За линией взятых холмов находилась равнина, простирающаяся до самой Бульваны, – того пагубного соседа, что нанес Ледисмиту столько вреда. 27 февраля более половины рубежа на Питерсе перешло в руки Буллера и оставшаяся часть стала непригодной для обороны. Буры потеряли около пятисот человек убитыми, ранеными и пленными[43]. Британскому генералу и его солдатам казалось, что еще один бой – и они, наверняка, будут в Ледисмите.
Но тут они ошиблись, мы же за эту кампанию так часто проявляли излишний оптимизм, что на этот раз обнаружили, что наши надежды превзошли ожидания. Буры были разбиты – разгромлены и лишены боевого духа. Навсегда останется предметом для догадок, вели они Натальскую кампанию полными силами или известия о проблемах Кронье на западном театре военных действий заставили их сократить силы на востоке. Я, со своей стороны, полагаю, что заслуга принадлежит мужественным солдатам Наталя и, наступая на эти рубежи, они в любом случае, с Кронье или без него, пробились бы к Ледисмиту.
Тут затянувшаяся история быстро идет к концу. Осторожно прощупывая путь горсткой лошадей, британцы двинулись через широкую равнину. То здесь, то там их задерживал треск ружейного огня, но каждый раз при их приближении препятствие удалядось и исчезало. В конце концов Дундональд понял, что на самом деле нет преград между его кавалеристами и осажденным городом. С эскадроном Имперского полка легкой кавалерии и эскадроном натальских карабинеров он скакал вперед, пока отряд сторожевой заставы Ледисмита не спросил у приближающейся кавалерии пароль – мужественный город был спасен.
Трудно сказать, кто проявил большую стойкость, освобожденные или освободители. Город, непригодный для обороны, находящийся в низине под господствующими высотами, держался 118 дней. Он отразил два штурма и терпел непрерывную артиллерийскую бомбардировку, на которую в конце, не имея тяжелых боеприпасов, не мог дать адекватного ответа. Подсчитано, что на город обрушилось 16 000 снарядов. Двумя успешными вылазками британцы вывели из строя два из трех тяжелых орудий неприятеля. Их изнурял голод (конина уже подходила к концу), и косили болезни. В госпитале одновременно находилось более 2000 заболевших брюшным тифом и дизентерией, а общее количество получивших медицинскую помощь в стационаре практически равнялось численности гарнизона. Десятая часть солдат умерла от ран и болезней. Оборванные, босые и истощенные, мрачные воины все равно не теряли боевого духа. На следующий после снятия осады день 2000 из них выступили преследовать буров. Один из проводников написал, что никогда не видел более горького зрелища, чем эти бледные солдаты, сгибающиеся под своими винтовками и задыхающиеся от тяжести боеприпасов, которые, шатаясь, преследовали своего отступающего грозного врага. Спасибо Господи, что они не догнали буров!
Списки потерь осажденного гарнизона были велики, но и освободившей их армии – не меньше. Армия Буллера пробилась к полному успеху через провалы и самые глубокие бездны отчаяния. В Коленсо она потеряла 1200 человек, на Спион-Копе – 1700, на Вааль-Кранце – 400, и теперь, в этом последнем долгом наступлении, – еще 1600 человек. Общие потери составили более 5000 человек, свыше 20 процентов всей армии. Некоторые отдельные полки пострадали особенно тяжко. Дублинский и Иннискиллингский фузилерские полки возглавляют этот скорбный реестр, у них в строю осталось только пять офицеров и 40 процентов солдат. За ними следуют Ланкаширский фузилерский и Королевский ланкастерский полки, тоже сурово поредевшие. То, что после одного поражения за другим солдаты все равно по-прежнему упорно шли в бой под командованием Буллера, хорошо говорит о его воле к победе и способности поддерживать свой авторитет командира.
3 марта армия Буллера торжественно вступила в Ледисмит; по обеим сторонам дороги стояли защитники города. За героизм Дублинский фузилерский полк поставили во главе колонны. Рассказывают, что, когда солдаты, выстроившиеся вдоль улиц, увидели пять офицеров и небольшую группу солдат – остатки прежнего мощного батальона, они впервые осознали цену своего освобождения; многие из них рыдали, как дети. Под приветственные возгласы поток смельчаков долго тек меж берегов из таких же смелых солдат. Но для военных целей гарнизон был бесполезен. Понадобится целый месяц отдыха и усиленного питания, чтобы они снова смогли выйти на поле боя.
Итак, головоломка Тугелы в конце концов была разрешена. Даже с высоты нашего сегодняшнего знания сложно соразмерно распределить похвалу и порицание. Одобряя оптимизм Саймонса, придется осудить его за первоначальные шаги, усложнившие дело; но человек смертен, и он жизнью заплатил за свою ошибку. Уайт, только неделю назад прибывший в страну, не мог изменить боевую обстановку. Он сделал все, на что способен, совершил одну-две ошибки, великолепно проявил себя в паре моментов и руководил обороной со стойкостью и отвагой, которые выше всяких похвал. К счастью, она не вылилась в совершенно безнадежное дело, подобное тому, в котором оказался Массена[44] в Генуе, но еще несколько недель превратили бы ее в трагедию. Уайту повезло с войсками, находившимися под его началом (половина из них были опытные солдаты из Индии[45]), и исключительно повезло с офицерами: Френчем (в операциях до осады), Арчибальдом Хантером, Яном Гамильтоном, Хедвортом Лэмбтоном, Дик-Канингэмом, Ноксом, Де Курси, Гамильтоном и всеми остальными решительными и преданными воинами, которые стояли (пока могли стоять) рядом с ним. Но больше всего ему повезло с офицерами службы снабжения – победу обеспечили в кабинетах полковника Уарда и Стоунмэна в той же степени, что и в окопах и сангарах Сизарс-Кэмпа.
Буллеру, как и Уайту, пришлось столкнуться с уже сложившейся ситуацией. Хорошо известно, что сам он был искренне уверен, что по Тугеле проходит основной фронт обороны Наталя. Когда он прибыл в Африку, Ледисмит уже был осажден, и ему пришлось отказаться от плана прямого вторжения и спешить на помощь дивизии Уайта. Вопрос, не пришла бы эта помощь к Уайту скорее, если бы Буллер следовал первоначальному плану, еще долго будет оставаться предметом для дискуссий военных специалистов. Если бы Буллер в ноябре знал, что Ледисмит способен продержаться до марта, то, возможно, он – со своим целым армейским корпусом и всеми войсками, которые он позаботился привезти из Англии, – за четыре месяцы так продвинулся бы в Оранжевой Республике, что это потребовало бы снять осаду и Кимберли, и Ледисмита. Если бы буры не отказались от блокады этих городов, то не смогли бы выставить на реке Оранжевой более 20 000 человек против 60 000, которых Буллер привел бы туда к первой неделе декабря. Можно было бы воссоединить силы Метуэна, Френча, Гатакра и Наталя, оставив гарнизоны в Питермарицбурге и Дурбане, а в резерве иметь еще шестьдесят тысяч человек в колонии и на море, чтобы закрыть бреши в наступлении. Двигаясь по равнинной местности, где много места для обходных маневров, он, вероятно, оказался бы в Блумфонтейне к Рождеству, а на реке Вааль к концу января. Что бы тогда оставалось делать бурам? Или стоять перед Ледисмитом, зная, что их столицу и золотые копи в их отсутствие взял неприятель, или прекращать осаду и возвращаться, чтобы защищать собственные дома. Такой способ борьбы с бурами, на взгляд гражданского лица, потребовал бы меньших жертв, но, возможно, продолжительная борьба Ледисмита обусловила более решительный и полный разгром неприятеля в будущем. По крайней мере, план, который мы приняли, спас Наталь от тотального опустошения, а это тоже серьезный аргумент.
Выработав линию, Буллер принялся за решение задачи неторопливым, осмотрительным, но настойчивым образом. Невозможно, однако, отрицать, что его настойчивость в значительной степени обусловливалась жесткими пожеланиями Робертса и солдатской стойкостью Уайта, который отказывался принять предложение капитуляции. Давайте допустим, что перед Буллером стояла самая сложная задача этой войны, и он ее разрешил. Этого простого признания достаточно, чтобы смягчить критические замечания. Однако удивительно, что в своих действиях он проявил качества, обычно ему не свойственные, и не проявил как раз те, что считались для него характерными. Он выступил на дело с репутацией честного солдата Джона Булля, который потерпит поражение или нанесет его, но будет упорно идти вперед без всяких колебаний. Он никогда не обнаруживал особого стратегического дара. Однако по сути дела, отказ от дальнейших попыток в Коленсо, переправа для действий на Спион-Копе, отвод оказавшейся в рискованном положении армии, форсирование на Вааль-Кранц с умелым ложным ударом по Бракфонтейну, завершающие операции и особенно полная перемена фронта после третьего дня боев на Питерсе – стратегические шаги, серьезно продуманные и великолепно осуществленные. С другой стороны, задержки в продвижении вперед и нежелание идти на риск или нести большие потери даже в случае временного поражения являлись характерными чертами его командования. Боевые действия на Вааль-Кранце особенно сложно защищать от обвинений в чрезмерной неторопливости и вялости. Этот «свинцовый боец», как его прежде называли, оказался исключительно щепетильным в отношении жизней своих солдат – само по себе прекрасное качество, однако существуют ситуации, когда сберечь их сегодня – означает подвергнуть дополнительному риску завтра. Победа была у него в руках, но в этот самый момент он проявлял дискредитирующие его качества. Имея две кавалерийские бригады, он не бросил их на преследование отступающих буров, с их орудиями и бесконечными вереницами повозок. Правда, он мог понести тяжелые потери, но правда и то, что успех мог положить конец бурскому вторжению в Наталь и жизни наших бойцов были бы потрачены не зря. Если кавалерию нельзя использовать в преследовании отступающего врага, обремененного огромным обозом, то ее дни, действительно, прошли.
Снятие осады Ледисмита взволновало народы Империи как никакое другое событие (разве что, возможно, последующее освобождение Мафекинга) на памяти нашего поколения. Даже благоразумный, хладнокровный Лондон на сей раз трепетал от счастья. Мужчины, женщины и дети, богатые и бедные, дворянин и дворник слились во всеобщей радости. Мысль о нашем гарнизоне, его лишениях, нашей неспособности помочь, об их и нашем унижении долгие месяцы угнетала души. Она давила на нас до такой степени, что, постоянно держа ее в голове, мы не могли говорить о ней вслух – так было больно. А теперь, в одно мгновение, камень снят. Взрыв ликования не был празднованием победы над отважными бурами. Это был праздник нашего собственного избавления от унижения, радость сознания, что кровь наших сыновей была пролита не зря, что самый черный день позади и вдали уже пробивается свет мира. Именно поэтому в то мартовское утро в Лондоне звонили праздничные колокола и именно поэтому им вторили колокола в каждом городе и в каждой деревушке, под тропическим солнцем и в арктических снегах – везде, где реет флаг Британии.
Глава XVIII. Блокада и освобождение Кимберли
Уже было рассказано, что после прибытия из Англии армейского корпуса основную его часть откомандировали в Наталь, но некоторые подразделения направились на западный театр военных действий и под командованием лорда Метуэна они приступили к сложной операции по прорыву блокады Кимберли. Показано также, как после трех доставшихся дорогой ценой побед силы лорда Метуэна потерпели парализующую неудачу и оказались вынуждены остановиться в тридцати километрах от города, готовясь к прорыву осады. Прежде чем описать, каким образом прорыв в итоге был осуществлен, следует обратить внимание на события, происходившие внутри города.
«Я уполномочен заверить вас, что не существует оснований полагать, что Кимберли или какая-либо часть колонии находится либо вследствие предполагаемого события окажется под угрозой нападения. Мистер Шрейнер считает ваши опасения беспочвенными, а ваши предупреждения безосновательными». Так отреагировали официальные власти на увещевания жителей, когда они, чувствуя близкую угрозу, просили о помощи. Однако, к счастью, британский город обычно способен самостоятельно позаботиться о себе без вмешательства чиновников. Кимберли в этом отношении особенно повезло, поскольку он являлся центром богатой и энергичной компании «Де Бирс», и она поставила достаточное количество боеприпасов и продовольствия, чтобы он не оказался беззащитным перед лицом врага. Но имевшиеся пушки были почти пугачами, стрелявшими 7-фунтовыми снарядами на небольшое расстояние, гарнизон состоял всего из семисот солдат регулярной армии, остальные были преимущественно необученные горнорабочие и ремесленники. Среди них, правда, было несколько рисковых людей, участвовавших в северных войнах, и всем придавала мужество мысль, что земля, которую они защищают, имеет огромное значение для Империи. Ледисмит ничем не отличался от всех других стратегических позиций, а Кимберли был единственным в своем роде, центром самого богатого участка земли на всем свете. Его потеря нанесла бы тяжелый удар британскому делу и сильно вдохновила буров.
12 октября, через несколько часов после истечения срока крюгеровского ультиматума в Кимберли примчался Сесил Родс. Этот замечательный человек, так же твердо стоявший за будущее Южной Африки, как бур стоял за ее прошлое, и в своем облике, и в характере имел некоторые черты, которые без преувеличения можно назвать наполеоновскими. Неуемная энергия, исключительная изобретательность, внимание к деталям, богатый интеллект, аналитические способности – все это напоминает великого императора, как и скромность в личной жизни при огромном богатстве и как, наконец, способность без колебаний идти к цели, проявившаяся, например, в огромном денежном пожертвовании Ирландской партии, и в истории с рейдом Джеймсона. Определенный цинизм и черный юмор завершают аналогию. Однако Родс был Наполеоном в мирной жизни. Консолидация Южной Африки при самой свободной и наиболее прогрессивной форме правления составляла для него важную цель, на достижение которой он тратил свою энергию и свое состояние, но его внимание неизменно занимало развитие страны во всех возможных направлениях, – от строительства железной дороги до импорта племенного скота.
Пятьдесят тысяч жителей Кимберли впервые услышали голос войны 15 октября. Он возник и продолжился чередой жутких завываний, которые далеко разнеслись по вельду, даже на отдаленных фермах люди вздрагивали от страшных звуков сирен и гудков больших шахт. Те, кто перенес все: ружейный огонь, артиллерийский обстрел, голод – говорили, что дикий вой сирен действовал на нервы больше всего.
Буры отдельными отрядами кавалеристов сосредоточились вокруг города и блокировали железную дорогу. Они совершали набеги на скот в пригородах, но не пробовали прорвать оборонительную полосу. Гарнизон, численность которого (военные и штатские) к этому времени достигла четырех тысяч человек, плотно залег в одиночных окопах и редутах, тщетно ожидая штурма. Охраняемый внешний фронт составлял примерно тринадцать километров, но горы отработанной породы представляли собой великолепные укрепления, к тому же вокруг города не было тех неудобных высот, которые так мешали Ледисмиту. Живописные окрестности весьма невыгодны для обороны.
24 октября гарнизон, решив, что атаки не предвидится, решил провести разведку. Конные силы, на плечи которых легла основная работа и значительная часть потерь, состояли из Даймондской полевой кавалерии, малочисленной полиции Капской колонии, одной роты конной пехоты и подразделения под названием Кимберлийский полк легкой кавалерии. Взяв двести семьдесят добровольцев из этих сил, майор Скотт-Тернер, отважный воин, осторожно продвигался на север, пока не наткнулся на противника. Буры, которых было значительно больше, попытались отрезать его, но прибытие двух рот Северного ланкаширского полка решило исход дела в нашу пользу. В этой схватке мы потеряли троих убитыми и двадцать одного человека ранеными. Общие цифры потерь буров неизвестны, но их командир Бота погиб.
4 ноября командант Уэсселс официально уведомил город об осаде, и утверждается, будто он дал полковнику Кекевичу разрешение выпустить женщин и детей. Этого офицера обвиняют в том, что он не воспользовался предоставленной возможностью или не довел ее до сведения гражданских властей. На самом деле обвинение строится на недоразумении. В письме Уэсселса есть разграничение между англичанками и женщинами-африканерами. Африканерам предлагался приют в лагере буров, женщинам сообщили об этом, и полдюжины человек его приняли. Англичанкам же в письме не обещали доставить их на реку Оранжевая; в соответствии с предложенными условиями они оказывались беззащитными заложниками в руках врага. Что же касается того, что послание не было обнародовано, то не принято придавать огласке подобные официальные документы, но с предложением ознакомили мистера Родса, который согласился с тем, что принять его нельзя.
Сложно говорить об этом предмете, не затронув болезненного, но печально известного факта, что во время блокады существовали серьезные трения между военными властями и частью граждан, главой которых являлся мистер Родс. Следует отметить, что он плохо переносил какие-либо ограничения и чрезвычайно раздражался, когда не мог сделать именно так, как, по его мнению, было лучше. Он, вне сомнений, был Наполеоном в мирной жизни, но и самые горячие его сторонники никогда не считали его Наполеоном на поле брани, потому что все его военные прогнозы не оправдывались, да и руководство рейдом Джеймсона, завершившимся полным провалом, естественно, не прибавило доверия к его решениям. Охотно можно согласиться с тем, что мистер Родс имел самые лучшие намерения, что его сердце жило заботой о пользе Империи, однако то, что эти прекрасные мотивы привели его к интригам и даже угрозам военному губернатору, заставили подталкивать лорда Робертса в военных делах, в высшей степени прискорбно. Честь и хвала ему за всю ту помощь, которую он оказал вооруженным силам (он по собственному желанию отдал гарнизону все, что в противном случае пришлось бы забирать силой), но факт остается фактом, что город был бы более сплоченным и, следовательно, более сильным, если бы мистера Родса там не было. Полковник Кекевич и начальник его штаба майор О'Мира на интриги внутри тратили не меньше сил, чем на буров снаружи.
7 ноября начался обстрел города из девяти 9-фунтовых орудий, на который артиллерия гарнизона не могла дать адекватного ответа. Правда, в результате двухнедельной бомбардировки, когда было выпущено семьсот снарядов, погибли два гражданских лица. Продовольственный вопрос признали более важным, чем огонь врага. Скорый прорыв блокады казался вероятным, поскольку уже стало известно о наступлении сил Метуэна. На человека выделили один фунт хлеба, две унции сахара и полфунта мяса. На маленьких детях трагически сказался недостаток молока. В Ледисмите, Мафекинге и Кимберли были принесены в жертву сотни этих невинных.