Вот как обстояло дело! Теперь загадки в поведении моего друга, тревожившие меня в последние несколько дней, в одночасье прояснились.
Когда мы с Холмсом остались наедине, он рассказал некоторые подробности, не предназначенные для ушей инспектора Грегсона:
— Вернемся к подложному примирительному письму Чемберлена. Для того чтобы подбросить его, была нужна девушка в форме горничной. Она проникла бы в комнату, пока Герни спит или отсутствует. Не важно, сам Чемберлен открыл бюро или же это сделала мадам Эльвира, — найти ключ от крышки в выдвижном ящике было нетрудно, любой вор в первую очередь залез бы туда. Затем преступники собирались подменить послание в конверте, который мы с вами вчера изучали. Для этих маневров мошенница украла черное платье и белый передник из незапертого шкафа с форменной одеждой, стоявшего в конце коридора, и переоделась — на случай внезапного пробуждения или возвращения постояльца. Но ее застал портье и при слабом ночном освещении принял за горничную. Тот номер обслуживала только мисс Эффи Динс. Разумеется, служащий внушил себе, будто видел нашу юную клиентку, — по сути, это было подобие того, что мистер Герни называет «призраками живых».
— Уж очень легко наш «профессор» и его сестрица входят в гостиничные апартаменты и открывают бюро, — сказал я с ноткой скептицизма в голосе.
Холмс рассмеялся:
— Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, когда и как был похищен ключ от комнат Герни и сделан восковой слепок. Готов поклясться, что в свое время Чемберлен произвел разведку в номере своего врага и, обнаружив там «Никодимовы пилюли», придумал, как от него избавиться. Возможно, у Эльвиры тоже была копия ключа. Так или иначе, могу вас заверить: имея при себе свой воровской набор, я в мгновение ока открою любой из этих устаревших дверных замков. Итак, в определенный момент мадам Эльвира заменила один из маловажных документов в коробке для корреспонденции сладкоречивой эпистолой своего братца, а тот проставил на самом письме и на конверте ту дату получения, которую счел подходящей. В итоге весь мир, включая госпожу Маргерит Лезье, должен был услышать о том, что бывшие противники примирились и репутация маэстро восстановлена. Если бы мерзавцу удалось осуществить свой план, его покровительнице стало бы известно и о трагической смерти Эдмунда Герни в брайтонской гостинице из-за отравления хлороформом.
— Выходит, мадам Эльвира — убийца? — спросил я.
— Подозреваю, она была лишь пешкой в руках своего брата, который воспользовался ее помощью для подмены письма, но ничего не сказал ей о яде. Будут ли судить их обоих за покушение на убийство, решать не нам. Однако не сомневаюсь: Чемберлен наверняка побывал в номере Герни, причем основной его целью являлась не столько подмена писем, сколько проверка коробочки с поддельными «Никодимовыми пилюлями». Маэстро хотел убедиться, что жертва аккуратно принимает капсулы.
Через несколько месяцев состоялось разбирательство в Центральном уголовном суде, правда не все известные Холмсу факты получили огласку. Оказалось, что Чемберлена не раз судили за мошенничество еще до того, как он на полгода был посажен в Пентонвиль за подделку верительных грамот Банка Центральных графств. Теперь же его признали виновным в покушении на убийство человека с помощью мышьяка, однако каломель нигде не упоминалась. Маэстро приговорили к семи годам тюремного заключения. Мадам Эльвира, как выяснилось, не знала истинных намерений своего брата, поэтому отправилась в Миллбанкскую тюрьму на шесть месяцев за незаконное проникновение в гостиничные апартаменты.
Нашу клиентку мисс Эффи Динс управляющий отеля «Роял Альбион» вновь принял на работу — по настоятельной просьбе Шерлока Холмса. Безусловно, у миланца были основания чувствовать себя в долгу перед нами. Более того, восстановлением в должности горничной дело не завершилось: через несколько месяцев, по случаю семнадцатого дня рождения мисс Динс, владельцы гостиницы назначили девушку помощницей экономки. Это была первая ступенька на лестнице служебных успехов, превзошедших самые смелые мечты Эффи и ее родителей.
Не стоит и говорить, что Илфракомб и Тенби с их романтическими пейзажами и респектабельным обществом, развлекающимся постройкой песочных замков и катанием на осликах, так и остались для меня туманным видением. Также не удалось навестить кузин, проживающих в Уайвлискомбе, — Шерлок Холмс своевременно напомнил мне, что мы для этого слишком заняты.
Судьба джентльмена, которого, как я полагал, мы спасли, оказалась печальной. Примерно через год, сидя после завтрака в нашей гостиной, я взял в руки «Таймс» и принялся листать страницы под непрестанный шум колес и бряцание упряжи, доносившиеся с Бейкер-стрит. Случайно мой взгляд упал на колонку траурных объявлений.
С прискорбием сообщаем о том, что вследствие несчастного случая из жизни ушел мистер Эдмунд Герни, сопредседатель Общества психических исследований, автор книги «Сила звука» и других работ. Мистер Герни родился в 1847 году в семье преподобного Хэмдена Герни, настоятеля Мэрилебонского прихода, получил образование в Тринити-колледже, Кембридж, на факультете классических языков, и после присвоения ему ученой степени в 1871 году стал членом университетского совета. Усопший оставил после себя книгу «Призраки живых», а также многочисленные очерки и статьи. Страдая устойчивой бессонницей и сильнейшей невралгией, он пристрастился к употреблению хлороформа. По неосторожности приняв чрезмерную дозу названного вещества вечером минувшей пятницы, мистер Герни скончался в отеле «Роял Альбион» в Брайтоне, куда прибыл с деловым визитом.
Я молча передал газету Холмсу. Он уже успел надеть свой черный бархатный пиджак и теперь обдумывал дело об ограблении с применением насилия, разбирая сигару на листья при помощи скальпеля и складывая их в масленку. Прочитав некролог, мой друг ничего не сказал. Наконец я сам нарушил тишину:
— Очевидно, мои предостережения относительно использования хлороформа оказались тщетными.
Холмс отложил «Таймс», снова взял скальпель и продолжил препарирование сигары.
— Не будь Чемберлен сейчас в Пентонвиле, — проговорил он, не поднимая глаз, — я мог бы узреть его призрак, который, просочившись в гостиничный номер, безжалостно капает хлороформ на лицо спящего до тех пор, пока тот не перестает дышать. Как вам известно, я не слишком высокого мнения о коронерах и их присяжных. Вы можете убить пол-Лондона, а они заключат, что все ваши жертвы умерли естественной смертью. Печальный конец Герни они, уверяю вас, назовут несчастным случаем, а не самоубийством или тем более убийством. Помяните мое слово. Так или иначе, слабость этого несчастного — главная причина всех его злоключений. Не имей он болезненных пристрастий, Чемберлену не пришло бы в голову ими воспользоваться.
— Мне жаль, что я не смог вразумить мистера Герни, — тихо сказал я.
Холмс, нахмурясь, оценивающе оглядел свою работу.
— Если вы чувствуете себя виноватым, мой дорогой друг, то попробуйте загладить промах, предупредив о вреде подобных привычек весь мир, — посоветовал он. — Когда будете писать о нашем маленьком курортном приключении — а это, боюсь, произойдет непременно, — объясните людям, сколь опасно самовольное употребление наркотических веществ, и назовите рассказ «Тайна брайтонского пожирателя хлороформа». Как читатель может убедиться, заглавием, которое предложил мой друг, я не воспользовался.
«Королева ночи»
1Очень немногие клиенты Шерлока Холмса прибегали к его услугам повторно. Одним из тех, кто обращался к нему дважды, причем по разным поводам, был лорд Холдер. Во второй раз наша помощь потребовалась этому джентльмену вскоре после «ньюгейтского приключения» — так Холмс называл события, происшедшие с ним в начале 1902 года. Обстоятельства нового дела имели прямое отношение к заговору, который усилиями моего друга рухнул вместе с заброшенными стенами огромной тюрьмы, где располагался форпост преступного мира.
Однажды утром, незадолго до коронации Эдуарда VII, Холмс сообщил мне об ожидаемом визите лорда Холдера. Я признался, что впервые слышу о нем. Мой друг сложил газету и пояснил:
— Человек, который должен прийти к нам сегодня, известен вам как мистер Александр Холдер, совладелец банка «Холдер и Стивенсон», что на Треднидл-стрит. Он носит звание пэра, будучи при этом еще и членом городского совета.
Только теперь я припомнил одно из наших прошлых расследований. Банк мистера Холдера посетил сиятельный клиент, один из самых знатных и высокопоставленных людей королевства, и в качестве залога для получения краткосрочной ссуды он принес с собой диадему из тридцати девяти крупных бериллов, светло-зеленых с желтоватым или розовым отливом. Это произведение ювелирного искусства по праву считалось национальным достоянием. Вкратце опишу происшедшее далее. Из украшения, находившегося на хранении в доме мистера Холдера, пропало три камня. Подозрение пало на сына банкира. Однако этот благородный молодой человек, каким мог бы гордиться любой отец, оказался невиновным, что и доказал мой друг. Скандал удалось предотвратить. Многие именитые семейства Британии, которые спасали фамильные состояния, закладывая драгоценности и произведения искусства, были обязаны мистеру Холдеру. За свои заслуги перед государством он впоследствии получил дворянский титул.
Однажды утром, незадолго до коронации Эдуарда VII, Холмс сообщил мне об ожидаемом визите лорда Холдера. Я признался, что впервые слышу о нем. Мой друг сложил газету и пояснил:
— Человек, который должен прийти к нам сегодня, известен вам как мистер Александр Холдер, совладелец банка «Холдер и Стивенсон», что на Треднидл-стрит. Он носит звание пэра, будучи при этом еще и членом городского совета.
Только теперь я припомнил одно из наших прошлых расследований. Банк мистера Холдера посетил сиятельный клиент, один из самых знатных и высокопоставленных людей королевства, и в качестве залога для получения краткосрочной ссуды он принес с собой диадему из тридцати девяти крупных бериллов, светло-зеленых с желтоватым или розовым отливом. Это произведение ювелирного искусства по праву считалось национальным достоянием. Вкратце опишу происшедшее далее. Из украшения, находившегося на хранении в доме мистера Холдера, пропало три камня. Подозрение пало на сына банкира. Однако этот благородный молодой человек, каким мог бы гордиться любой отец, оказался невиновным, что и доказал мой друг. Скандал удалось предотвратить. Многие именитые семейства Британии, которые спасали фамильные состояния, закладывая драгоценности и произведения искусства, были обязаны мистеру Холдеру. За свои заслуги перед государством он впоследствии получил дворянский титул.
Когда по прошествии немалого времени лорд Холдер вновь переступил порог гостиной на Бейкер-стрит, я с легкостью узнал в нем нашего прежнего клиента. Ему было уже около шестидесяти, однако он по-прежнему оставался человеком примечательной наружности: высоким, статным, с выразительными и властными чертами лица. Его одежда — черный сюртук, безукоризненно скроенные жемчужно-серые брюки и аккуратные коричневые гетры — выглядела строго и в то же время дорого.
Мы немного поговорили о младшем мистере Холдере, находившемся в Капской провинции Южной Африки в качестве помощника лорда Милнера, после чего наш посетитель перешел к цели своего визита:
— Джентльмены, дело, которое привело меня к вам, деликатного свойства. Знаете ли вы что-нибудь об имитации, а точнее, о подделке сапфиров и бразильских бриллиантов?
Холмс перестал попыхивать трубкой и нахмурился:
— Это совершенно разные камни, милорд. Хорошие копии сапфиров получаются при помощи окиси кобальта. Процесс схож с изготовлением искусственных рубинов, но результат, как правило, лучше. Успешно подделать бразильский бриллиант чистой воды нельзя: любой ювелир при тщательном осмотре обнаружит обман. Хотя при беглом взгляде можно принять муляж за настоящий камень, по крайней мере при определенном освещении. В любом случае подделка непременно будет обнаружена, причем в достаточно короткий срок.
— Почему вас это интересует, милорд? — обратился я к нашему гостю.
Мой вопрос явно смутил его.
— Не сомневаясь в том, что наш разговор останется между нами, я попытаюсь объяснить суть моего затруднения, — осторожно начал Холдер. — Полагаю, вы слышали о графах Лонгстафф?
— Любой, кто просматривает газетные столбцы, посвященные скачкам и светским новостям, знает о них, — рассмеялся я.
— Наша фирма на протяжении многих лет обслуживает их семью. Прежде нашим клиентом был лорд Альфред Лонгстафф, теперь к нам приходит его сын, лорд Адольфус. Банк не раз выдавал им ссуды под залог, а также помогал выручать деньги продажей или закладом какой-либо части родовых земель.
— Боюсь, что чаще продажей, нежели закладом, — заметил Холмс, задумчиво разглядывая свою трубку.
— Семья чрезвычайно пострадала от расточительности покойного лорда Альфреда. Как известно, следствием той жизни, которую он вел на германских курортах, не говоря уже о Париже и Биаррице, стали судебные иски и многочисленные долги, обременяющие имение. Умер лорд Альфред в Баден-Бадене; полагаю, что даже в свой смертный час он держал в одной руке рейнвейн с сельтерской, а в другой — карты, ни одна из которых не была выигрышной. Лорд Адольфус Лонгстафф, как ни прискорбно, пошел по стопам отца, — вздохнул наш посетитель. — Да, это весьма печально, мистер Холмс. Мы с давних пор держим у себя фамильные драгоценности Лонгстаффов для сохранности или в качестве залога — порой семейство нуждается в ссуде, а продать или заложить часть имения невозможно. В число этих украшений входит и так называемая «Королева ночи» — великолепная брошь, подаренная Вильгельмом Четвертым юной леди Аделине Лонгстафф семьдесят лет тому назад.
— Эта вещь мне известна, — сказал Холмс, рассеянно барабаня длинными тонкими пальцами по ручке кресла. — Она была представлена на выставке в Париже, и в каталоге приводились ее внушительные размеры: три на три дюйма.
— Увы, никогда не слыхал об этом чуде, — признался я.
— Лорд Адольфус Лонгстафф, как старший член семьи, является герольдом принца Уэльского, наследника престола, — пустился в объяснения наш гость, повернувшись ко мне. — Должность сугубо церемониальная: по торжественным дням его светлость должен надевать мантию, лацкан которой украшает «Королева ночи». Кстати, она ценнее многих перлов королевской сокровищницы. Вместе с тем нельзя сказать, что это очень крупное изделие. Подобно другим ювелирным шедеврам, таким как бриллиант «Кохинур», вделанный в корону, брошь не очень тяжела, ее легко удержать на ладони, хотя она еле в ней помещается.
— Какими же еще достоинствами блещет «Королева ночи», кроме того, что ее можно прикалывать к мантии?
— В середину броши, доктор, — терпеливо ответил лорд Холдер, — вставлен крупный бразильский бриллиант в форме ромбовидного двенадцатигранника. Вокруг него расположены ярко-синие сапфиры. С обратной стороны маленькая серебряная застежка, позволяющая при желании отделять сердцевину от сапфирового кольца и носить ее как самостоятельное украшение. Говорят, что знаменитый «Кохинур», «Гора света», до переогранки весил сто восемьдесят шесть каратов, хотя в последнее время об этом спорят. Вес «Королевы ночи» также определен неточно, однако он составляет не менее ста сорока каратов. Бриллиантовая звезда на фоне сапфиров цвета полуночного неба прекрасна и сама по себе, и как произведение искусства. Она принадлежит к числу раритетов, не имеющих денежного эквивалента.
— Откуда взялась эта вещь? — поинтересовался я.
— Хотите верьте, хотите нет, Ватсон, но принято считать, будто наемники вывезли ее в Европу во время войны за независимость Бразилии, — ответил Холмс вместо лорда Холдера. — Брошь хранилась во дворце португальского наместника. Такую цену пришлось заплатить за жизнь вице-короля и честь вице-королевы. Я же нахожу более правдоподобным другое объяснение. Брат короля и будущий премьер-министр в присутствии принца-регента решили перекинуться в фараона в Карлтон-хаусе. «Королева ночи» была поставлена на кон против расположения одной дамы.
— Вы превосходно осведомлены, мистер Холмс, — сказал лорд Холдер, слабо улыбнувшись.
— Так что же произошло с «Королевой ночи»?
Наш посетитель покачал головой:
— Пока ничего, но у меня есть причины беспокоиться за ее сохранность. Через считаные недели начнутся церемонии, сопутствующие коронации Эдуарда Седьмого. Лорд Адольфус обязан выступить в роли герольда принца Уэльского, и на мантии его светлости должна сиять драгоценная брошь.
— Где она находится сейчас?
— Доктор Ватсон, она всегда лежит в бархатном футляре, который заперт в сейфе из стали двухдюймовой толщины. Он стоит в нашей кладовой для хранения ценностей. «Королева ночи» нечасто покидает свое убежище — только по случаю монархических церемоний или особых выставок.
— Тогда почему вы считаете, будто ей угрожает опасность?
Лорд Холдер сложил руки на груди. Ему явно было немного не по себе.
— «Королева ночи» слишком часто появлялась на публике. Ее фотографировали, выставляли здесь и в Париже, поэтому теперь о ней известно всем ювелирам и коллекционерам. Едва ли найдется специализированное издание, в котором не упоминалась бы фамильная брошь Лонгстаффов.
— Но я не вижу в этом ничего дурного.
— И я, доктор Ватсон. Тем не менее обилие изображений может подтолкнуть преступников к попытке подделать «Королеву ночи». Мне доподлинно известно, что примерно три месяца назад, после объявления даты коронации, некий брюссельский ювелир получил заказ на изготовление точной копии броши. Скоро «Королеве» предстоит «выход в свет», так что нетрудно понять: фальшивка понадобилась вору.
— Полагаю, мастерская, о которой вы говорите, называется «Рауль Гренье и сыновья»? — невозмутимо спросил мой друг.
Лорд Холдер резко выпрямился:
— Мистер Холмс, о заказе знают всего два-три человека во всем Сити! Это строжайший секрет! Где вы могли получить такие сведения?!