Наши посетители представляли собой довольно странную троицу. Наружность мистера Милнера сразу же выдавала в нем методистского священника. Он был в черном суконном костюме, украшенном лишь высоким белым воротником при отсутствии броских атрибутов, которые носят служители других церквей. Лоснящиеся волосы этого джентльмена преждевременно поседели, но очки делали его похожим на студента.
Миссис Динс, дама в цветастом летнем платье и плоской шляпке с загнутыми кверху полями, поднялась по ступеням со скоростью крейсера, несущегося полным ходом. От ее круглого лица веяло решимостью. Видно, она умела за себя постоять. Я сразу вообразил, как эта доблестная женщина закатывает рукава, чтобы хорошенько выстирать белье в тазу или дать взбучку тому, кто сказал ей слово поперек. Услышав, что ее улочка, застроенная одинаковыми, лепящимися друг к другу домишками, называется Трафальгар-стрит, я представил себе нашу гостью среди тех валькирий, которые взошли на корабль «Виктория» перед знаменитым нельсоновским сражением и заряжали пушки для своих мужей.
Эффи Динс, виновница нашей встречи, оказалась пухленьким розовощеким херувимчиком лет пятнадцати-шестнадцати, не более, со светлыми кудряшками, выбивавшимися из-под голубого канотье. Несомненно, столь миловидная девушка рисковала стать предметом пересудов.
Холмс рассадил гостей, и мистер Милнер взял слово:
— Джентльмены, то, что в глазах всего мира сопряжено с развлечением, представляет серьезнейшую угрозу для чести мисс Динс и ее матушки.
Почтенная матрона энергично кивнула.
— Эффи Динс прослужила почти два года, но лишилась места, — продолжил священник. — Ее уволили без предоставления рекомендательных писем за проступок, которого она не совершала. Ночью гостиничный портье якобы видел, как девушка вошла к постояльцу, и наутро сообщил об этом начальству. Ее сразу рассчитали, хотя она решительно отрицала свою вину. От самого джентльмена никаких жалоб не поступило: судя по всему, его никто ни о чем не спросил. Мне мисс Динс известна как добрая и правдивая прихожанка, в детстве она еженедельно посещала воскресную школу Уэслианской миссии…
Любопытство, с каким Холмс взирал на оратора, граничило с неучтивостью, если не с враждебностью.
— К сожалению, мистер Милнер, эти подробности не имеют отношения к делу. Давайте придерживаться фактов. Мисс Динс может быть грешна, как Иезавель, но это ничего не значит, если той ночью она не входила в номер. Но в противном случае, при всей ее доброте и честности, она виновата и была уволена справедливо. Поэтому о воскресной школе нам лучше позабыть, иначе мы далеко не продвинемся.
К несчастью, наши посетители застали Холмса в скверном расположении духа. Судя по выражению лица миссис Динс и по румянцу, залившему ее щеки и шею, моему другу не стоило упоминать распутную жену царя Ахава. Ни одному столичному детективу не позволительно так отзываться о дочери почтенной жительницы Брайтона! Прежде чем мистер Милнер успел раскрыть рот, миссис Динс запальчиво произнесла:
— Нет, вы послушайте, мистер Холмс! Моя Эффи — хорошая девочка, она никогда бы такого не сделала! А в ту ночь дочка и вовсе была дома!
Столь решительный натиск не мог не произвести впечатления на Холмса, и он восхищенно воскликнул:
— Превосходно, мадам! Вы, если можно так выразиться, безошибочно улавливаете принципы доказательственного права. Прошу вас, продолжайте.
Преподобный мистер Милнер оказался в тени.
— Так вот, сэр, — возобновила свой рассказ его прихожанка, — тем вечером Эффи пришла домой как обычно, где-то в половине девятого. Мне вы можете не верить, но ведь есть жильцы!
— Жильцы, мадам?
— Те, что квартируют по соседству. Они как раз зашли к нам перекинуться в картишки, пропустить по стаканчику рома с лимонным соком и выкурить по трубочке.
Я ясно представил себе, как миссис Динс курит трубку в окружении своих гостей.
— Полагаю, они не пробыли у вас до двух часов?
— Нет, сэр, только до полуночи. Все это время Эффи сидела с нами, а потом пошла в свою спаленку на чердаке. Чтобы спуститься вниз, ей пришлось бы пробраться через комнату, где спим мы с Альфом. После рома у меня разболелся живот, и я с час ворочалась без сна. Неужели девочка вышла из дому, а я ее не видела и не слышала? Удалось бы ей отпереть нижнюю дверь, чтобы этого не заметил Альф? Он-то встал в три, потому что в четыре на грузовом дворе при станции начинается ранняя смена. И не говорите мне, мистер Холмс, что я не могу доказать того, что говорю. Неужто я похожа на женщину, которая просто так возьмет и выпустит свою дочку на улицу среди ночи?
— Нет, мадам, — неуверенно сказал Холмс, — не похожи. И тем не менее в любом суде вам зададут следующий вопрос: «Зачем портье, кто бы он ни был, заявил, будто девушка входила в комнату постояльца в два часа пополуночи, если на самом деле это невозможно?»
Миссис Динс посмотрела на Холмса сощуренными глазами:
— Да, мистер Холмс, о да! Мне самой охота его об этом спросить — и так спросить, чтоб на всю жизнь запомнил!
Детектив вытянул к камину свои длинные тонкие ноги. Когда он оторвал взгляд от огня, его глаза светились таким оживлением, какого я в них давно не наблюдал. Если хоть одной даме и было суждено покорить Холмса за четверть часа, то ею оказалась миссис Динс. Преподобный мистер Милнер долго не вмешивался в разговор: прихожанка бойко справлялась сама. Но возникла пауза, и священник решился подать голос.
— Насколько я помню, — торопливо заговорил он, — этот человек сказал, что узнал мисс Динс по форменному костюму: черному платью, белому переднику и белой шапочке. Все это могла надеть другая женщина, перед тем как войти к постояльцу, но непонятно, зачем ей это было нужно. В любом случае, проникнув в комнату, она наверняка разбудила бы его.
— Совершенно верно, — задумчиво ответил Холмс. — Что нам известно о джентльмене, занимавшем тот номер? Надо полагать, он поселился в гостинице один?
Миссис Динс в очередной раз выхватила у Милнера нить разговора:
— Он приехал за несколько недель до увольнения моей дочки, и в городе о нем судачили. Рассказывали, будто он видит привидения. У него были какие-то дела в обществе циклических исследований.
— Психических исследований, — быстро поправил пастор.
Миссис Динс смерила его взглядом и снова обратилась к Холмсу:
— Говорят, этот джентльмен повидал не одну дюжину призраков и теперь не может хорошо спать: каждую ночь, чтобы уснуть, ему нужно клара… чего-то там из бутылки. По утрам моя девочка чуяла, как в комнате воняет. А еще он повздорил с артистами из «Аквариума» — с профессором Чемберленом и мадам Эльвирой, которые вызывают духов и угадывают мысли. Наши газеты даже хотели напечатать их переписку, но потом побоялись неприятностей с судейскими.
Я посмотрел на Холмса: от упоминания о спиритизме он поразительно переменился в лице. Его глаза, как две звезды, теперь горели огнем плохо скрываемого нетерпения. Пальцы моего друга впивались в ручки кресла, и мне показалось, будто он вот-вот вскочит с места. В этот момент преподобный мистер Милнер сделал еще одну попытку завладеть вниманием детектива.
— Джентльмена, о котором идет речь, зовут мистером Эдмундом Герни [32], — поспешно проговорил священник. — Он ученый-спиритуалист. Как все люди, всерьез изучающие потусторонний мир, господин Герни ненавидит оскверняющих науку шарлатанов, которые развлекают публику в «Аквариуме» угадыванием мыслей, месмеризмом и сомнамбулизмом. Его собственные опыты в Обществе психических исследований — это нечто совершенно иное. Известно, что мистер Герни занимается классическими языками в кембриджском Тринити-колледже, поддерживает дружбу с доктором Фредериком Майерсом [33] и его коллегами. Кроме того, он написал несколько трудов по теории музыки. В области сверхъестественного его прежде всего интересуют призраки живых людей, то есть те случаи, когда мы видим перед собою духовно близкого и хорошо известного нам человека в переломный момент его жизни, нередко в его смертный час. Например, в дальнем конце садовой тропинки появляется ваш друг, который, как вы знаете, уехал в Индию. Впоследствии выясняется, что он действительно был в Индии и умер в ту минуту, когда перед вами возник его образ.
Холмс слушал рассказ пастора с опущенными веками, соединив кончики пальцев. Как только тот закончил, он открыл глаза:
— Мистер Эдмунд Герни, судя по всему, ученейший человек. Но вряд ли увольнение Эффи связано с его занятиями. Если то, что рассказала о нем миссис Динс, правда, он, вероятнее всего, принимает снотворное, и вполне может статься, что об инциденте в гостинице ему ничего не известно. Любопытное и поистине интригующее несоответствие. Дорогой мистер Милнер! Дорогая миссис Динс! Дорогая мисс Эффи, если позволите так вас называть. Вы можете рассчитывать на то, что я безотлагательно займусь вашим делом. Эта загадка оказалась куда интереснее, чем я ожидал.
— Мистер Эдмунд Герни, судя по всему, ученейший человек. Но вряд ли увольнение Эффи связано с его занятиями. Если то, что рассказала о нем миссис Динс, правда, он, вероятнее всего, принимает снотворное, и вполне может статься, что об инциденте в гостинице ему ничего не известно. Любопытное и поистине интригующее несоответствие. Дорогой мистер Милнер! Дорогая миссис Динс! Дорогая мисс Эффи, если позволите так вас называть. Вы можете рассчитывать на то, что я безотлагательно займусь вашим делом. Эта загадка оказалась куда интереснее, чем я ожидал.
— Так вы беретесь нам помочь? — взволнованно спросил священник.
— Ну разумеется, мистер Милнер. Более того, доктор Ватсон и я обещаем явиться в Брайтон сегодня же вечером. Вам же следует вернуться туда незамедлительно. Я сию минуту попрошу слугу миссис Хадсон отправиться на почту и по телеграфу заказать для нас комнаты.
— Что касается гонорара, мистер Холмс, — пробормотал Милнер, смущенно теребя большим пальцем свой накрахмаленный пасторский воротничок, — мои друзья едва ли в состоянии…
— Прошу вас не упоминать о деньгах. Некоторые вещи, мой дорогой Милнер, для меня важнее.
— В таком случае где мы сможем вас найти? В какой гостинице вы остановитесь?
Холмс посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Что нам выбрать, как не locus in quo, место действия? — Заметив, что его ответ озадачил наших посетителей, мой друг весело пояснил: — Мы остановимся в отеле «Роял Альбион», мистер Милнер, и, возможно, по достоинству оценим его кухню.
Тому, кто не знал Шерлока Холмса достаточно хорошо, столь резкий переход от угрюмости к радостному возбуждению показался бы невероятным. До сих пор он изнемогал от тоски по приключениям и трудным головоломкам. Теперь же, когда у него появилось новое дело, пусть касавшееся несправедливого увольнения горничной, он почувствовал внезапный прилив сил и преобразился на глазах. Иногда мой друг поговаривал о том, чтобы уйти на покой, поселиться где-нибудь на склоне зеленого холма в Суссексе и заняться разведением пчел, но, готов поклясться, он не выдержал бы более двух недель такой жизни.
После полудня мы уже пили чай в пульмановском вагоне поезда, который мчал нас в Брайтон. За окнами проносились залитые солнцем суссекские поля и меловые дюны. Вскоре впереди засверкала морская гладь. Всю дорогу Холмс напевал себе под нос мелодию, своего рода боевой гимн. Наконец состав доставил нас к месту назначения: мы вышли на перрон, и в лицо нам подул легкий океанический бриз.
2Итак, по внезапной прихоти Холмса мы променяли уют своей квартиры на посредственную кухню отеля «Роял Альбион» и шум пенистых волн, бьющихся о галечный берег. Сколько дней нам предстоит здесь провести, было неизвестно. Не минуло и пары часов после отъезда из Лондона, как мы вошли в заказанные для нас апартаменты из двух спален и просторной гостиной между ними. Окна выходили на людную эспланаду, за которой начиналось бескрайнее водное пространство. До французского берега нас отделяли шестьдесят миль. Сезон был в разгаре, отдыхающие высыпали на набережную: дамы в пышных юбках, блузах и соломенных шляпках прогуливались под руку с мужьями, щеголяющими в новых костюмах. Восторженная детвора сбегалась к кукольному балагану по зову трубы, возвещавшему о начале представления из веселой жизни Панча и Джуди [34].
Мы быстро привыкли к мерному течению курортной жизни. Каждое утро пони везли на пляж кабины на колесах, служившие для переодевания, а на закате увозили их обратно. В два часа пополудни на конце Цепного пирса начинал бодро громыхать оркестр Колдстримского гвардейского полка. В это время на нижней эспланаде бородатые рыбаки чинили свои сети. Рыбацкие лодки и яхты в большинстве своем лежали на берегу: исключение составляли лишь несколько веселых суденышек вроде «Медового месяца» и «Долли Варден» [35], которые развлекали замирающих от ужаса пассажиров прыжками и пируэтами на волнах.
Через час по прибытии мы спустились к раннему ужину, что подают в приморских гостиницах для постояльцев, спешащих на вечерний спектакль. Холмс без конца повторял что-то вроде «нельзя терять ни секунды». Такая лихорадка накатывала на него периодически, и тогда он становился невыносимым. Мне, напротив, казалось, будто в нашем распоряжении уйма времени. Когда официант попытался предложить нам тюрбо под майонезом, мой друг спрятался от него за развернутыми листами «Ивнинг глоб». Гостиница «Роял Альбион» занимала большое солидное здание, но пора ее расцвета уже миновала, о чем свидетельствовало меню. Холмс ел быстро, молча, — очевидно, он что-то напряженно обдумывал. Еще до того, как подали кофе, он поднялся, резко отодвинув свой стул:
— Пойдемте, Ватсон. Думаю, нам пора приниматься за работу.
Мы вышли на залитую вечерним солнцем эспланаду. Я хотел спросить, чем мы сейчас займемся, но не успел. Холмс шумно вздохнул полной грудью и, ударив тростью о мостовую, сказал:
— Как хорошо подышать свежим морским воздухом после зимы, проведенной в лондонском тумане! Как именовался этот город во времена славного короля Георга Третьего? Помнится, его называли Доктором Брайтоном, и вполне справедливо.
— Честно говоря, мне дышалось бы легче, если бы я знал, куда, черт возьми, мы направляемся!
Холмс изумленно на меня посмотрел:
— Но вы могли бы догадаться, мой дорогой друг! Вы ведь слышали рассказ наших утренних гостей о ясновидении и призраках. Где же нам искать развлечений в первый вечер нашего пребывания в Брайтоне, как не в зале «Аквариума», на магическом представлении столь презираемых мистером Герни профессора Чемберлена и мадам Эльвиры? Видите их имена на афише?
Так вот куда вел меня Холмс! Правда, я не понимал, какое отношение это низкопробное зрелище могло иметь к увольнению Эффи Динс.
Если вы хоть раз посещали Брайтон, то наверняка знаете, что «Аквариум» не столько знакомит отдыхающих с подводным миром, сколько предлагает их вниманию всевозможные аттракционы. Это здание со знаменитой часовой башней стоит на набережной у Цепного пирса, увешанное гирляндами разноцветных фонариков. Заплатив по шесть пенсов за вход и пройдя через турникеты, мы очутились в царстве волшебных огней и фейерверков. Среди прочих представлений в афише значились спектакли «Всемирной оперетты» мадам Алисы: одноактный «Доктор Миракль», якобы исполняемый впервые [36], а также сцена в саду из «Фауста». Но мы с Холмсом предпочли совсем незатейливое развлечение — «Опыты профессора Чемберлена в месмеризме и угадывании мыслей».
На двери под стеклом помещалась вырезка из газеты «Брайтон гералд». Автор статьи восхвалял «доктора Месмера», который в прошлую субботу на глазах у изумленной публики загипнотизировал девушку и молодого человека. Находясь в трансе, парень безропотно позволял себя пинать и щипать, а девица равнодушно сносила оскорбления и насмешки. Очнувшись, оба с улыбкой приняли аплодисменты и признались, что совершенно не помнят пережитых издевательств. Критикан из первого ряда, громко обвинивший Чемберлена и его помощницу в обмане, был выброшен из зала негодующими почитателями их таланта. И на такое зрелище мы собирались потратить свой первый брайтонский вечер!
Поверх рекламной афиши красовалось свеженаклеенное, еще не просохшее объявление, возвещавшее, что присутствие профессора Чемберлена и его медиума мадам Эльвиры срочно потребовалось для проведения спиритических сеансов с участием избранных представителей высшего общества. Посему текущая неделя завершает гастроли феноменальной пары в Брайтоне. А они, похоже, длились с начала лета.
Мы заплатили по шиллингу, и нас провели на передние места «лекционного зала», больше напоминавшего мюзик-холл или варьете. Зрителей собралось не так много, как бывало, наверное, субботними вечерами, тем не менее вокруг стоял гул возбужденных голосов. Профессор Чемберлен, вооружившись электрическим магнитом, приготовился играть роль доктора Месмера. Пригласив на подмостки нескольких желающих, он произвел над ними некие магические действия, после чего бедняги без возражений терпели удары. Затем под одобрительные крики толпы подопытные выполняли приказы профессора, внушавшего им, что они собачки, петушки, дети, которых кормит нянька, или солдаты на плацу. По щелчку пальцев гипнотизера они проснулись, но ничего не помнили.
Фокусы подобного рода пришлось выносить часа полтора. Трудно было вообразить себе более примитивный способ обмана публики. Чемберлен, широкоплечий молодой мужчина с падающей на лоб золотистой челкой и пронзительными голубыми глазами, принадлежал к числу тех красавцев, перед которыми, думаю, не смогла бы устоять редкая горничная или продавщица. В облике этого человека соединилось все то, что обычно нравится женщинам. Но при пристальном наблюдении его молодость начинала казаться сомнительной. Он напомнил мне современную французскую живопись — эти картины лучше рассматривать издалека, поскольку вблизи впечатление портят трещины и грубые мазки. Хорошенько изучив лицо гипнотизера, я пришел к выводу, что перед нами вовсе не юноша, а его идеальный образ, дорисованный воображением пожилых дам. Полагаю, я не ошибся: Парису, очевидно, уже минуло сорок, и попытки скрыть это ежедневно требовали от него немалых усилий.