступать женщиной-змеёй в цирке. И мужчины всегда ценили это мое свойство. Особенно мой тренер и муж Канцибер. Он не раз говорил, что влюбился в меня, когда я первый раз на разминке в конном манеже встала на мостик из положения стоя. Просто прогнулась назад и встала на руки… Надо же! Увидел во мне идеальную линию лошади! Опрокинутая между рук голова с хвостом моих длинных волос выглядела как зад кобылицы. Тайный, похотливый зоофил. Он не раз заставлял меня потом принимать это положение. Интересно, со своей молодой женой он продолжает играть в эти игры? Нет, это вряд ли. Это особенность моего тела… Ой, да чего это я о таких глупостях?.. Что это за звук? Хлопнула дверь… Кто-то пришёл? А почему я всё еще в таком неудобном положении? Я что, вечно буду смотреть на свои торчащие из-под одеяла ступни?»
Пожилая женщина прислушалась к звукам в квартире, чтобы определить, где этот непутёвый молодой человек, но в квартире стояла мёртвая тишина.
«Это же Андрюшка, мерзавец, убежал, оставив меня в таком положении!!!»
Женщина попробовала разогнуться, но мышцы её не послушались. От долгого лежания они практически атрофировались. Она попыталась оттолкнуться руками, но и им не хватало сил, чтобы вернуть старое немощное тело в первоначальное положение…
…Дарья Митрофановна Нужняк еще издалека увидела фигуру их участкового врача-терапевта и прибавила шагу. Молодой человек, только закончивший медицинский институт, совсем недавно сменил их старого участкового врача, внезапно умершую от разрыва сердца. В приличном пальто, с кожаным, дорогим портфелем, в модных ботинках, он больше напоминал успешного банковского служащего.
Митрофановна вспомнила, что первое время молодой врач, видимо, сынок обеспеченных родителей, ленился ходить пешком и выезжал на личной машине, когда ему нужно было совершить обход надомных больных. Эти объезды больных стали известны заведующей поликлиникой, старой ретроградке, которая за свои почти сорок лет работы протоптала все тропинки в округе, от подъезда к подъезду больных, своими ногами. Она сочла объезды на личном транспорте покушением на врачебные традиции и чуть ли не предательством любимой профессии. На совещании в поликлинике она неоднократно высказывалась о том, что врачу необходимо лучше узнавать свой участок. Ему полезно во время обхода встречаться со своими бывшими пациентами, отвечать на их вопросы, давать профилактические советы. Одним словом, поддерживать здоровый медицинский климат на вверенной ему территории. То есть перенимать всё лучшее, что осталось от наследия СССР, – практику участкового врача. Она критиковала молодых докторов, которые стеснялись торчащих из-под одежды белых медицинских халатов, говорила, что это как раз является опознавательным знаком районного врача, по которому к нему обращаются жители. И всегда приводила в пример свою недавно умершую подругу, коллегу по работе. Однако Эдуард Носков не внял её аргументам. Наверное, он вырос очень впечатлительным молодым человеком и категорически не хотел заканчивать свою жизнь, как его пожилая предшественница. К тому же он стеснялся носить белый халат, и когда знакомился с девушками, то говорил, что у него собственное агентство недвижимости. Идя по вызовам, он всегда аккуратно складывал свой приталенный метросексуальный халатик в дорогой кожаный портфель вместе с тонометром и стетоскопом. И все же Эдуард по совету родителей уступил «старой самодурке» и теперь ужасно мучился, тщательно обходя грязь и лужи, чтобы не испачкать обувь.
Когда его окликнула приземистая и крупная, словно дубовый пенёк, старая женщина, у него сразу испортилось настроение. Он попытался сделать вид, что не услышал, и прибавил шагу, но старушенция не отставала, продолжая сокращать расстояние, явно преуспевая в «гонках с преследованием». Она уже практически перешла на бег и теперь смешно переваливалась с боку на бок, словно откормленная к юбилею утка. Преследовательнице помогла огромная лужа, которая заставила доктора Носкова остановиться из-за боязни промочить ноги и, конечно, испортить изящные полуботинки из кожи ламы. Моментально Митрофановна повисла на его руке:
– Как хорошо, дохтур, что я вас поймала, а то ведь вас к нам не дозовёшься.
Носков попытался высвободить руку, но хватка Митрофановны была как у бультерьера.
«Вот ведь повисла на мне старая колода. Жаль, что нельзя дать сейчас тебе подсечку, чтобы ты своей отвисшей задницей шлёпнулась в эту проклятую лужу. Чего доброго, меня с этой рухлядью знакомые увидят. А если сфотографируют?! Беда. Потом могут выложить в соцсетях с какой-нибудь гнусной надписью. “Подражатели Пугачёвой и Галкина”, например, или “Гендрофилы атакуют”. Зря я послушался и пешком попёрся. Вот ходи теперь по этим вызовам, чтобы по дороге на тебя такие вот древние ящеры охотились».
— Мы ведь люди бедные, денег дать врачу не можем, – продолжала между тем обрабатывать его старая липучка.
– При чём тут это? – возмутился Носков – Есть же порядок. У меня сегодня почти двадцать вызовов на участке. Двадцать!
– Ух ты! Это если каждый по сто рупчиков за визит накинет, то… О-о-о! – начала калькулировать в голове практичная старушка.
Носков понял, что для него легче будет сходить с визитом к её больной, чем избавиться от этой скандальной деревенщины. Вздохнув, он стал переводить вцепившуюся Митрофановну через лужу, ступая своими дорогими ботинками в грязную и холодную воду.