— Он созерцает своего бога, — прошептал мне Уорд.
Я спросил его, что он имеет в виду, и он сказал раздраженно:
— Слушайте, не старайтесь казаться глупее, чем вы есть. Он видит нечто, превышающее его способность осмыслить. И я тоже, — прибавил он и, хлопая меня по спине, выбрался из машины.
— Buenos días[89].
Ему пришлось дважды повторить свое приветствие, прежде чем индеец очнулся от своей медитативной задумчивости и обернулся к нам.
— Buenos dias, señores.
У него было круглое, с широкими скулами и длинным прямым носом лицо, а его темные глаза смотрели на нас лишенным выражения взглядом. Вообще все его лицо не выражало ничего, и лишь его рот, широкий и толстогубый, находился в постоянном движении, будто он собирался что-то сказать, но так ничего и не говорил.
Поздоровавшись с нами, он так и стоял там, глядя на нас абсолютно без всякого интереса и любопытства.
— Что это за река? — спросил я Уорда.
— Откуда, черт возьми, я могу знать?
— У вас карта, а я был за рулем, как вы знаете.
Я слышал, как он стал расспрашивать индейца, пока я полез в машину за картой, которую Уорд оставил на своем сиденье. Прозвучало слово «Хекетепеке», и, действительно, я нашел его на карте, дивясь такому названию.
— Да, она и есть. Этот бешеный поток бежит вдоль дороги весь путь до перевала.
— Именно так. Поэтому там ущелье.
Он снова повернулся к индейцу и стал задавать вопросы по-испански, но так ничего и не добился. Мужчина стоял и бессмысленно на него глядел.
— Если вы хотите узнать, благополучно ли добралась миссис Сандерби до Кахамарки, почему вы не позвоните Гомесу?
Ему следовало это сделать с самого начала, вместо того чтобы тащиться по Панамериканскому шоссе по ночам и в условиях плохой видимости.
— У вас есть номер его телефона?
— Нет.
Тогда я предложил вернуться в отель в Трухильо, узнать его номер и оттуда ему позвонить.
— Зачем?
Зачем? Я уставился на него, гадая, что творится в его хитроумной голове, каковы истинные причины его стремления гнать машину на север, вместо того чтобы хорошо выспаться ночью и днем двигаться дальше. Индеец отвернулся, не обращая внимания на его расспросы, и снова стал глядеть на бурные воды реки с таким странным названием. Поднялся ветер, и сквозь рваные прорехи в пелене тумана стали смутно просматриваться очертания гор.
— Если вы беспокоитесь насчет Айрис Сандерби, то, несомненно, быстрее всего…
Вдруг Уорд резко обернулся на шум приближающегося авто. Призрачный силуэт, похожий на «Лэнд Ровер», вынырнув из тумана, оказался японским полноприводным внедорожником наподобие нашего. Внутри него сидели двое. Женщина за рулем остановилась рядом с нашим «Лэнд Крузэром», сдержанно нам кивнула, выходя из машины, и забросала индейца вопросами на смеси испанского с каким-то гортанным языком, который я принял за кечуа.
В этом окружении она являла собой поразительное зрелище, поскольку ее дорожный наряд был безукоризненным: чуть ли не белые брюки и ботинки, начищенные до такого блеска, что в них отражалась бурлящая вода. Но мое внимание приковало к себе ее лицо. Необычное, невероятно красивое лицо, широкий, сильно накрашенный рот, нос с изящно очерченными арками ноздрей, черные, словно две тонкие линии, нарисованные карандашом, брови. И на ней была широкая шляпа с прямыми полями.
Ее манера держаться, осанка, все в ней свидетельствовало о ее благородном происхождении. Я не мог удержаться от сравнения ее с породистой скаковой лошадью, и, когда Уорд принялся задавать ей вопросы, она стала отвечать ему с такой надменностью и снисхождением, что он побелел, и, я готов поклясться, он бы разыграл перед ней парня из трущоб Горбалза и изрядно сдобрил бы свою речь матерщиной, если бы достаточно владел испанским. Она произнесла слово «Чепен» несколько раз, как будто говорила с туповатым слугой, кроме него еще «Толамбо», гасиенда «Толамбо», и сделала кругообразный жест рукой, в конце его указав пальцем на дорогу впереди и зазубренные вершины гор, парящие в прорехах туманной завесы.
Она что-то сказала своему спутнику, смуглому коренастому малому, который, засунув руки в карманы куртки, хмуро глядел на бушующий поток. Он кивнул, и они оба вернулись к своему автомобилю, индеец проворно залез на заднее сиденье. Прежде чем сесть на водительское место, женщина остановилась и обратилась к Уорду на почти безупречном английском:
— Думаю, это страшная глупость, но, если вы намерены пробираться дальше, советую вам поговорить с Альберто Фернандесом, когда вы попадете в Толамбо. Он там управляющий. Он, возможно, сможет вам подсказать, в каком состоянии дорога впереди.
Неожиданно она улыбнулась, одарив нас проблеском тепла.
— Удачи, señor!
— Еще один вопрос, — поспешно сказал Уорд. — В Кахамарке живет человек по фамилии Гомес. В гасиенде «Лусинда».
Ее лицо стало каменным, и он смущенно запнулся.
— Вы его знаете? — спросил он наконец.
— Я слыхала о нем.
Она влезла в машину и захлопнула дверь, и рокот стартера заглушил следующий вопрос Уорда. Он смотрел, как она сдала назад, затем развернулась и уехала. Серая пелена тумана разом скрыла их автомобиль.
— Вот стерва, — проворчал он. — «Я слыхала о нем».
Уорд передразнил ее английское произношение.
— Что она имела в виду, как вы думаете?
После этого он сел за руль и на бешеной скорости погнал назад в Сан-Хосе, где повернул направо на Панамериканское шоссе.
— Чепен, — сказал он. — Сколько до него?
— Так вы, значит, едете дальше?
— Разумеется, я еду дальше. Я не для того заехал в такую даль, чтобы теперь поджать хвост… Сколько до Чепена?
— Я не знаю, — сказал я, придумывая, что я могу сделать, чтобы остановить его.
— Ну так посмотрите по карте, старина.
Это казалось такой безнадежной затеей, туман стал еще плотнее, чем раньше. Не видно ни гор, ни проблеска солнца, а где-то там слева от нас невидимый Тихий океан.
— Посмотрите карту, черт вас побери!
— Ладно, — сказал я сдавленным от злости голосом.
Достав карту с полки перед собой, я развернул ее на коленях. Чепен. Мы ехали по шоссе на север, и я его сразу нашел.
— Это следующий город.
— Далеко?
Я сказал ему, что пытаюсь определить.
— Около тридцати километров, думаю. Тут есть узкая дорога, идущая к горам через Сан-Мигель и Льята в Уальгайос, там поворот на Кахамарку, — прибавил я. — Так намного дальше, но река там не нарисована, и разумнее, пожалуй…
— Нет, мы поедем тем путем, что посоветовала эта дама. Она здесь живет и знает местность.
Дальше он вел молча, и я уснул и спал до тех пор, пока ухабы на дороге не заставили меня открыть глаза. Мы пробирались между посадками сахарного тростника, стоявшего бледно-желтыми стенами по обе стороны дороги.
— Где мы? — пробормотал я.
— В Толамбо, — ответил он. — Простите, что нарушил ваш безмятежный сон.
Мои веки отяжелели от усталости, и, несмотря на тряску, я, видимо, снова заснул, так как неожиданно наступила тишина. Мы стояли, слышны были лишь голоса — Уорд разговаривал с высоким смуглым человеком, одетым в джинсовый комбинезон и сомбреро. Узкоколейная железная дорога уходила вдаль среди поля срубленного сахарного тростника, в отдалении стоял маленький паровоз, пыхтя дымом, и бригада работников загружала прицепленные к нему вагоны. Они говорили по-испански, а я еще не вполне проснулся.
— Adiós[90].
— Adiós, señor.
Мы поехали дальше, солнце разгоняло туман.
— Он сказал, какая дорога на перевале?
Ответ Уорда утонул в шуме двигателя, а когда я снова открыл глаза, мы пробирались по берегу чего-то похожего на старинный канал инков. Солнце жгло немилосердно, кожа моей руки начала обгорать. Слева вдали зловещие черные тучи громоздились над горами, смутно видимыми сквозь дымку испарений.
— Когда мы снова выедем на дорогу?
— Скоро.
Уорд глянул на приборы.
— Еще километр, если верить бригадиру из Толамбо.
Он держал дергающееся рулевое колесо протезом, нащупывая под приборной панелью пачку сигарет.
— Так что там с перевалом?
— Он считает, что там может быть слегка peligroso[91]. Никто там в последние двадцать четыре часа не проезжал, а телефонная связь с Чилете, это последняя деревня перед перевалом, прервана. Как и железнодорожное сообщение, разумеется.
— А Кахамарка?
— Он звонил в Кахамарку вчера.
Вокруг нас все потемнело — утесы, желтая земля, участки яркой зелени в долине, блестящие от росы, старинный оросительный канал, наполовину заполненный бурой стоячей водой. Грохот прокатился над горами, зазубренные стрелы молнии рассекли черные клубы туч.
— Думаю, нам лучше вернуться.
Он ничего не ответил, прикуривая одной рукой сигарету, а я не стал настаивать. Я был слишком утомлен, лишь смутно осознавая, как мы покинули береговой вал канала и по крутому грунтовому склону съехали на изумрудную зелень равнины.
В конце концов мы взобрались на насыпь и снова очутились на дороге, плавная езда по которой дала заснуть мне так крепко, что я не видел шлагбаума на железнодорожном переезде, не слышал даже, как Уорду говорили, что Хекетепеке размыл насыпь недалеко впереди. Лишь дикая тряска нашего автомобиля на шпалах окончательно пробудила меня с осознанием того, что Уорд свернул с дороги на железнодорожное полотно и теперь направляется по нему к зияющему жерлу туннеля.
Я выпрямился, сонливость с меня как рукой сняло.
— Какого черта!
— Река снова размыла дорогу. Мне сказали, что мы увидим провал, когда переедем мост.
— Мост?
— Да, там, сразу за туннелем, балочный мост.
— Кто-нибудь еще ездил этим путем сегодня?
— Нет.
Я уставился на него, на силуэт его сосредоточенного профиля с большим орлиным носом и твердой линией подбородка.
— Вы с ума сошли, — сказал я.
Он кивнул, улыбаясь:
— Возможно, но сейчас, я думаю, ветер дует с юга.
— И как прикажете это понимать?
Въезд в туннель стремительно надвигался, увеличиваясь, пока наконец его каменная арка не наползла на нас сверху, подобно разверстой пасти окаменевшего чудовища.
— Это Гамлет. «Я безумен только при норд-норд-весте, когда ветер с юга…» По большей части, имея со мной дело, вы убедитесь, что ветер дует с юга.
Струи капающей сверху воды упали на капот, как только нас поглотила темнота туннеля. Гул двигателя многократно усилился, и меня объяло чувство безысходности, когда нас обступили каменные стены. Мы словно очутились в штольне шахты, и меня вез в недра земли человек, который явно не упускал ни единого случая подвергнуть наши жизни смертельной опасности без всякой на то причины. Я подумал о море Уэдделла, о льдах, о корабле-призраке, том «Летучем голландце», представляя, какие трения возникнут между нами в тесном замкнутом пространстве небольшого судна. Боже мой! Я взвесил шансы выйти из этой затеи живым с этим безумцем во главе всего предприятия… Это сумасшествие. Чистое сумасшествие.
Шум двигателя возвращался к нам, отражаясь от невидимых в темноте стен, капли воды барабанили по крыше у меня над головой. Уорд включил фары, мельком взглянув на меня со сдержанной улыбкой.
— Вам следует изменить свое отношение на позитивное. Я наслаждаюсь подобными вещами. Люблю волнение, когда жизнь неожиданно подталкивает к двери, за которой неизвестность.
Он кивнул головой на показавшийся впереди свет, очерченный сверху изогнутой линией арки.
— Тьма навсегда только тогда, когда ты умер.
Уорд переключил фары на ближний свет, и далекий конец туннеля, казалось, рванулся нам навстречу, дергаясь вверх-вниз из-за прыгающих на шпалах колес нашего джипа.
Потом мы вынырнули из тьмы и прямо перед собой увидели бурые пенящиеся, доходящие почти до уровня моста воды глубокой и очень быстрой реки Хекетепеке, несущиеся по ущелью. Звук наших колес сменился глухим хлопаньем о деревянные шпалы, когда мы поехали по мосту. Но этот чертов идиот вдруг остановился в самой его середине.
— В чем дело?
— Ни в чем.
Он заглушил двигатель.
— Просто восхитимся зрелищем.
Открыв люк в крыше, он поднялся на ноги. Шум реки превратился в рев. Кроме того, в ущелье дул сильный ветер, завывая в фермах моста и сотрясая всю конструкцию. Показалось солнце и снова спряталось. В грозовых тучах, заволакивающих долину, прогремело.
Мне все это не нравилось. Уже дважды дорога оказывалась перекрытой, а мы еще даже не начали подъем к перевалу. Было слышно, как вода с грохотом перекатывает валуны в русле реки, а раскаты грома напоминали пушечную канонаду.
Уорд опустился на сиденье и захлопнул люк.
— Вы повернете назад, правда?
— Нет, конечно.
Затем, снова запустив двигатель, он обернулся ко мне и сказал:
— Если вас пугает гроза в Андах, то как же вы себя поведете, когда мы отправимся к паковым льдам с подгоняющим нас в спину антарктическим шквальным ветром?
Секунду он очень пристально на меня смотрел.
— Подумайте об этом, приятель.
Потом, широко улыбаясь, он добавил более дружелюбным тоном:
— В экспедициях вроде той, к которой мы готовимся, нет места малодушию.
Он взялся за рычаг переключения передач, и мы медленно поехали с моста.
Сна не было теперь ни в одном глазу, и я, откинувшись на спинку, проклинал этого человека за то, что он так язвительно меня устыдил. Но у меня по крайней мере хватило ума промолчать, и уже вскоре у нас появилась возможность съехать с железнодорожных путей и вернуться на дорогу. Это была грунтовка, но, несмотря на лужи, ехать по ней было хорошо. Как будто по ней прошел грейдер, перед тем как на Анды пролились дожди с Амазонки.
— Прошлой ночью два индейца приехали на пикапе из Чилете.
Я ничего на это не сказал, хотя, судя по его тону, он ожидал от меня какого-то ответа.
— Они доехали до железнодорожного переезда с той стороны туннеля, поговорили там с дежурным на станции и повернули назад. Это было до того, как размыло дорогу. Они рассказали, что в Чилете дела плохи, несколько домов уже смыло в реку.
Он обернулся ко мне, явно раздраженный моим молчанием:
— Ну скажите что-нибудь. Не сидите так, надувшись.
— Я устал, — сказал я. — И я не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать лезть в это дерьмо. — Я кивнул в сторону черной тучи, накрывшей всю долину, за исключением нижней части склонов гор. — Не говоря уже о грозе, мы не знаем, в каком состоянии дорога, насколько плохой она будет, когда мы доберемся до перевала.
— Дорога меня не беспокоит. А вот те двое — да.
Теперь мы поднимались в гору, по низу склона горы были разбросаны небольшие делянки рисовых посадок. Мы проехали Тембладеру — россыпь прижавшихся к склону горы домов.
— Они знают о нас, знают, на чем мы едем, и они велели смотрителю на том переезде сказать нам, что дорога на перевале свободна, что там все о’кей.
— Зачем?
Бессмысленность всего услышанного породила этот мой вопрос.
— Зачем им это все нужно? Откуда они узнали о нас?
— Из Лимы, по телефону от нашего друга. Они оба из Чимботе.
Это тот грязный, провонявший рыбьим жиром городок, где я сел за руль.
— Тем более, значит, нам следует повернуть назад.
Он хмыкнул.
— Тем более, значит, нам нужно ехать вперед. Хотел бы я немного поболтать с ними, — прибавил он. — Кое-что о них узнать. Возьмите пачку книг с заднего сиденья и распечатайте, пожалуйста. Нож в кармане моей куртки.
Это был нож-«выкидушка» с острым как бритва лезвием. Я разрезал картонную упаковку в том месте, где она была скреплена липкой лентой. Внутри оказалось три толстых тома Марка Твена, перевязанных золотой тесьмой, и визитка «Librería Universal», на которой зелеными чернилами было написано «primero edición»[92].
— Как вообще это попало в Перу?
Он глянул на меня искоса, улыбаясь.
— Я же вам говорил, что во время поездок есть смысл своей профессией указывать букинистику.
— Первые издания Марка Твена! Они, должно быть, немало стоят там, в Америке.
Но что он собирался делать с ними в этой полунищей стране?
— Разрежьте тесьму и разъедините их. Это не совсем то, чем может показаться на первый взгляд.
Мне не пришлось их разъединять. Как только я разрезал ленту, нижний том упал мне на колени. Его внутренняя часть представляла собой пластмассовую форму, в которой, тускло блестя металлом, плотно лежал пистолет. Чтобы отделить верхний том от среднего, пришлось приложить усилие. В нем содержались три запасные обоймы, а кроме того, очень легкая пластиковая подмышечная кобура. Уорд глянул в зеркало заднего вида, потом посмотрел назад, обернувшись, и наконец остановился посреди дороги.
— Вам придется мне помочь.
Он вылез из машины, оставив двигатель включенным. Я продолжал сидеть с ошарашенным видом, не двигаясь. Он уже снимал куртку.
— Эй, ну вы пошевеливайтесь, дружище. А тут сыро, однако.
Оставшись в одной рубахе, он наклонился и посмотрел на меня.
— Ну, давайте, черт возьми, вылезайте!
Я глянул на него, чувствуя, что уже дошел до крайней точки.
— Если вы хотите поиграть в казаки-разбойники, — сказал я, тщательно подбирая слова, — вам придется это делать без меня.
Протянув руку, он вырвал у меня маленький моток пластиковых ремешков, а я сидел и молча наблюдал, как он стал вставлять ремешки на свои места на компактной кобуре и пристраивать ее у себя под мышкой. Это не сразу у него получилось, но в конце концов он управился и протянул свой протез за пистолетом.