— Пожалуйста, — ответил Эдсель.
— Ты только ничего не думай, я не собираюсь об этом болтать, — быстро проговорил Факсон. — Я не буду. Просто не хочется стрелять и убивать. Так что я лучше пойду.
— Конечно, — сказал Эдсель.
Парк стоял в стороне, внимательно рассматривая свои ногти.
— Если ты устроишь себе королевство, я к тебе приеду в гости, — сказал Факсон, делая слабую попытку улыбнуться. — Может быть, сделаешь меня герцогом или еще кем-нибудь.
— Может быть.
— Ну и отлично. Желаю тебе удачи. — Факсон помахал ему рукой и пошел к двери.
Эдсель дал ему пройти шагов двадцать, затем поднял оружие и нажал на кнопку. Звука не последовало, вспышки тоже, но у Факсона правая рука была отсечена начисто. Эдсель быстро нажал кнопку еще раз. Маленького человечка рассекло надвое. Справа и слева от него на почве остались глубокие борозды.
Эдсель вдруг сообразил, что все это время он стоял спиной к Парку, и круто повернулся. Парк мог бы схватить ближайший пистолет и разнести его на куски. Но Парк спокойно стоял на месте, скрестив руки на груди.
— Этот луч пройдет сквозь что угодно, — спокойно заметил он. — Полезная игрушка.
Полчаса Эдсель с удовольствием таскал к двери то одно, то другое оружие. Парк к нему даже не притрагивался, с интересом наблюдая за Эдселем. Древнее оружие марсиан было как новенькое; на нем не сказались тысячи лет бездействия. В комнате было много оружия разного типа, разной конструкции и мощности. Изумительно компактные тепловые и радиационные автоматы, оружие, мгновенно замораживающее, и оружие сжигающее, оружие, умеющее рушить, резать, коагулировать, парализовать и другими способами убивать все живое.
— Давай-ка попробуем это, — сказал Парк.
Эдсель, собиравшийся испытать интересное трехствольное оружие, остановился.
— Я занят, не видишь, что ли?
— Перестань возиться с этими игрушками. Давай займемся серьезным делом.
Парк остановился перед низкой черной платформой на колесах. Вдвоем они выкатили ее наружу. Парк стоял рядом и наблюдал, как Эдсель поворачивал рычажки на пульте управления. Из глубины машины раздалось негромкое гудение, затем ее окутал голубоватый туман. Облако тумана росло по мере того, как Эдсель поворачивал рычажок, и накрыло обоих людей, образовав нечто вроде правильного полушария.
— Попробуй-ка пробить ее из бластера, — сказал Парк. Эдсель выстрелил в окружающую их голубую стену. Заряд был полностью поглощен стеной. Эдсель испробовал на ней еще три разных пистолета, но они тоже не могли пробить голубоватую прозрачную стену.
— Сдается мне, — тихо произнес Парк, — что такая стена выдержит и взрыв атомной бомбы. Это, видимо, мощное силовое поле.
Эдсель выключил машину, и они вернулись в комнату с оружием. Солнце приближалось к горизонту, и в комнате становилось все темнее. — А знаешь что? — сказал вдруг Эдсель. — Ты неплохой парень, Парк. Парень что надо.
— Спасибо, — ответил Парк, рассматривая кучу оружия.
— Ты не сердишься, что я разделался с Факсоном, а? Он ведь собирался донести на нас правительству.
— Наоборот, я одобряю.
— Уверен, что ты парень что надо. Ты мог бы меня убить, когда я стрелял в Факсона. — Эдсель умолчал о том, что на месте Парка он так бы и поступил.
Парк пожал плечами.
— А как тебе идея насчет королевства со мной на пару? — спросил Эдсель, расплывшись в улыбке. — Я думаю, мы это дело провернем. Найдем себе приличную страну, будет уйма девочек, развлечений. Ты как насчет этого?
— Я за, — ответил Парк, — считай меня в своей команде.
Эдсель похлопал его по плечу, и они пошли дальше вдоль рядов с оружием.
— С этим все довольно ясно, — продолжал Парк, — варианты того, что мы уже видели.
В углу комнаты они заметили дверь. На ней виднелась надпись на марсианскоя языке.
— Что тут написано? — спросил Эдсель.
— Что-то насчет абсолютного оружия, — ответил Парк, разглядывая тщательно выписанные буквы чужого языка, — предупреждают, чтобы не входили.
Парк открыл дверь. Они хотели войти, но от неожиданности отпрянули назад.
За дверью был зал, раза в три больше, чем комната с оружием, и вдоль всех стен, заполняя его, стояли солдаты. Роскошно одетые, вооруженные до зубов, солдаты стояли неподвижно, словно статуи. Они не проявляли никаких признаков жизни.
У входа стоял стол, а на нем три предмета: шар размером с кулак, с нанесенными на нем делениями, рядом — блестящий шлем, а за ним — небольшая черная шкатулка с марсианскими буквами на крышке.
— Это что — усыпальница? — прошептал Эдсель, с благоговением глядя на резко очерченные неземные лица марсианских воинов.
Парк, стоявший позади него, не ответил. Эдсель подошел к столу и взял в руки шар. Осторожно повернул стрелку на одно деление.
— Как ты думаешь, что они должны делать? — спросил он Парка. — Ты думаешь...
Они оба вздрогнули и попятились. По рядам солдат прокатилось движение. Они качнулись и застыли в позе «смирно». Древние воины ожили.
Один из них, одетый в пурпурную с серебром форму, вышел вперед и поклонился Эдселю.
— Господин, наши войска готовы.
Эдсель от изумления не мог найти слов.
— Как вам удалось остаться живыми столько лет? — спросил Парк. — Вы марсиане?
— Мы слуги марсиан, — ответил воин.
Парк обратил внимание на то, что, когда солдат говорил, губы его не шевелились. Марсиансикие солдаты были телепатами.
— Мы Синтеты, господин.
— Кому вы подчиняетесь?
— Активатору, господин. — Синтет говорил, обращаясь непосредственно к Эдселю, глядя на прозрачный шар в его руках. — Мы не нуждаемся в пище или сне, господин. Наше единственное желание — служить вам и сражаться.
Солдаты кивнули в знак одобрения.
— Веди нас в бой, господин...
— Можете не беспокоиться, — сказал Эдсель, придя, наконец, в себя. — Я вам, ребята, покажу, что такое настоящий бой, будьте уверены.
Солдаты торжественно трижды прокричали приветствие. Эдсель ухмыльнулся, оглянувшись на Парка.
— А что обозначают остальные деления на циферблате? — спросил Эдсель.
Но солдат молчал. Видимо, вопрос не был предусмотрен введенной в него программой.
— Может быть, они активируют других Синтетов, — сказал Парк. — Наверное, внизу есть еще залы с солдатами.
— И вы еще спрашиваете, поведу ли я вас в бой? Еще как поведу!
Солдаты еще раз торжественно прокричали приветствие.
— Усыпи их и давай продумаем план действий, — сказал Парк.
Эдсель, все еще ошеломленный, повернул стрелку назад. Солдаты замерли, словно превратившись в статуи.
— Пойдем назад.
— Ты, пожалуй, прав.
— И захвати с собой все это, — сказал Парк, показывая на стол.
Эдсель взял блестящий шлем и черный ящик и вышел наружу вслед за Парком. Солнце почти скрылось за горизонтом, и над красной пустыней протянулись черные длинные тени. Было очень холодно, но они этого не чувствовали.
— Ты слышал. Парк, что они говорили? Слышал? Они сказали, что я их вождь! С такими солдатами...
Эдсель засмеялся. С такими солдатами, с таким оружием его ничто не сможет остановить. Да, уж он выберет себе королевство. Самые красивые девочки в мире, ну и повеселится же он...
— Я генерал! — крикнул Эдсель и надел шлем на голову.
— Как, идет мне. Парк? Похож я...
Он замолчал. Ему послышалось, будто кто-то что-то шепчет, бормочет. Что это?
— ... проклятый дурак. Тоже придумал королевство! Такая власть — это для гениального человека, человека, который способен переделать историю. Для меня!
— Кто это говорит? Ты, Парк? А? — Эдсель внезапно понял, что с помощью шлема он мог слышать чужие мысли, но у него уже не осталось времени осознать, какое это было бы оружие для правителя мира.
Парк аккуратно прострелил ему голову. Все это время пистолет был у него в руке.
«Что за идиот! — подумал про себя Парк, надевая шлем. — Королевство! Тут вся власть в мире, а он мечтает о каком-то вшивом королевстве». Он обернулся и посмотрел на пещеру.
«С такими солдатами, силовым полем и всем оружием я завоюю весь мир». Он думал об этом спокойно, зная, что так оно и будет.
Он собрался было назад, чтобы активировать Синтетов, но остановился и поднял маленькую черную шкатулку, выпавшую из рук Эдселя.
На ее крышке стремительным марсианским письмом было выгравировано: «Абсолютное оружие».
«Что бы это могло означать?» — подумал Парк. Он позволил Эдселю прожить ровно столько, чтобы испытать оружие. Нет смысла рисковать лишний раз. Жаль, что он не успел испытать и этого.
Впрочем, и не нужно. У него и так хватает всякого оружия. Но вот это, последнее, может облегчить задачу, сделать ее гораздо более безопасной. Что бы там ни было, это ему, несомненно, поможет.
— Ну, — сказал он самому себе, — давай-ка посмотрим, что считают абсолютным оружием сами марсиане, — и открыл шкатулку.
Из нее пошел легкий пар. Парк отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ.
Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло и принимало какую-то определенную форму.
Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Облако поблескивало металлическим отсветом в угасающем свете дня, и Парк увидел, что это огромный рот под двумя немигающими глазами.
— Хо-хо! — сказал рот. — Протоплазма! — Он потянулся к телу Эдселя.
Парк поднял дезинтегратор и тщательно прицелился.
— Спокойная протоплазма, — сказало чудовище, пожирая тело Эдселя, — мне нравится спокойная протоплазма, — и чудовище заглотало тело Эдселя целиком.
Парк выстрелил. Взрыв вырыл десятифутовую воронку в почве. Из нее выплыл гигантский рот.
— Долго же я ждал! — сказал рот.
Нервы у Парка сжались в тугой комок. Он с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживая себя, он не спеша включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
Парк схватил пистолет, из которого Эдсель убил Факсона, и почувствовал, как удобно легла в его руку прикладистая рукоятка. Чудовище приближалось. Парк нажал на кнопку, и из дула вырвался прямой луч...
Оно продолжало приближаться.
— Сгинь, исчезни! — завизжал Парк. Нервы у него начали рваться.
Оно приближалось с широкой ухмылкой.
— Мне нравится спокойная протоплазма, — сказало Оно, и гигантский рот сомкнулся над Парком, — но мне нравится и активная протоплазма.
Оно глотнуло и затем выплыло сквозь другую стенку поля, оглядываясь по сторонам в поисках миллионов единиц протоплазмы, как бывало давным-давно.
МНЕМОН
То был великий день для нашей деревни — к нам пришел Мнемон. Но сперва мы этого не знали, потому что он утаил от нас свою личность. Он сказал, что его зовут Эдгар Смит и что он мастер по ремонту мебели. Мы поверили ему, как верили всем. До тех пор мы не встречали человека, который что-либо скрывал.
Он пришел в нашу деревню пешком, с рюкзаком и ветхим чемоданчиком. Он оглядел наши лавки и дома. Он приблизился ко мне и спросил:
— Где тут полицейский участок?
— У нас его нет, — сказал я.
— В самом деле? Тогда где местный констебль или шериф?
— Люк Джонстон девятнадцать лет был у нас констеблем, сказал я. — Но Люк умер два года назад. Мы, как положено, сообщили властям, только на его место никого не прислали.
— Значит, вы сами себе полиция?
— Мы живем тихо, у нас в деревне все спокойно. Почему вы спрашиваете?
— Потому что мне надо, — не очень любезно ответил Смит. — Скудные знания не столь опасны, как абсолютное невежество, правда ведь? Ничего, мой пустолицый юный друг. Мне нравится ваша деревня. Мне нравятся деревянные дома и стройные вязы.
— Стройные что? — удивился я.
— Вязы, — повторил он, указывая на высокие деревья по обеим сторонам Главной улицы. — Разве вам не известно их название?
— Оно забыто, — смущенно проговорил я. — Многое потеряно, а многое спрятано. И все же нет вреда в названии дерева. Или есть?
— Никакого, — сказал я. — Вязы.
— Я останусь в вашей деревне на некоторое время.
— Будем очень вам рады. Особенно сейчас, в пору уборки урожая.
Смит гордо взглянул на меня.
— При чем тут уборка урожая? Уж не принимаешь ли ты меня за сезонного сборщика яблок?
— Мне это и в голову не приходило. А чем вы занимаетесь?
— Ремонтирую мебель, — сказал Смит.
— В такой деревне, как наша, у вас не много будет работы, — заметил я.
— Ну тогда, может быть, найду еще что-нибудь, к чему приложить руки.
— Он неожиданно усмехнулся. — Пока что мне надо бы найти пристанище.
Я привел его к дому вдовы Марсини, и он снял у нее большую спальню с верандой и отдельным входом.
Его появление вызвало целый поток догадок и слухов. Миссис Марсини уверяла, что вопросы Смита о полиции доказывают, что он сам полицейский. «Они так работают, — говорила она. — Лет пятьдесят назад каждый третий был полицейским. Вашим собственным детям арестовать вас было что плюнуть. Даже легче».
Но другие утверждали, что это было очень давно, а сейчас жизнь спокойная, полицейского редко увидишь, хотя, конечно, где-то они есть.
Но зачем тут появился Смит? Некоторые считали, что он пришел, чтобы забрать у нас что-то. «Какая еще может быть причина прийти в такую деревню?» А другие говорили, что он пришел нам что-то дать, подкрепляя свою догадку теми же соображениями.
Но точно мы ничего не знали. Оставалось только ждать, пока Смит не решит открыться.
Судя по всему, человек он был во многом сведущий и немало повидавший. Однажды мы поднялись с ним на холм. То был разгар осени, чудесная пора. Смит любовался лежащей внизу долиной.
— Этот вид напоминает мне известную фразу Уильяма Джеймса, — сказал он. — «Пейзаж запечатлевается в человеческой памяти лучше, чем что-либо другое». Подходит, верно?
— А кто это — Уильям Джеймс? — спросил я.
Смит посмотрел на меня.
— Разве я упомянул чье-то имя? Извини, друг, обмолвился.
Но это была не последняя «обмолвка». Через несколько дней я указал ему на уродливый склон, покрытый молодыми елочками, кустарником и сорной травой.
— Здесь был пожар пять лет назад, — объяснил я.
— Вижу, — произнес Смит. — И все же... Как сказал Монтень: «Ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность».
Как-то, проходя по деревне, он остановился полюбоваться пионами мистера Вогеля, которые все еще цвели, хотя время их давно миновало, и обронил:
— Воистину у цветов глаза детей, а рты стариков.
В конце недели кое-кто из нас собрались в задней комнате магазина Эдмондса и стали обсуждать мистера Эдгара Смита. Я упомянул про фразы, сказанные им мне. Билл Эдмондс вспомнил, что Смит ссылался на человека по имени Эмерсон, который утверждал, что одиночество невозможно, а общество фатально. Билли Фарклоу сообщил, что Смит цитировал ему какого-то Иона Хиосского: «Удача сильно разнится от Искусства, но все же создает подобные творения». Но жемчужина оказалась у миссис Гордон; по словам Смита, это была фраза великого Леонардо да Винчи: «Клятвы начинаются, когда умирает надежда».
Мы смотрели друг на друга и молчали. Было очевидно, что мистер Эдгар Смит — не простой мебельщик.
Наконец я выразил словами то, что все мы думали.
— Друзья, — сказал я. — Этот человек — мнемон.
Мнемоны как отдельная категория выделились в течение последнего года Войны, Покончившей со Всеми Войнами. Они объявили своей целью запоминать литературные произведения, которым грозила опасность быть затерянными, уничтоженными или запрещенными.
Сперва правительство приветствовало их усилия, поощряло и даже награждало. Но после Войны, когда началось правление Полицейских Президентов, политика изменилась. Была дана команда забыть несчастливое прошлое и строить новый мир. Беспокоящие веяния пресекались в корне.
Здравомыслящие согласились, что литература в лучшем случае не нужна, а в худшем — вредна. В конце концов, к чему сохранять болтовню таких воров, как Вийон, и шизофреников, как Кафка? Необходимо ли знать тысячи различных мнений, а затем разъяснять их ошибочность? Под воздействием таких влияний можно ли ожидать от гражданина правильного и лояльного поведения? Как заставить людей выполнять указания?
А правительство знало, что, если каждый будет выполнять указания, все будет в порядке.
Но дабы достичь этого благословенного состояния, сомнительные и противоречивые влияния должны быть уничтожены. Следовательно, историю надо переписать, а литературу ревизовать, сократить, приручить или запретить.
Мнемонам приказали оставить прошлое в покое. Они, разумеется, возражали. Дискуссии длились до тех пор, пока правительство не потеряло терпение. Был издан окончательный приказ, грозящий тяжелыми последствиями для ослушников. Большинство мнемонов бросили свое занятие. Некоторые, однако, только притворились. Эти некоторые превратились в скрывающихся, подвергаемых гонениям бродячих учителей, когда и где возможно продающих свои знания.
Мы расспросили человека, называющего себя Эдгаром Смитом, и тот признался, что он мнемон. Он преподнес нашей деревне щедрый дар:
Два сонета Уильяма Шекспира;
Жалобы Иова богу;
Один полный акт пьесы Аристофана.
Сделав это, он стал предлагать свой товар на продажу жителям деревни.
Мистер Огден обменял целую свинью на две строфы Симонида.
Мистер Веллингтон, затворник, отдал свои золотые часы за высказывание Гераклита и посчитал это удачной сделкой.
Старая миссис Хит поменяла фунт гусиного пуха на три станса из поэмы «Аталанта в Калидонии» некоего Суинберна.
Мистер Мервин, хозяин ресторана, приобрел короткую оду Катулла, высказывание Тацита о Цицероне и десять строк из гомеровского «Списка кораблей». Это обошлось ему недешево.