Довольно быстро все поняли, для этого веселого, компанейского парня машина – не показная роскошь и не средство передвижения, а что-то гораздо большее.
Однокурсники знали, что Витя почти профессионально занимается автогонками. Лихой отблеск рискованного увлечения придавал ему дополнительный шарм, и девушки с восхищением провожали бесшабашного гонщика нежными взглядами. В университете многие занимались спортом, были даже профессионалы, поступившие по разнарядке для спортсменов, почти не появлявшиеся на занятиях, зато отстаивавшие честь факультета на соревнованиях… Отношение к ним было разным: кто-то подсмеивался над невысоким интеллектом боксеров и бегунов, кто-то завидовал ранней славе, поездкам на чемпионаты и званиям мастеров спорта. Но это были, как правило, какие-то простые, обычные виды спорта – бег, гимнастика, плавание, тяжелая атлетика. Витино хобби казалось кадром из кино, увлечением из другого мира, где миллионеры участвуют в парусных регатах на собственных яхтах и приобретают гоночные автомобили. В конце положительный герой разбивается. На трэке в своем "ягуаре" он вылетает за ограждение на скорости двести пятьдесят. Стремительно надвигается стена. Все померкло. Титры, музыка, конец фильма.
Лишь немногие близкие друзья знали, насколько важны для Вити был гонки. Ралли и большой спорт прельщали его не славой и случайными, лихими деньгами. Как-то раз, спьяну, он разговорился и долго описывал Игорю и Антону тот странный мир, возникающий в короткие секунды между стартом и финишем… Между серой полосой асфальта, взвизгивающего под колесами, и серым небом… Между сидением и стеклом автомобиля… Между жизнью и смертью…
В полулюбительском-полупрофессиональном клубе автогонщиков "Фортуна" Виктор проводил почти все свое свободное время. Когда не было гонок, ему как воздух нужны были разговоры о машинах, о знаменитых гонщиках, о последних сенсациях "Формулы-1", и еще раз о машинах… В клубе собирались ребята двух типов: любители – вчерашние подростки-байкеры на мотоциклах, пересевшие в автомобили, – поклонники скорости, ломавшиеся пачками на каждых состязаниях, и профессиональные гонщики, тесно связанные с криминальным миром. Виктор знал, что в угоду делавшим ставки подпольным букмекерам гонщики часто "подгоняли" или "придерживали" машины.
Расклад заезда "серьезным ребятам" был обычно известен с самого начала, и только лопухи-гонщики не знали, что им ничего не светит и мчались вперед, надеясь победить.
Себя Витя не относил ни к тем, ни к другим. Иногда он казался себе таким же восторженным дилетантом; иногда он выступал за деньги, и потом долго судил о гонках с профессиональным цинизмом раллиста, но в душе он знал, что все эти определения ничего не значат. Неважно, знаешь ты результат заезда заранее или нет, но когда машины мчится вперед, а гонщик пытается вписаться в поворот – все становятся равны. Виктор слегка презирал ребят, собиравшихся в клубе, однако его самого тянуло туда как магнитом.
Лишь последнее время он изменил своим привычкам и реже появлялся в клубе "Фортуна".
Знакомым автомобилистам он небрежно отвечал, что приходится много заниматься учебой – пора, мол, и о карьере подумать! На самом деле Витя почти не занимался экономической премудростью, проводя все время в кругу друзей. Только с появлением в их странной компании Риты Виктор стал возить друзей на машине. Даже Игорю и Антону он всегда отказывал под разными предлогами, чаще всего ссылался на желание вечером выпить со всеми, а не сидеть трезвым, как монах. Однажды Игорь попробовал настаивать, расписывал, насколько быстрее они приедут на дачу на колесах, а не на электричке, но Витя с шутливой угрозой в голосе спросил приятелей, готовы ли они, камикадзе чертовы, вылететь на финишную прямую с гонщиком за рулем. Мало, мол, никому не покажется, товарищи смертники! С тех пор приятели поутихли, но Рита, появившись, незаметно утвердила Виктора на роль личного шофера, Игоря – бортмеханика, Антона – прислуги за все, а себя, любимую – командира корабля. И Семин с удовольствием садился за руль по первому требованию девушки. Вот и сейчас, пока Антон засовывал чемодан и сумку в багажник, Виктор небрежно распахнул лакированную дверцу переднего сиденья перед Ритой.
На втором курсе.
Какое унижение тогда испытал Антоша!
Какое унижение!
Он полтора часа караулил Ритку возле выхода из ее бассейна… Она ходила туда два раза на неделе.
И вот он – Антоха – чудак, выдвинулся к ней навстречу со своими идиотскими красными розами… Пол месячной стипендии в одном пучке оранжерейных растений!
А Ритка так пожала плечиком… Ну… Типа ничего, спасибо, мне очень приятно…
А позади, за спиной у Антохи-чудака, вдруг БИП-БИП…
И Ритка так улыбнулась… типа, ну я пошла… И чмокнув Антоху в щеку и тут же заботливо вытерев рукой на его фэйсе помаду, побежала…
Поцокала каблучками. Почокала… Так красиво и трогательно на полусогнутых своих длинных, безумно красивых ножках, стесняемых узкой мини…
А Семин сидел за рулем в своей черной "девятке", подарке папашином, и улыбался.
БИП-БИП!
И неизвестно кому улыбался: Ритке, которая бежала к нему навстречу, или чудаку Антохе, с лицом абсолютного идиота стоявшему на парапете у входа в бассейн СКА на Лесной.
***
А она ведь знала тогда, что ее ждет Витька. Он обещал на машине за ней приехать.
Это так здорово, когда твой парень на машине! Ритка весь час добросовестно отрабатывала свою воду и на двух последних заплывах показала совсем неплохое время. Ее тренер – седой, с пузиком Арнольд Борисович – всю их с девчонками воду работал почти только с ней. Гонял ее от стенки к стенке как сидорову козу.
– Рита, темп, темп, темп! – орал Арнольд Борисович, смешно семеня вдоль кромки бассейна и едва поспевая за ней, стремительной торпедой в темно-синем купальнике, в очередной, наверное, пятидесятый, раз частыми-частыми взмахами сильных рук и дробной работой длинных ножек, прорезающей пятидесятиметровую гладь голубого бассейна.
– Рита, четче на развороте, плохо оттолкнулась, ноги скользнули. Рита, взмах, взмах, взмах…
Последние три воды были словно пытка. Она уже совсем измучилась, а садист Арнольд все ставил и ставил ее на тумбочку…
– Та-а-ак, Ритуля, та-а-ак, сейчас стометровочку на рекордный результат. Давай, нам всего одну десятую секунды преодолеть, всего одну десятую, поняла?
Арнольд хмыкал: – Покажешь время, я тебя поцелую.
Ой, мамочки! Нужны ей его поцелуи! Ей зачет по физкультуре нужен, а он ее на Всесоюзную универсиаду в Москву собирается посылать, на мастера спорта норму выполнять.
В душ с девчонками зашла уже совершенно пьяная от усталости. Только вода дает такую усталость. Когда бегаешь, даже пусть марафонскую дистанцию, устаешь иначе.
Вода не дает потеть, потом хлорка раздражает глаза и вообще… Вылезаешь по лесенке на кафельный бортик бассейна – голова, как ватная, ничего не соображаешь.
И ноги не держат, того и гляди обратно в воду шлепнешься – бултых!
Лерочка Абрамова и Ира Лерман грациозно подставляли свои идеальные юные тельца под плотные струи обязательного горячего душа.
– Ну что, Ритка, поцеловал тебя Арнольд?
– Не, я время так и не сделала, не поцеловал.
– Ну, так, может, кто-то другой поцелует?
– Нет, девчонки, после такой каторги только домой и на диван, – отмахнулась Ритка.
Но она лукавила. Знала, что на улице, под широкой лестницей бассейна уже стоит черная "девятка". Ждет ее.
Не знала, не подозревала Ритка, что ждет ее еще и Антоха. Бедолага Антоха со своим букетом.
Букет, букет, букет…
Ритка уселась на переднее сиденье рядом с Виктором, прошуршав целлофаном, бросила розы на заднее сиденье… И тут задумалась.
А ведь Витька-то без букета приехал.
Антоха, оставшийся на балюстраде бассейна СКА, ей подарил цветы, а Витька не подарил.
– Красивые цветочки, – хмыкнул Витька, выруливая на Лесной проспект.
– А ты что без цветов приехал? – спросила Рита.
– А я на все деньги, что были, бензина залил, – сказал Витька.
Обидел он ее?
Машина важнее ее? Машине бензина залил по горловину, а ей, Ритке, цветов не купил. Она покачала головой. Впору поверить злым языкам. А злые языки утверждали, что эта "девятка" цвета маренго, то есть мокрого асфальта, – единственная настоящая любовь Витьки, что он полирует ей бока специальной бархатной тряпочкой и протирает ветровое стекло дорогим одеколоном… Этакий фетишист! Только Ритка знала, что все это чепуха. Бла-бла-бла. Завидуют просто, вот и треплются!
Был теплый конец сентября.
"Девятка" неслась по нижнему Выборгскому шоссе, повторяя все изгибы береговой линии. В магнитоле крутилась кассета с новым диском "Скорпионз", с этой их "Wind of changes"… И Витька вместо разговора с подругой просто подсвистывал любимой мелодии. Такой вот он, Витька.
Как про таких, как он, пелось в старом черно-белом советском кино?
Первым делом, первым делом самолеты!
Ну а девушки? А девушки – потом!
Ритка вдруг взяла и погладила его по щеке.
Витька улыбнулся. Но даже и не поглядел в ее сторону, не отрывая глаз от набегавшей под капот дороги – уж больно скорость была большая. Больше ста…
Витька только руку правую снял с рукоятки переключения передач и положил Ритке на колено.
Они ехали к их первой близости.
Вообще, он вез Ритку к первой в ее жизни близости с мужчиной.
Дедова дача в Репино.
Родители в городе, дача пустая…
Как она его целовала! Как она его целовала!
Она запускала свои длинные тонкие пальцы в его длинные волосы, она прижимала его голову к своей обнаженной груди и, наклоняясь к нему, устало развалившемуся ее мужчине, целовала его в сахарные уста.
Они расстелили на полу на веранде два больших двуспальных матраса, Рита по- хозяйски нашла в шкафу пару чистых крахмальных простыней.
Было много белого света.
Были солнечные зайчики на его загорелом сильном тренированном теле.
Было много хорошей музыки, щедро и громко лившейся из четырех огромных колонок, которыми Витька обставил их ложе любви.
А еще было вино.
Красное.
"Алазанская долина".
Они пили его, и вино текло у нее по груди, а Витька слизывал капли хмельной виноградной жидкости, слизывал и жадно задерживался губами на острых розовых сосках юной женщины.
Красная "Алазанская долина".
И пурпурные пятна крови на простыне – там, где улетучилась химера девичьей невинности, исчезнув и оставив лишь обязательные слезки. Без которых не бывает невесты, без которых не бывает хорошей и красивой любви.
И Рита тоже всплакнула.
Goodbye, virginity!
Всего на секунду-другую всплакнула, пролив одну-две слезки по ушедшему детству.
Ведь она так хотела, чтоб это наконец произошло!
– Мой, мой Витька, – гладила Рита плечи и грудь своего первого мужчины.
А он молчал и улыбался.
Скупой на слова, но щедрый на руки рыцарь.
По жестокосердию вашему дал вам Моисей право давать жене разводную… А я говорю вам, кто отпускает жену по разводному письму, тот толкает ее на блуд.
Вот так!
Нельзя своих женщин отпускать!
И кто ответит там, перед Его Престолом, за то, что Ритка наделала потом по жизни таких дел? Наломала таких дров! Кто ответит? Витька Семин или Игорь Сохальский?
Все три первых семестра, что Ритка была с Виктором, никто на факультете, казалось бы, не сомневался в том, что альянс этот – чудесной девичьей красоты и лихой молодецкой удали – будет вечным.
Витьку Семина нельзя было не любить. Понятно, почему Ритка его выделила среди всех.
И даже Антону трудно было Витьку Семина ненавидеть.
Ритка с ним с первым была.
А почему она с ним с первым была?
Молодая, неопытная была.
Не разобралась к первому-второму курсу в истинных ценностях.
Соблазнилась гитарой, песнями да автомобилем.
И все равно – красивой парой они были на первом курсе.
Витька Семин и Ритка.
Конечно же, Игорь Сохальский Ритку сразу заметил.
Но он, как Кутузов, сперва дал противнику развить успех, а потом, выждав, сам сыграл на победу.
Де, прошли те времена, когда сильный и красивый физически единолично отбирал первых красавиц. В цивилизованном современном мире ум для мужчины гораздо важнее его физических кондиций. Игорь был уверен в этом. И он хотел заполучить Ритку.
Но он не собирался биться за нее в бессмысленных драках в белых кафельных туалетах. Скорее всего, сильный Витька накостылял бы ему, Игорьку, по первое число!
Переиграл Игорешка Витю Семина умом и перспективностью. И Ритка, умница Ритка, к третьему курсу универа сделала правильный выбор, расставивший непогрешимые природные акценты – что в жизни для женщины важнее? Красивый парень с гитарой и автомобилем или перспективный мэн, запрограммированный на стремительную карьеру с выходом в ферзи?
Но все же трудно утверждать, будто бы Ритка была изначально такой прагматически дальновидной девицей с обостренным чутьем, что пусть и на третьем курсе, но выбрала или вычислила себе кандидата в мужья с перспективой себе в министерши.
Все-таки она была девушкой доброй, нежной и душевной, чтобы так вот – вычислять.
Просто полюбила Ритка.
Полюбила Игорька.
А Витьку разлюбила.
Или стала его любить меньше, чем любила раньше.
А почему все-таки Витька тогда, когда Рита уходила от него к Игорю, морду ему не набил? А набил только тогда, когда через три года, Игорь ее бросил?
Антошка вообще ничего этого не знал.
Да и Ритка знала только половину правды.
А вообще, если обобщить идею, заключенную в правильной сентенции классика, де, "москвичи – люди хорошие, их квартирный вопрос испортил", если экстраполировать это правильное позитивистское положение на все человечество, де, НИКТО НЕ ВИНОВАТ – ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, то и Игорешка не виноват, и Рита не виновата.
Обстоятельства так сложились. И весы жизненной необходимости склонились в ту сторону, где резоны были сильней. И если порою верх берут эмоции и люди выбирают любовь, отвергнув блага объективного профита, то радуются в таких случаях только художники и писатели, восклицая: ВСЕПОБЕЖДАЮЩАЯ ЛЮБОВЬ ДА ТОРЖЕСТВУЕТ. А если люди руководствуются в своем выборе не сердечным компасом, а шахматным расчетом еврейского ума, то радуются умные люди: ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК, ПРАВИЛЬНО ПОСТУПИЛ.
И Игорь, и Витька – оба потом сожалели о той их драке, что произошла в Румянцевском садике в день вручения дипломов об окончании университета. Игорь жалел не о том, что ему досталось от Витьки, а вообще жалел, что сказал ему правду. А Витька жалел о том, что узнал эту правду, о том, что так сильно разочаровался в своем друге. И еще очень жалел о том, что дал Игорю клятву не рассказывать Ритке, почему Игорь бросил ее.
Нельзя сказать, что глупо и неразумно все получилось. Ведь три года жизни Игорь и Ритка прожили вполне счастливо, а три года жизни – это немало. И поэтому Семин не имел оснований заключить потом, что лучше бы Ритке, знай она наперед, что Игорь не возьмет ее, остаться с Витькой. Остаться, как тогда, когда они были вместе на первом и втором курсах.
Дипломы вручали в актовом зале в десять утра.
В двенадцать церемония закончилась, и до вечера, когда у них был назначен банкет, оставалась еще уйма времени.
Ритка, получив из рук ректора свою синенькую книжицу и ромбический значок с гербом, не стала дожидаться окончания официоза и, бочком прокравшись из зала, уехала домой. Чистить перышки. Или плакать. Никто не знал, никто не видал…
А Витька, дождавшись в коридоре, когда Игорь выйдет со своей красной книжицей круглого отличника, подозвал его, мол, подойди, дело есть…
Сперва добрели до магазина на Первой линии. Взяли бутылку грузинского коньяка – все же не студенты уже, а мужчины!
Пока шли, почти не говорили.
Чувствовали, что надо объясниться.
Поэтому молчали.
В магазине Сохальский хотел было единолично расплатиться за коньяк, но Семин решительно пресек это Игорево барство, всучил ему свою десятку с Лениным.
Пить пошли в Румянцевский садик.
Сели на скамейку.
Да сели так, что ноги поставили на сиденье, а зады свои примостили на спинке.
Откупорили.
Сделали по глотку.
Потом еще.
Потом закурили.
– Ну, так что у тебя с Риткой? – начал-таки Витька свой тяжелый допрос, которого Игорь ждал вот уже не первый день…
– А что у меня с Риткой? – переспросил Игорь.
– Не валяй дурочку, почему ты ее бросаешь? – сплюнув и не глядя на собеседника, сказал Витька.
– А это не наше ли с ней дело? Ты так не считаешь? – спросил Игорь.
– Нет, не считаю, – ответил Витька.
– А почему ты лезешь в наши с ней отношения, по какому, как бы сказали древние римляне, праву? – спросил Игорь со своей обычной ироничной улыбочкой.
– Не валяй дурочку, Игореша, – сказал Семин, снова сплевывая, – ты знаешь, что тогда, на втором курсе, когда Ритка от меня к тебе ушла, я тебя измочалить мог запросто.
– Так чего же не измочалил? – спросил Игорь, все же выдав волнение тем, что голос его слегка дрогнул.
– А не избил я тебя тогда потому, что Ритка мне запретила, вот почему, – Витька сделал новый глоток из горлышка. – Она мне запретила, потому что сказала, что ты не виноват и что если мне хочется кого-то избить, то справедливее было бы ей быть избитой, потому что это был ее свободный выбор.
Витька не смотрел на Игоря, он смотрел на двух воробьев, что, превозмогая робость, подхватывали из-под ног крошки печенья, которым объяснявшиеся мужчины закусывали свой коньяк. Витька не смотрел на Игоря, но чувствовал, что тот снова улыбается. Улыбается самодовольной своей улыбкой. Как же! Ему приятно вспомнить, что Ритка сама ушла к нему от Семина, сама не только ушла, но и защитила его, Игорька своего, от Витькиного гнева, от Витькиной ревности…